Луиз Пенни - Жестокие слова
— Чехословакия разделилась, — сказал Гамаш. — На Словакию и Чешскую Республику. Фактически это произошло лет двадцать назад, но последствия могут сказываться и дольше. Те стены рушились, а эти, — он кинул взгляд на стеклянные стены дома, — эти росли.
— Мы можем снова видеться с нашей семьей, — сказала Ханна. — То, с чем мы прощались навсегда, вернулось. Семья, друзья.
— Искусство, серебро, фамильные ценности, — сказал Бовуар.
— Вы думаете, эти вещи имели значение? — спросила Ханна. — Мы так долго жили без них. Мы тосковали по людям, а не по вещам. Мы даже не смели надеяться. Нас обманывали и раньше. Летом шестьдесят восьмого года. И конечно, те сообщения, что мы видели на Западе, отличались от рассказов, которые доходили до нас из дома. Здесь мы слышали только о том, как там все замечательно. Мы видели, как люди машут флажками и поют. Но мои двоюродные родственники и тетушки рассказывали другую историю. Старая система была ужасна. Коррумпированная, жестокая. Но она, по крайней мере, была системой. Когда она рухнула, не осталось ничего. Вакуум. Хаос.
Гамаш чуть наклонил голову, услышав это слово. Опять. Хаос.
— Это было ужасно. Людей избивали, убивали, грабили. А ни полиции, ни судов не было.
— Подходящее время для того, чтобы вывезти ценные вещи, — сказал Бовуар.
— Мы хотели помочь с выездом нашей двоюродной родне, но они решили остаться, — сказал Рор.
— А моя тетушка, конечно, решила остаться с ними.
— Конечно, — сказал Гамаш. — Но если не люди, то что — вещи?
Секунду спустя Ханна кивнула:
— Нам удалось вывезти кое-какие фамильные ценности. Мои мать и отец спрятали их после войны и сказали нам, что их нужно приберечь для обмена, для торговли, если дела пойдут плохо.
— И дела пошли плохо.
— Мы тайком вывезли их и продали. И потому смогли построить дом нашей мечты, — сказала Ханна. — Мы тяжело шли к этому решению, но в конечном счете я решила, что мои родители поняли бы нас и одобрили. Ведь то были всего лишь вещи. А главное в жизни — это дом.
— И что у вас было? — спросил Бовуар.
— Несколько картин, хорошая мебель, несколько икон. Дом для нас был важнее икон, — сказала Ханна.
— Кому вы все это продали?
— Одному дилеру в Нью-Йорке. Другу друзей. Могу назвать его имя. Он взял небольшие комиссионные, но сумел получить хорошую цену, — сказал Парра.
— Прошу вас. Я бы хотел с ним поговорить. Вы явно хорошо воспользовались деньгами. — Старший инспектор обратился к Рору: — Вы ведь еще и плотник?
— Да, могу плотничать.
— А вы? — спросил Гамаш у Хэвока, который в ответ пожал плечами. — Нет, мне нужно услышать ваш ответ.
— Я тоже могу.
Гамаш протянул руку и толкнул стружку по столу так, что она остановилась перед Хэвоком. Гамаш ждал.
— Я в лесу вырезал немного, — признал Хэвок. — Я люблю, когда работа закончена, посидеть немного и повырезать. Это дает возможность расслабиться. Подумать. Остыть. Я делаю игрушки и всякие штуки для Шарля Мюндена. Старик дал мне несколько чурбанов и показал, как это делается. По большей части у меня ничего толкового не выходит, и я выкидываю или сжигаю такие неудавшиеся штуки. Но иногда что-то получается, и я дарю игрушку Шарлю. А почему вас это интересует?
— Рядом с убитым был найден кусок дерева. А на нем вырезано слово «Воо». Сделал это не Якоб. Мы думаем, это дело рук убийцы.
— Вы думаете, что Хэвок… — Рор не смог закончить предложения.
— У меня есть ордер на обыск, и бригада криминалистов уже в пути.
— И что вы ищете? — спросила Ханна, побледнев. — Инструмент для резьбы по дереву? Мы и так можем отдать вам его.
— Дело не только в этом, мадам. Из хижины Якоба пропали две вещи. Орудие убийства и маленький полотняный мешок. Их мы тоже ищем.
— Мы ничего такого не видели, — сказала Ханна. — Хэвок, принеси свои инструменты.
Хэвок повел Бовуара в сарай, а Гамаш остался ждать криминалистов, которые появились несколько минут спустя. Бовуар вернулся с инструментом и еще кое-чем.
Куски дерева. Красный кедр. С резьбой.
Было решено, что Бовуар останется руководить обыском, а Гамаш вернется в оперативный штаб. Перед тем как Гамаш уехал, они поговорили в машине.
— Ну и кто из них, как вы думаете? — спросил Бовуар, передавая Гамашу ключи. — Хэвок мог пойти следом за Оливье и найти хижину. Но это мог быть и Рор. Он мог обнаружить хижину, когда расчищал тропинки. Конечно, это могла сделать и мать. Для этого убийства не требовалось так уж много силы. Злости — да, адреналина, но не силы. Предположим, Якоб украл вещи у семьи Парра в Чехословакии. Потом он появился здесь, и они его узнали. А он узнал их. И спрятался в лесу.
— А может быть, Якоб и Парра действовали заодно, — сказал Гамаш. — Может быть, они втроем убедили друзей и соседей в Чехословакии отдать им свои семейные реликвии, а потом исчезли.
— И Якоб, оказавшись здесь, улизнул от своих партнеров — спрятался в лесу. Но Рор нашел его, обновляя старые ездовые тропинки.
Криминалисты начали свою работу. Вскоре они будут знать о Парра практически всё.
Гамашу нужно было собраться с мыслями. Он протянул ключи от машины Бовуару:
— Я прогуляюсь.
— Вы шутите? — спросил Бовуар, для которого ходьба была наказанием. — Это же за день не дойти.
— Мне это пойдет на пользу — проветрю мозги. Встретимся в Трех Соснах.
Махнув Бовуару на прощание рукой, он двинулся по грунтовой дороге в деревню. В ароматном осеннем воздухе жужжали несколько ос, но Гамаш их явно не интересовал. Они были жирные и ленивые, чуть ли не пьяные от яблочного, грушевого и виноградного нектара.
Казалось, еще вот-вот — и мир начнет разлагаться.
Гамаш шел все дальше, и знакомые запахи и звуки сошли на нет, а к нему присоединились хранитель Джон, умеющая летать Лавина, маленький мальчик по другую сторону прохода на рейсе «Эйр Кэнада». Мальчик, который тоже летал и рассказывал истории.
Мотивом этого убийства на первый взгляд были сокровища. Но Гамаш знал, что это не так. Этот мотив был лишь внешним, кажущимся. А настоящий мотив был невидим. Как всегда и происходит при убийстве.
Мотив этого убийства — страх. И ложь, как производное этого страха. Но если смотреть еще глубже, то мотив этого убийства — истории. Истории, рассказываемые людьми миру и самим себе. Мифология и тотемы, эта тонкая граница между притчей и фактом. И людьми, которые падают в пропасть. Мотивом этого убийства были истории, рассказанные скульптурами Якоба. О Хаосе и Ярости, о Горе́ Отчаяния и Гнева. И о чем-то еще. О чем-то таком, что приводило в ужас даже Гору.
А в самой сердцевине всего этого, как знал теперь Гамаш, находились жестокие слова.
Глава тридцать шестая
Криминалисты уже дважды обыскали весь дом, но пошли по третьему разу. Смотрели под половицами, под карнизами, за картинами. Они искали, искали и искали.
И наконец нашли.
Нашли за кирпичами громадного камина. За тем, что казалось негаснущим огнем. Огонь пришлось погасить и удалить из камина чадящее полено. И тогда криминалисты полиции нашли сначала один, потом два, а потом и четыре незакрепленных кирпича. Когда их вытащили, за ними обнаружился маленький тайник.
Инспектор Бовуар осторожно засунул туда руку в перчатке, измазав сажей рукав и плечо.
— Что-то есть, — сказал он.
На него были устремлены все глаза. Все смотрели, как он медленно извлекает руку из тайника. Он поставил на стол перед старшим инспектором серебряный канделябр. Семисвечник. Даже Бовуар, который абсолютно не разбирался в серебре, понял, что перед ними нечто выдающееся. Простое, изящное и старинное.
Этот семисвечник пережил осады, погромы, убийства, холокост. Люди хранили его, прятали, стерегли, молились перед ним. Но вот однажды ночью в квебекском лесу кто-то уничтожил его.
Этим семисвечником убили человека.
— Парафин? — Инспектор Бовуар показал на кусочки полупрозрачного материала, прилипшего к серебру. И смешанного с сухой кровью. — Он сам делал для себя свечи. Вот почему в его хижине был парафин: не для консервов, а для изготовления свечей.
Гамаш кивнул.
Бовуар вернулся к камину и засунул руку в темную дыру. Они увидели, как его лицо немного изменилось от удивления — его рука нащупала что-то еще.
Рядом с семисвечником он положил небольшой полотняный мешочек. Все молчали. Наконец старший инспектор Гамаш задал вопрос человеку, который сидел напротив него:
— Вы заглядывали внутрь?
— Нет.
— Почему?
Последовала еще одна пауза, но Гамаш не стал его торопить. Теперь никакой спешки не было.
— У меня не хватило времени. Я взял это в хижине Отшельника вместе с канделябром, думая, что рассмотрю утром. Но тут обнаружили тело, и поднялась вся эта шумиха.
— Вы поэтому затопили камины до прибытия полиции, Оливье?
