Энн Перри - Палач из Гайд-парка
До Юстон-стейшн оставалось всего-навсего шагов сто. Томас чувствовал холодный пот страха на всем теле и тяжело дышал, хотя все еще силился не бежать, а просто быстро идти.
Шаги слышались все ближе. Питт опасался, как бы преследователь не накинулся на него именно сейчас. Однако пока не совершено нападение, верных улик нет. И все его давление на Мину закончится пшиком.
Томас повернул ко входу на станцию. В этот поздний час народу было уже мало. Холодный вечерний воздух после теплого дня наполнился туманом. В лязге колес и криках носильщиков, свисте и громыхании поездов, в шипении пара он уже не мог расслышать шагов сзади.
На платформе Питт обернулся. Он увидел носильщика, пожилого джентльмена с портфелем, женщину в шали, чьи волосы казались черными в тусклом свете фонаря. И молодого человека, полускрытого тенью и тревожно оглядывавшегося.
Питт пересек платформу, потом повернулся и пошел вдоль нее в сторону железнодорожного моста над путями. Он поднялся на мост. Ступеньки были скользкие. Он слышал, как стучали по окованным металлом ступеням его сапоги. Паровозный дым смешивался с туманом и едва заметной изморосью. Огни фонаря на платформе казались отсюда зловещими, светящимися шарами, плывущими в океане наступающей дождливой серой ночи, извергающей огонь паровозных топок и тошнотворный дым с дождем.
Томас шел по мосту над железнодорожными путями. Было слишком много посторонних звуков, чтобы он мог расслышать чужие шаги. Он не слышал даже собственных. Платформа скрылась в тумане.
И вдруг он услышал какое-то движение. И почувствовал острую опасность. Чей-то ненавидящий взгляд словно уколол его сзади.
Питт круто обернулся.
В шаге от него стоял Виктор Гаррик. Свет снизу выхватывал из тьмы его пепельно-серое лицо, сверкающие глаза и почти серебряный отблеск белокурых волос. А в руке над головой он держал морской топорик и уже приготовился нанести удар сверкающим, выгнутым, как полумесяц, лезвием.
– Ты тоже так поступаешь, – прорыдал он сквозь слипшиеся губы, с лицом, искаженным мучительной душевной болью. – Ты не отличаешься от других! – закричал он, перекрывая дорожный шум. – Ты заставляешь людей страдать! Они чувствуют стыд, страх и унижение. Но больше ты не причинишь ей зла!
Лезвие сверкнуло в воздухе, и Питт отскочил как раз вовремя, чтобы удар не пришелся по плечу. Это был бы страшный удар – он искалечил бы Томаса, отсек руку.
Промахнувшись, Виктор, чтобы не упасть, проскочил вперед мимо Питта и круто обернулся.
– Не уйдешь! – прошипел он, и слезы покатились по его щекам. – Лгун! – Это был какой-то душераздирающий вопль, и казалось, что вопрос обращен не к Питту, а к кому-то еще, за его спиной. – Это была ложь! Ложь! Зачем было говорить, что не болит, – я же знаю, как это болело. От этого болит все тело – так, что ночью не можешь уснуть, свернувшись клубком, и чувствуешь страх, отвращение, и стыд, и вину, думая, что ты во всем виноват, и ждешь, что это обязательно повторится! Мне страшно! Ничто не имеет смысла! Все время только ложь! – Вне себя, он снова рубанул топориком воздух. – Но тебе тоже страшно. По лицу вижу. И эти синяки, и кровь… У меня чутье на несчастье! Я все время ощущаю вкус несчастья во рту! И не позволю этому продолжаться! Я его прикончу! – И снова с дикой силой рассек топором воздух.
Питт опять отскочил. Он не решался пустить в ход палку – лезвие разрубит ее надвое, и он останется безоружным.
Все теперь прояснилось до конца. Грубый Уинтроп, который бил Мину. Кондуктор омнибуса, который намеренно нанес ущерб любимой виолончели Виктора. Высокомерный Скарборо, который уволил горничную и тем самым поставил ее на край гибели. Всё это были несчастные, избиваемые или беззащитные женщины. И на Бейли он напал, возможно, потому, что тот, ведя слежку за Карвелом и Бартом, очевидно, напугал Мину и заставил ее испытывать ужас при мысли, что это Барт виноват в смерти Уинтропа.
– Но почему, зачем вы убили Арледжа? – хрипло выкрикнул Питт.
За спиной прогудел паровоз, изрыгнувший облако дыма.
Виктор взглянул, как бы ничего не понимая.
– Почему вы убили Арледжа? – заорал Питт. – Он же никому никогда не угрожал!
Виктор чуть-чуть согнул колени, словно пытаясь удержать равновесие, положив одну руку на перила, а другой сжимая топор. Питт отскочил в сторону и назад, чтобы лезвие его не достало.
– Что вам сделал Арледж?
Виктор чуть-чуть удивился. На лице промелькнуло замешательство. Его гнев и ярость испарились, он стоял неподвижно.
– Нет, его я не убивал.
– Нет, вы его убили. Вы отрезали ему голову, а тело подбросили на оркестровую площадку. Помните?
– Нет, я его не убивал! – крикнул Виктор, стараясь заглушить свистки и лязг колес.
Он подался вперед и поднял топор, вложив в это движение все силы и всю тяжесть тела. Питт сначала отпрыгнул в сторону, а потом, пригнувшись, схватил его за плечи, но Виктор топорищем ударил Томаса по руке так сильно, что тот уронил палку вниз и слышал, как она застучала по ступенькам.
Питт вскрикнул от боли и страха, но крик потонул в паровозном гудке. Теперь их окутал густой дым. Он наклонился и ударил Виктора головой в грудь. Перенеся всю тяжесть на одну ногу, тот хотел нанести удар, замахнулся, но потерял равновесие и упал спиной на перила, которые доставали только до пояса. Тяжесть топора заставила его изогнуться. Нога поскользнулась на мокром железе моста.
Питт рванулся за ним и хотел ухватить его за руку, но та выскользнула. Виктор опрокинулся, задев Питта, сбил его и удивленно вскрикнул. Потом удивление перешло в вопль ужаса. Он полетел через ограду вниз и исчез в грохоте и шуме подходящего поезда.
Стук от падения тела был поглощен ревом паровоза и резким пронзительным звуком свистка. В какое-то мгновение Питт успел увидеть смертельно-бледное лицо машиниста – и все было кончено. Он встал, держась дрожащими руками за железные перила, весь похолодев от сознания того, что произошло, и острой жалости.
Виктора больше не было. Его ярость и боль тоже исчезли навсегда.
Дым рассеялся, Питт обернулся и увидел за спиной чью-то фигуру. К нему, держась за перила и наклонившись вперед, словно слепая, с мертвенно-бледным лицом, шла женщина.
Томас в ужасе уставился на нее. И вдруг все понял. Это ей Виктор кричал все свои странные слова, а вовсе не ему. Его устрашающий взрыв был направлен на нее, как и весь ужас и муки, что он пережил в прошлом.
– Я не знала, – выдавила она из себя. – До сегодняшнего вечера. Клянусь!
Охваченный сочувствием и жалостью так, что мог говорить только шепотом, Томас подтвердил:
– Да, вы не знали.
– Понимаете, это все его отец, – продолжала она, в отчаянии пытаясь убедить, что говорит правду. – Он бил меня. Он не был дурным человеком, просто терял над собой контроль. Я потом говорила Виктору, что все в порядке и что мне совсем не больно. Я думала, что поступаю правильно. – На мгновение замешательство и отчаяние оттеснили материнское горе. – Я думала, что сумею защитить его от жестокости реального мира. Думала, что все образуется. Я не хотела, чтобы он возненавидел своего отца, ведь Сэмюэл был неплохим человеком – он просто… – Голос исполнился мучительной, душераздирающей мольбы. Она с мольбой смотрела на Питта, желая, чтобы он ей верил. – Он нас действительно любил, по-своему, но любил, я знаю… Он мне часто… говорил об этом. И это я виновата, что он так легко впадал в ярость. Если бы я была…
– Но с этим покончено, – сказал Томас, подходя к ней. Больше он этого выдержать не мог.
Внизу под ними, дымя, остановился поезд, по платформе, громко крича, бежали люди. Нет, она не должна этого видеть. Кто-то должен увести ее отсюда. Кто-то должен помочь ей справиться с первым приступом ужасающей боли.
– Идемте, – Питт взял ее за руку и потащил к ступенькам. – Здесь больше делать нечего.
Утром того же самого дня сразу после завтрака Шарлотта поехала к Эмили. Они сидели на террасе, попивая лимонад. Стоял теплый солнечный день, и было приятно оказаться на свежем воздухе; к тому же им хотелось, чтобы никто из слуг их случайно не подслушал. Положение было отчаянное. Надо было придумать план действий, которые должны оставаться в тайне. Джек не одобрил бы этих планов, он не мог одобрить их теперь, приступив к исполнению новых обязанностей. Но помимо того, что им очень хотелось узнать разгадку тайны, гораздо больше они желали помочь Питту и защитить его от несправедливости.
– Но каким же образом, ради всего святого, мы можем установить личность любовника? – обескураженно спросила Шарлотта, отпив глоток лимонада. – Мы же не можем ходить за ней по пятам.
– Это было бы бесполезно, – заметила Эмили. – А главное, потребовало бы много времени. Может пройти несколько дней, прежде чем они снова увидятся. Мы должны действовать гораздо быстрее.
