Энн Перри - Реквием в Брансвик-гарденс
– Нет, это не он, – ответил Кордэ. – Он не мог этого сделать.
– В самом деле? – В голосе мисс Парментер слышалась неуверенность. Она понимала, что эта весть не обязательно является доброй. В глазах ее угадывалось скорее смятение, чем облегчение.
Священнослужитель не стал прятать глаза:
– Нет. К моменту гибели Юнити химикат, разлитый на дорожке в зимнем саду, еще оставался сырым. Он оставил следы на ее туфлях, но не на ботинках Мэлори. Я выяснил это у мальчишки-садовника и у Стендера, а потом осмотрел все ботинки вашего брата. Он до сих пор лжет, утверждая, что Юнити не входила в зимний сад, чтобы поговорить с ним. Не знаю почему. Это полностью бессмысленно. Однако сам он не выходил из сада и потому не мог оказаться наверху лестницы.
– Так, значит, это все-таки сделал папа… – Кларисса была потрясена. Подобная истина оказалась для нее непереносимой.
Повинуясь инстинктивному порыву, Доминик взял обе ее руки в свои.
– Он считал, что это сделал я, – произнес он, опасаясь ее реакции, того мгновения, когда она, как и должно быть, с отвращением отстранится от него, однако не мог допустить, чтобы их разделяла ложь. – Питт нашел его дневник и расшифровал записи. Ваш отец действительно считал, что это я убил Юнити…
Девушка уставилась на него с удивлением:
– Почему? Потому что вы прежде были знакомы?
По телу Кордэ поползла сковывающая язык немота.
– Вы знали это? – спросил он с внезапной хрипотцой.
– Она сама мне сказала. – Кларисса коротко улыбнулась. – Она думала, что я влюблена в вас, и решила избавить меня от подобных мыслей. Она надеялась на то, что я рассержусь или стану вас недолюбливать. – Нервно усмехнувшись, она продолжила: – Она рассказала о том, что была вашею любовницей и что вы бросили ее.
Сказав это, девушка стала молча ждать реакции Доминика.
В это самое мгновение он отдал бы все на свете, чтобы иметь возможность сказать ей, что на самом деле все не так, что это – выдумка ревнивой женщины. Однако одна ложь с неизбежностью порождает другую, и он уничтожит ею единственные в своей жизни чистые взаимоотношения, лишенные эгоизма и не испорченные желанием, иллюзией и обманом. И гибель их будет вызвана прошлым, а не настоящим. Нет, он не пожертвует будущим ради нескольких дней или часов, если только его не сломает Питт!
– Я бросил ее, – признался он. – Она сделала аборт, убила нашего ребенка, и ужас и горе заставили меня бежать. Я понял, что мы не любили друг друга… каждый любил только себя, собственную страсть. Это не оправдывает ни мой поступок, ни то, что я творил потом. Я не намеревался стать бесчестным человеком, но тем не менее стал им. У меня были другие любовницы; мне хватило ума думать, что женщина способна делить мужчину с другой женщиной. A потом, когда она… та, другая девушка, оказалась слишком… ранимой… я узнал, что это невозможно.
Доминик до сих пор не мог подобрать должного определения своему поступку.
– Мне следовало бы знать это… я мог все понять заранее, если бы заставил себя не лукавить с собой. Я был достаточно зрелым и опытным человеком, чтобы не поверить в такую ложь. Но я позволил это себе, потому что хотел поверить, – признался священник.
Мисс Парментер не отводила от него глаз.
Кордэ хотелось замолчать, однако тогда ему пришлось бы сказать ей все это потом, снова вернувшись к этому разговору. Лучше прояснить все вопросы сейчас, сколь бы тяжелым ни оказался разговор. Доминик выпустил ее руки: было бы слишком тяжело ощутить, как она их отдергивает.
– Я отвергал привязанность единственной любви, ответственность за любимого человека не только в легкие, но и в трудные времена, – проговорил он удивительно ровным и бесстрастным для столь ужасных слов голосом. – Это ваш отец вытащил меня из бездны отчаяния после того, как Дженни наложила на себя руки, и я понял, что вина за ее смерть лежит на мне. Он научил меня храбрости и прощению. Он показал мне, что не бывает пути назад – только вперед. И если я хочу, чтобы моя жизнь складывалась стоящим образом, то сам должен выбраться из той грязи, в которой увяз. – Он сглотнул. – А когда уже ему потребовалась моя помощь, я не сумел ничего сделать. Только стоял в сторонке и смотрел за тем, как он тонет.
– Как и все мы, – прошептала Кларисса, голос которой наполняли слезы. – Как и я сама. Я не имела представления о том, что и почему происходит… Я веровала, но не могла помочь его неверию. Я любила его, но не могла понять, что происходит с Юнити. Я до сих пор не понимаю, любил он ее или просто нуждался в чем-то таком, что она могла дать ему…
– Не знаю. Я тоже этого не понимаю. – Бессознательным движением священник снова взял девушку за руки, стиснув покрепче ее пальцы. – Но я обязан сказать Питту, что Мэлори не мог этого сделать, а он и так уже убежден в невиновности вашего отца. Словом, единственным кандидатом в убийцы остаюсь я, и доказать свою невиновность мне нечем. На мой взгляд, он может арестовать меня.
Кларисса резко затаила дыхание и как будто собралась что-то ответить, но передумала.
Что еще остается сказать? Предложения хлынули в голову Доминика. Надо извиниться перед мисс Парментер за всю причиненную им ей боль, за все свое мелочное и бесцельное самолюбие, за все данные ей косвенно обещания, которые он не смог выполнить, и за то, что им еще предстоит… Кордэ хотел сказать ей о том, как много она значит для него, насколько важно для него то, что она думает о нем, и как, в свой черед, относится к нему. Но это было бы нечестно. Он только возложил бы на нее новое бремя, когда она и так пережила слишком много.
– Простите, – проговорил он, пряча глаза. – Я хотел быть лучше, чем являюсь на самом деле. Должно быть, я слишком поздно приступил к покаянию.
– То есть вы не убивали Юнити, так? – Это был не вопрос, а скорее утверждение; голос девушки не дрожал, требуя не помощи, а подтверждения.
– Нет.
– В таком случае я сделаю все от меня зависящее, чтобы вас не обвиняли в убийстве. Если потребуется, я буду драться! – проговорила Кларисса свирепым тоном.
Доминик посмотрел на нее.
Постепенно она залилась румянцем. Глаза выдавали Клариссу, и она понимала это. Какое-то мгновение девушка старалась не смотреть на собеседника, но потом оставила это безнадежное занятие.
– Я люблю вас, – признала она. – Можете ничего не говорить мне, разве что, бога ради, не извиняйтесь и не благодарите. Я этого не перенесу!
Священник невольно рассмеялся, потому что ее опасения ни в коем случае не соответствовали переживаемым им чувствам. Это была, конечно, благодарность, непомерная, радостная благодарность. Он был рад, даже если было уже слишком поздно и перед ними не было ничего, кроме борьбы и горя. Знание о любви мисс Парментер было в высшей степени драгоценным, и все, что говорил или делал Питт, все, о чем думал сам Доминик, не могло отнять у него настоящего мгновения.
– Почему вы смеетесь? – возмутилась Кларисса.
Священник крепче сжал ее руки, которые она пыталась высвободить.
– Потому что твоя любовь есть то единственное на земле, что может сегодня принести мне счастье, – ответил он. – Одна лишь она добра, чиста и мила во всей этой трагедии. И я не понимал этого до того самого мгновения, когда ты вошла сюда. Похоже, что все истинные драгоценности в своей жизни я замечаю тогда, когда уже становится слишком поздно… но я тоже люблю тебя.
– Правда? – удивилась девушка.
– Да. Да, люблю!
– В самом деле? – Она чуть нахмурилась, пристальным взглядом изучая лицо Кордэ, его глаза, рот… И убедившись в том, что он говорит правду, потянулась вверх и очень деликатно поцеловала его в губы.
Чуть помедлив, он обнял ее, прижал к себе и тоже поцеловал… а потом еще раз и еще. Он сходит к Питту и поговорит с ним… но потом. А этот час, это мгновение принадлежит ему. И пусть оно продлится так, чтобы запомниться на веки вечные!
Глава 12
Лежа в постели, Томас Питт вспоминал события вечера с удивлением, никак не позволявшим ему заснуть. Доминик побывал у него, чтобы сообщить о невиновности Мэлори, о том, что тот не имел возможности совершить убийство. Питт уже знал эти факты и вывод из них: Телман прояснил ситуацию еще несколько дней назад.
Удивило суперинтенданта то, что свояк сам нашел доказательство невиновности молодого человека и представил его Томасу, понимая, каким образом это воздействует на его собственное положение. И тем не менее он сделал это – с открытым взглядом и без колебаний. Этот поступок дорого стоил ему, что и было видно по его лицу. Доминик выглядел так, как будто ожидал, что родственник немедленно заключит его под стражу. Он трепетал, но высоко держал голову. Он вглядывался в глаза Питта, рассчитывая увидеть в них презрение… но так и не нашел его. Напротив, чувство, которое испытывал к нему полицейский, скорее следовало назвать уважением. Впервые со времени их знакомства – там, в прошлом, на Кейтер-стрит – Питт ощутил подлинное и глубокое восхищение этим человеком.
