Джеймс Эллрой - Секреты Лос-Анджелеса
Лаке, чистя ногти скальпелем:
– «Дейли Ньюс» уверяет, что ваши дни сочтены.
– Не стоит верить тому, что пишут в «Дейли Ньюс». Пэтчетт и героин, доктор. Я не буду спрашивать, откуда вы знаете: с меня вполне довольно слухов.
Гейслер и Лакс переглядываются, отходят к двери, начинают шептаться. Наконец Лакс говорит:
– Я слышал, что Пэтчетт связан с очень серьезными людьми, которые стремятся установить контроль над торговлей героином в Лос-Анджелесе. Химик он от бога, и, говорят, в течение уже многих лет он разрабатывает новый наркотик, с выходом которого на рынок героин уйдет в историю. Гормональные, антипсихотические средства – весьма необычная смесь. Говорят, после многих лет его разработки наконец увенчались успехом: новый наркотик готов, осталось только его производить и продавать. Я сдержал свое слово, капитан, – надеюсь, и вы сдержите свое. Джерри, поймайте этого человека на слове и пришлите ему счет.
* * *Все новые линии ведут в одну точку – к героину. Эд звонит Бобу Галлодету, оставляет через секретаршу сообщение: в деле «Ночной совы» прорыв – позвони мне.
Фотография на столе: Инес с его отцом в Эрроухед. Эд задумывается, глядя на снимок, затем набирает номер Линн.
– Алло?
– Линн, это Эксли.
– Боже мой! Здравствуй.
– Ты так и не пошла к Пэтчетту, верно?
– А ты думал, что пойду? На это и рассчитывал? Эд переворачивает снимок лицом вниз.
– Линн, я хочу, чтобы ты уехала из Лос-Анджелеса. На неделю или около того. У меня есть домик на озере Эрроухед, поезжай туда. Уезжай сейчас же.
– Пирс…
– Потом все объясню.
– Ты приедешь туда?
Эд просматривает свой «сценарий».
– Да, как только подготовлю кое-что здесь. Ты видела Уайта?
– Он пришел и ушел, где он сейчас – не знаю. С ним все в порядке?
– Да… Нет… Черт, понятия не имею. Встретимся на озере, в кафе «Фернандо». Это недалеко от моего домика. Например, в шесть.
– Хорошо, буду.
– Думал, убедить тебя будет сложнее.
– Я уже сама себя во многом убедила. Отъезд из города все упростит.
– Что это значит, Линн?
– Всему рано или поздно приходит конец. Иногда промолчать – значит совершить геройство. Или нет? Как думаешь?
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ
Бад просыпается в мотеле «Виктория». Солнце за окном опускается за горизонт – он проспал полночи и весь день. Бад садится на койке, протирает глаза, прогоняя образ Спейда Кули. Сигаретный дымок. У дверей сидит и смотрит на него Дадли Смит.
– Кошмары мучают, сынок? Ты метался во сне. Верно, ему снились кошмары: Спейд Кули, Инес, за ней гнались репортеры, она кричат: «Это ты виноват! Ты опозорил меня, чтобы отплатить Эксли!»
– Знаешь, сынок, сейчас, во сне, ты мне напомнил моих детишек. Ты ведь знаешь, я люблю тебя как сына.
Бад отбрасывает пропотевшую простыню.
– Что теперь, босс? Что мне делать?
– Для начала – просто слушать. Ты знаешь, что уже много лет я с несколькими коллегами не покладая рук работаю над тем, чтобы удерживать организованную преступность в Лос-Анджелесе в должных рамках. Рано или поздно настанет день, когда мы сможем воспользоваться плодами своих трудов, – и, полагаю, лень этот уже недалек. И ты, сынок, как один из нас, получишь должное вознаграждение. В наших руках будет огромная сила и огромная власть, которой, не сомневаюсь, каждый из нас сможет распорядиться достойно. Только представь, какие усилия потребуются, чтобы избавить город от черных подонков. Однако для начала нам придется побеседовать по душам с одним итальянцем – беспокойным малым, от которого одни неприятности. Ты уже имел с ним дело в прошлом, и, думаю, твое участие в разговоре будет нам особенно полезно.
Бад потягивается, хрустя костяшками пальцев.
– Я вообще-то спрашивал о «Ночной сове». И говори напрямик, ладно?
– Куда уж прямее, сынок. Эдмунд Дженнингс Эксли – вот наша цель. Знаешь, чем он сейчас занимается, сынок? Собирает доказательства против Линн, чтобы посыпать соль на твои старые раны.
Бада как током бьет.
– Так ты знал… все это время знал… как я не догадался!
– Разумеется, знал, сынок. Такого, чего бы я не знал, вообще немного. А того, чего я для тебя бы не сделал, и вовсе нет. Но каков же слизняк этот Эксли: ты в жизни любил двух женщин: одну он увел, а теперь покушается и на вторую! Такое нельзя оставлять безнаказанным, верно, сынок? Пусть сполна получит то, что заслужил.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ
Они потянулись друг к другу сразу, едва вошли в дом. Эд понимал: если не заняться любовью, придется заговорить – должно быть, то же самое чувствовала и Линн. В охотничьем ломике пыльно: неубранная кровать, несвежее белье – на этом белье он в последний раз спал с Инес. Выключать свет Эд не стал: чем больше видишь, тем меньше думаешь. Яркий свет помог ему не кончить сразу. Чтобы отвлечься, он считал веснушки Линн. Медленные, неторопливые движения – словно оба стремились загладить бешеную спешку прошлого раза. На теле Линн Эд заметил несколько ссадин и понял: это Бад Уайт. Они любили друг друга медленно и нежно, а когда все кончилось, еще долго лежали молча, сплетясь телами, словно надеясь нежностью загладить ложь. А начав разговор, уже не могли остановиться. Позже Эд так и не вспомнил, кто из них первым произнес имя «Уайт».
Это была Линн. Ради Бада она солгала Пэтчетту – сказала, что ему ничего не грозит, что расследование зашло в тупик, и полицейские цепляются за соломинку. Солгала, потому что боялась: если Пирс начнет бороться за себя, для Бада это может обернуться бедой. Он кое-что знает о делах Пэтчетта: Пирс непременно попытается его подкупить – он уверен, что все на свете имеет свою цену, и не понимает, что ее Венделл не продается. Это ты заставил меня задуматься, говорила она Эду, это ты открыл мне глаза на то, чего я до сих пор старалась не замечать. Да, Пирс вытащил меня из грязи, научил одеваться, говорить и думать, но я ошибалась, когда считала, что он сделал из меня человека. Он сделал из меня шлюху – холодную, расчетливую, не способную ни к настоящей верности, ни к настоящей любви. Если бы не Бад, я бы жила спокойно, не подозревая, что мне чего-то недостает. Но он привлек меня тем, чего мне не хватает – а у него есть в избытке. Эд слушал, смущенный и подавленный ее сбивчивыми откровениями, чувствовав что должен быть откровенным в ответ, но не мог рассказать о том, что занимало его мысли, – об их с Джеком «сценарии». А Линн все не умолкала, словно наконец-то получив возможность выговориться: рассказывала о Баде Уайте и Инес – он встречался с ней время от времени, но ее гнев, ее обида на мир была сильнее его гнева и ненависти, с ней ему скоро становилось тяжело, и он возвращался к Линн. В голосе ее не слышалось ревности – а Эду ревность сжимала горло, и он кусал губы, чтобы не заорать или, переключившись на привычную роль полицейского, не засыпать ее вопросами: героин, шантаж, порнография – что, черт побери, ты обо всем этом знаешь? Но ее откровенность – и мягкие руки, гладившие ему грудь, – властно требовала не лжи, не допроса, даже не молчания – откровенности в ответ.
И он заговорил о своей семье – от прошлого к настоящему. Маменькин сынок Эдди, папин любимец Томас. Рассказал о том, о чем никому никогда не рассказывал – как плясал от радости, услышав, что шесть пуль прервали блистательную карьеру брата. Говорил о том, каково быть полицейским голубой крови – из династии, восходящей к Скотленд-Ярду шерлок-холмсовских времен. Об Инес. О том, как застрелил четверых, потому что Коутс назвал его трусом. О том, что Дадли Смит рьяно ищет козла отпущения – и, если найдет, Эллис Лоу и шеф Паркер, пожалуй, сочтут такое решение панацеей. И под конец, забыв об осторожности, – о Престоне Эксли во всей славе его и о журналах с чернильной кровью, журналах, таинственно связанных с убийством скандального репортера, с расчлененными детьми, с делом, двадцать четыре года назад связавшим отца и Рэя Дитерлинга. Он говорил и говорил, а когда его рассказ подошел к концу, Линн запечатала его губы поцелуем, и он заснул, крепко обняв ее покрытое ссадинами тело.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ
Победитель с Большой Буквы, коп-убийца. Отдадим должное Эксли – актера для своего сценария он подобрал на славу. Джек предварил свое появление звонком: «Хорошо, – ответил Пэтчетт, – я поговорю с вами. Сегодня в одиннадцать вечера. И приходите один».
Под рубашку Джек надел пуленепробиваемый жилет, под жилетом спрятал микрофон.
С собой: пакет героина, нож с выкидным лезвием, пистолет. Бензедрин спустил в унитаз – допинг ему сейчас ни к чему.
Легкая, почти приятная внутренняя дрожь – должно быть, это у актеров называется страхом сцены. Поднимается на крыльцо, нажимает кнопку звонка.
Пэтчетт открывает дверь. Зрачки крохотные, как булавочные головки, – Джеку хорошо знаком такой взгляд.
Джек – по сценарию:
