Элизабет Джордж - ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ
У него не было возможности возразить, а смелости сбежать до ее прибытия не хватило. Джорджия влетела в квартиру через несколько минут после звонка, с блюдом своей фирменной картофельной запеканки с мясом. Она гордо сорвала с блюда фольгу, и Тед с тоской увидел образец кулинарного искусства, украшенный идеально симметричными волнами из пюре. Джорджия проворковала с широкой улыбкой:
— Она еще теплая, но лучше поставить ее в микроволновку. Ты должен нормально питаться, Тед, и я знаю, что ты пренебрегал этим. Я права?
Не дожидаясь ответа, она промаршировала к микроволновой печи, ловко сунула туда свою запеканку, после чего деловито заходила по кухне, доставая тарелки и вилки из шкафов и ящиков с авторитетностью, присущей женщине, знакомой с домом мужчины.
Попутно она говорила:
— Ты безутешен. Я вижу по твоему лицу. Как я тебе сочувствую! Я же знаю, какими близкими друзьями вы были. А потерять такого друга, как Юджиния… Не подавляй своих чувств, дай им вылиться наружу, Тедди.
Друг, думал Тед. Не любовница. Не жена. Не спутница жизни. Не партнер. Друг и все то, что подразумевается под дружбой.
В этот миг он ненавидел Джорджию Рамсботтом. Он ненавидел ее не только за то, что она вторглась в его одиночество, как ледокол в скованные льдом воды, но и за проницательность. Она говорила, пусть не буквально, то, что он не решался даже мысленно предположить: та связь, которая, как ему хотелось верить, существовала между ним и Юджинией, была создана его воображением.
Женщины, заинтересованные в мужчине, обязательно проявят свой интерес, проявят довольно скоро и недвусмысленно. В ту эпоху и в том обществе, где их количество намного превышает количество самцов, они не могут поступать иначе. И доказательство этому находилось прямо в его кухне — Джорджия Рамсботтом, а ей предшествовали и другие в годы его вдовства. Не успеет мужчина произнести: «Не подумай ничего такого, я же не юнец похотливый», а они уже и трусы скинули. А если еще не скинули, то только потому, что их руки заняты расстегиванием его ширинки. Но Юджиния ничего такого не делала. Скромная Юджиния. Кроткая Юджиния. Проклятая Юджиния.
Отчаянная злость захлестнула его, и сначала он даже не мог отвечать на болтовню Джорджии. Ему хотелось стукнуть кулаком в стол, в стену. Хотелось сломать что-нибудь.
Джорджия восприняла его молчание за стоицизм, за гордое подавление чувств, приличествующее любому достойному гражданину Британии мужского пола.
— Знаю, знаю. Такая утрата. Чем старше мы становимся, тем чаще нам приходится провожать дорогих нам людей. Но я вот что поняла: мы должны с особым трепетом поддерживать те добрые отношения, что еще остались у нас. Нельзя замыкаться в своем горе, отворачиваясь от тех, кто искренне беспокоится о тебе, Тедди. Мы тебе этого не позволим.
Она перегнулась через стол и положила на его руку свои обросшие кольцами пальцы. Ему вспомнились руки Юджинии, так не похожие на эти цепкие захваты с красными наконечниками. Она никогда не носила колец и коротко стригла ногти с белыми полумесяцами в основании.
— Не надо отворачиваться, Тедди, — сказала Джорджия, крепче впиваясь в него пальцами. — Не гони нас. Мы хотим помочь тебе справиться с этим. Мы любим тебя. Искренне и глубоко. Ты сам поймешь.
Можно было подумать, что ее собственного неудачного романа с Тедом никогда не существовало. Его несостоятельность и ее презрение по этому поводу были изгнаны из памяти. За прошедшие без мужчины годы Джорджия явно пересмотрела свою шкалу ценностей. Теперь это была другая женщина, в чем бедняжке Теду и предстоит убедиться, как только она вновь прокопает лазейку в его жизнь.
Все это весьма красноречиво читалось в ее жесте и ее взгляде. К горлу Теда подкатил комок желчи, все его тело горело. Ему немедленно нужно было выйти на свежий воздух.
— Где этот пес? — произнес он вдруг и резко встал. — Дэ Эм! Куда ты запропастилась? Ко мне. — И Джорджии: — Извини, я как раз собирался выгулять собаку, когда ты позвонила.
Так он и сбежал, не пригласив Джорджию присоединиться и не дав ей шанса пригласить себя самой. Он еще раз громко окликнул Дэ Эм: «Пойдем, старушка, пора гулять!» — и выскочил на улицу, прежде чем Джорджия успела перестроиться. Тед не сомневался, что его побег она объяснит чрезмерной поспешностью своих действий. Не сомневался он и в том, что никаких других объяснений у нее нет. И это крайне важно, вдруг понял Тед. Жизненно важно не позволить этой женщине узнать его лучше.
Он быстро шагал по пустынным улицам, переживая все вновь. Глупец, ругал он себя, глупец и слепец. Увивался вокруг нее, как мальчишка, надеющийся на взаимность местной распутницы и совсем не видящий, что она шлюшка, потому что он слишком молод, слишком неопытен, слишком горяч… слишком слаб. Да, он слишком слаб.
Тед стремительно несся к реке, таща за собой несчастного пса. Он стремился уйти от Джорджии как можно дальше и хотел не возвращаться домой как можно дольше, чтобы она наверняка ушла, не дождавшись его. Даже Джорджия Рамсботтом не могла рисковать разом всеми своими шансами, выкладывая козыри в первый же вечер. Она уйдет из его квартиры и несколько дней будет держаться в стороне. Потом, рассудив, что он уже должен остыть после их стычки, она вернется вновь под флагом сочувствия и заботы. Схему ее действий Тед мог расписать по часам.
На углу Фрайди-стрит и набережной он повернул налево и двинулся вдоль Темзы. Фонари вдоль улицы поливали асфальт озерцами молока, ветер резкими порывами бросал на редких прохожих тяжелую сырость, поднятую с реки. Тед поправил воротник дождевика и сказал собаке, с тоской поглядывающей на растущий неподалеку кустик в надежде прикорнуть под ним на минутку:
— Пойдем, старушка.
Рывок поводком, как всегда, помог. Они двинулись дальше.
Возле церкви они оказались как-то случайно, Тед и не думал туда идти. Он и не вспоминал о том, что видел в тот вечер, когда не стало Юджинии. Дэ Эм рванулась к траве, как лошадь, завидевшая свое стойло, Тед даже не успел остановить ее. Пес пристроился на газоне и занялся своим делом, и было поздно тащить его в более укромное местечко.
Без намерения, без единой мысли, не желая понимать, что могли означать его действия, Тед медленно перевел взгляд с собаки на строения приюта для неимущих у дальнего конца дорожки. Он только быстренько взглянет в ту сторону, сказал он себе, просто проверит, задернула ли занавески женщина из третьего домика справа или нет. Если нет и если свет в ее окне горит, то он окажет ей услугу, откроет ей глаза на то, что любой случайный прохожий может заглянуть в ее дом и… и, например, прикинуть ценность ее имущества.
Свет горел. Значит, как раз подходящий момент совершить доброе дело. Тед оттащил Дэ Эм от покосившегося надгробия, которое собака неторопливо обнюхивала, и поволок ее за собой с максимально возможной скоростью. Важно было добраться до приюта прежде, чем женщина в третьем домике сделает нечто, что их обоих поставит в неловкое положение. Потому что если она начнет раздеваться, как в тот вечер, то он уже не сможет постучаться в дверь и предупредить ее о том, что с улицы все видно, ведь это означало бы признание в том, что он подсматривал за ней.
— Двигайся, Дэ Эм, — уговаривал он собаку. — Живее.
Он опоздал на какие-то пятнадцать секунд. До домика оставалось пять ярдов, когда она начала раздеваться. И делала это быстро, так быстро, что не успел Тед отвести глаза, а она уже сбросила с себя свитер, встряхнула волосами и сняла бюстгальтер. Она нагнулась зачем-то — снять обувь? чулки? брюки? что? — и ее груди тяжело свесились книзу.
Тед сглотнул. В его голове звучали два слова: «Боже мой», и он ощутил, как его тело начинает реагировать на открывшуюся его взгляду картину. Однажды он уже наблюдал за этой женщиной, уже стоял здесь, обводил глазами изгибы пышного тела. Но нельзя — нельзя! — позволить себе постыдное удовольствие повторить это. Ей нужно сказать. Нужно предупредить ее. Должна же она… знать? Тед недоумевал. Какая женщина не знает этого? Какая женщина могла не выучить элементарного правила всегда занавешивать освещенное окно? Какая женщина ночью скидывает с себя одежду в ярко освещенной комнате перед окном без занавесок или жалюзи и при этом не отдает себе отчета, что по другую сторону нескольких миллиметров стекла может кто-то стоять и смотреть, желать, фантазировать, твердеть… Она знает, понял Тед. Она отлично все знает.
Второй раз он стоял и наблюдал за неизвестной женщиной, обитавшей в приюте для неимущих. На этот раз он задержался, завороженный зрелищем нанесения лосьона на шею и руки. Когда женщина стала втирать лосьон в налитые груди, он услышал собственный стон и почувствовал себя подростком, впервые заглянувшим в «Плейбой».
Там, между церковью и кладбищем, он украдкой занялся мастурбацией. Под дождевиком, по которому закапал начавшийся дождь, он трудился над своим членом, как трудится над ручкой насоса садовод, опрыскивая сад пестицидами. И удовольствия от последовавшего оргазма он получил примерно столько же, сколько получил бы от опрыскивания деревьев, а после эякуляции чувствовал не ликование, а горький, горький стыд.
