Альберт Баантьер - Убийство в купе экспресса. Сборник.
Труди продолжала слежку и, так как нить уже была в ее руках, сумела раздобыть множество сведений, которые для нее — опытного детектива — превратили эти поиски иголки в стоге сена в самое обычное, несложное дело. Теперь она сообщала Целлеру только то, что считала абсолютно необходимым, а на деле продвинулась в своем расследовании значительно дальше.
Однажды вечером, когда, усталая и голодная, Труди возвратилась в свою главную квартиру в Антибе и пила перед обедом аперитив на террасе отеля, она заметила, что ее более чем пристально рассматривает хорошо одетый симпатичный господин с открытым лицом. Такое случалось нередко, ведь Труди была весьма привлекательна и… она была одна. После некоторого колебания незнакомец поднялся. С легким поклоном он подсел к ее столику и начал разговор, как водится между туристами, проживающими в одном отеле. Никаких намеков и банальностей он себе не позволял и, по‑видимому, не стремился к легкому приключению. Они разговаривали о достопримечательностях Ривьеры, о том, где побывали и чем любовались. Обычным светским тоном, каким он только что описывал свои дорожные впечатления, незнакомец вдруг обронил нечто такое, что в корне изменило ситуацию.
— Очень жаль, мадемуазель, что ваши служебные обязанности мешают вам полностью насладиться пребыванием на этом великолепном побережье!
Она не спросила, что он имеет в виду, а продолжала мечтательно смотреть на голубое море, которое уже понемногу затягивалось пурпурной закатной дымкой. Он, видимо, и не ожидал ответа и вернулся к прежнему легкому разговору, тогда как она, рассеянно слушая его, казалось, привыкала к мысли, что настало время сделать окончательный выбор. Потому что занимательный собеседник, вне всякого сомнения, был посланцем из враждебного лагеря.
Он пригласил ее пообедать в дорогом ресторане, и после обеда, за кофе с ликером, они долго и серьезно беседовали. Труди, само собой разумеется, была не настолько наивна, чтобы во время переговоров упустить из виду гарантии собственной безопасности, но оба вскоре легко договорились, особенно когда выяснилось, что ее новый знакомый не из тех, кого она выслеживает. Он оказался джентльменом удачи, работал в одиночку и не только не принадлежал к компании, виновной в грабежах на Ривьере, но в какой‑то степени даже был их соперником, а именно: он составил неплохой план, как урвать у ривьерских гангстеров солидный кусочек их добычи; для этого нужны достоверные сведения из первых рук, и он надеялся приобрести их за приличное вознаграждение у одного из детективов какого‑нибудь всемирно известного сыскного бюро, занимающегося расследованием этого дела.
После этой первой встречи Труди и он поддерживали контакт друг с другом, пользуясь условными адресами. Они советовались о том, какие сведения швейцарка будет передавать Целлеру, а какие утаивать. Временами они обменивались важной информацией, и, когда в один прекрасный день бюро известило фройляйн, что на международном рынке появились драгоценные камни, извлеченные из золотых и платиновых украшений одной брюссельской ювелирной фирмой, которая давно уже находилась под подозрением, оба поняли, что решающий момент не за горами. Труди получила от Целлера задание покинуть Ривьеру, отправиться в Амстердам и установить наблюдение за представительством моторостроительного завода «Свеа»; о предстоящей поездке на север Европы она не преминула тотчас сообщить своему верному приятелю.
Ее несколько удивило, что в Амстердаме он пока не искал с ней контакта. Она посылала ему в Париж срочные телеграммы, но они оставались без ответа. Период тесного сотрудничества кончился, и фройляйн почувствовала себя одинокой и заброшенной, в особенности сейчас, когда в пансионе Фидлера разыгрались такие странные происшествия. Вмешательство амстердамской полиции в ее дела требовало, чтобы Труди полностью изменила линию поведения, причем без предварительного согласования с партнером. Швейцарка предвидела, что Ван Хаутем установит за ней слежку, а значит, ее свобода передвижения будет ограничена. Само по себе это ее мало тревожило, потому что опытный сыщик в совершенстве владеет искусными уловками и в нужный момент скроется от наблюдения. Но для успеха подобной акции надо, во всяком случае, хотя бы мало‑мальски знать местность или располагать поддержкой сообщника, а Труди ни города не знала, ни сообщника не имела.
Обдумывая все это, швейцарка вполне сознавала, что находится как бы на одиноком форпосте в совершенно незнакомой стране, и увидела перед собой две возможности. Можно в ближайшие полчаса позвонить Целлеру — посоветоваться и вызвать помощь, но такое решение поломает все ее личные планы. Остается вторая возможность: и впредь вести свои дела в одиночку. Многое будет зависеть от предстоящего разговора с добродушным комиссаром. Если разговор сложится удачно и приведет к взаимному обмену информацией, то еще будет время разработать тактику дальнейшего поведения. Пока ничего предпринять нельзя. В коридоре бельэтажа дежурит полицейский, который в такое время суток, конечно, не даст ей шагу ступить. Значит, придется ждать. Труди затушила сигарету в пепельнице, удобно закуталась в одеяла и через пять минут уже спала как сурок.
Около половины восьмого, после плотного завтрака, Ван Хаутем вновь явился на Регюлирсграхт, тщательно выбритый и освеженный не по сезону холодным душем. Дверь ему открыл дежурный полицейский, который был в вестибюле и разговаривал со слугой. При виде высокого начальства Бас хотел было уйти в коридор цокольного этажа, но комиссар решил, что самое время разузнать все о человеке, который принес пакет — непосредственную причину событий, приключившихся за последние двадцать четыре часа.
— Бас, пойдем‑ка сперва со мной в гостиную!
Когда Ван Хаутем со слугой вошли в комнату, Ван Хохфелдт и Старинг быстро поднялись со своих мест.
— Доброе утро, доброе утро! — приветливо поздоровался комиссар. — Машина ждет, Эверт. Поезжай в управление. На моем столе найдешь длинный перечень заданий всем нашим людям. Проследи, чтобы все немедля взялись за дело, и побудь там до моего возвращения. В случае чего звони сюда. Виллем, подождите меня с Дейкемой в конторе Фидлера. Я здесь займусь пока допросами, и, полагаю, скоро работенка найдется и для вас. А ты, Бас, садись поближе и расскажи мне все, что знаешь о том, как первого декабря сюда приходила пожилая дама, которая передала пакетик для одного из постояльцев.
Бас не напрасно с полчаса заговаривал зубы полицейскому в вестибюле: в обмен на чашку крепкого кофе он уже узнал обо всех важнейших происшествиях ночи и, казалось, ожидал другого вопроса. Призвав на помощь свою память, он задумчиво почесал плешивый затылок.
— Было около половины четвертого, когда она позвонила. Элегантная пожилая дама. Опиралась на тросточку. Строгая. «Вот этот пакетик для менеера из четвертого номера. Смотри, чтобы он его получил!» Она дала мне коробочку, и я положил ее на стол в комнате менеера Терборга.
— Опиши мне поточней, как выглядела эта пожилая дама.
— На ней была маленькая шляпка. Черная. И длинное черное меховое манто. Когда она спустилась с крыльца и пошла по направлению к Кейзерсграхт, я заметил, что идет она с трудом и тяжело опирается на свою трость. Волосы седые, аккуратно причесанные. Очень румяная, наверно раскраснелась, как случается с пожилыми дамами в предпраздничной магазинной толчее. На руках черные перчатки.
— Как думаешь, она голландка? Или иностранка?
— Голландка, как и мы с вами, менеер. Она говорила, как говорят важные господа. Из порядочного общества. Нет‑нет, говорила она на чистейшем голландском языке.
— Тебе не показалось странным, что передали пакет, но не назвали по имени, кому его вручить?
— Что вы, менеер, нисколько! Так часто бывает. Постояльцы купят что‑нибудь в городе, расплатятся, а потом просят доставить покупку сюда. И говорят всегда так: сюда, для проживающего в номере таком‑то. Я уж привык. А на этот раз подумал, что это мать менеера Терборга и что она хочет сделать ему сюрприз коробкой любимых сигар.
— Почему ты подумал, что это сигары?
Бас взглянул на комиссара с некоторым изумлением.
— Ну… похоже было. Из табачного магазина, в совершенно свежей обертке. Все сходится.
— Хорошо. А тебе не пришло в голову, что менеер Фрюкберг только утром выехал из четвертого номера, а менеер Терборг днем фактически еще не жил в этой комнате?
Вопрос был замысловатый, и Бас вынужден был собраться с мыслями, прежде чем ответить.
— Для менеера Фрюкберга никогда ничего не передавали. Поэтому, если бы он не уехал, я, может быть, еще переспросил бы, кому именно надо передать пакетик. Но ведь он уже уехал, и я о нем даже не подумал. А вот в том, что менеер Терборг получил от своей мамы маленький подарок, не было ничего удивительного.
