Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов - Словин Леонид Семенович

На вокзале было тихо, только на пятом пути, у платформы, трудилась ночная бригада путейцев.

Гийо поднялся наверх к себе.

Всем рациям, кроме одной — у прильнувшего к фоторужью криминалиста, — дана была команда молчать. Не отрываясь, смотрел он в окно кабинета директора. Ползли секунды. В окне вспыхнул свет…

Не полезь Гийо в халат, и вся громоздкая неуклюжая машина под названием «Форель» оказалась бы запущенной вхолостую.

— Взя–а–ал! — закричал вдруг эксперт в каждой рации. — Кладет во внутренний карман! Уходит!

— Начинаем! — Омельчук сам участвовал в операции и находился на лестнице перед кабинетом.

Лестница была тесная. Открыв дверь, Гийо замешкался, увидев представительную группу.

О чем он подумал? «Милиция вечно занимается не тем!..»

Гийо хотел ее обойти, но стоявший впереди — плотный, как бочонок, — представился:

— Подполковник Омельчук, заместитель начальника отдела. Прошу зайти в кабинет.

Гийо вел себя достойно и очень сдержанно.

— Пожалуйста. — Он повернул назад.

Милицейские наполнили кабинет.

— Прошу сесть, — предложил ему Омельчук. — Ничего со стола не берите.

Подготовленные заранее понятые вошли следом — старший кладовщик и санитарный врач, оба коммунисты, ударники комтруда.

— Чем могу быть полезен? — вежливо осведомился Гийо.

Мысль о том, что он — друг и сотрапезник первых людей в московской торговле, дергающих за ниточки первых людей аппарата, — вот так запросто даже при существующей неразберихе может быть арестован местными вокзальными ментами, никогда не приходила ему в голову.

— Одну минуту…

Омельчук ждал криминалиста, у которого, кроме ружья, был с собой и электронный микроизлучатель. Наконец тот вошел.

— Сколько у вас при себе денег? — спросил Омельчук у Гийо.

Директор ресторана словно видел сон о себе.

— На этот вопрос трудно ответить, — резонно заметил Гийо, — я не считал.

— Тысяча? Две?

— Не знаю. Зачем это вам, если не секрет?

Мелькнула сумасшедшая мысль:

«Для каких–то дел им нужны деньги. Большие суммы… Кому–то передать, чтобы кого–то поймать…»

— Не секрет. Сейчас все поймете. Я хочу задать вам вопрос: все ли деньги, которые у вас при себе, принадлежат вам?

— А кому же?!

— Вы все сказали. Теперь положите их на стол. Сюда.

Гийо достал бумажник.

Эксперт показал Омельчуку глазами: «Это не те!»

— Пожалуйста, выложите все!

Директор достал конверт.

— Это тоже ваши? — Омельчук не оставлял ему времени на раздумья. — Почему в конверте?

— Я хотел отправить матери.

— Сколько здесь?

— Не знаю. Я бы все равно пересчитал на почте.

— Здесь триста пятьдесят рублей.

Гийо пожал плечами.

— Очень может быть.

Омельчук дал знак эксперту. Тот был на ходу со своим излучателем.

— Понятые, прошу подойти ближе. И вы, пожалуйста. Читайте, что написано! — на купюрах вспыхнули скрытые от глаз буквы.

— «Взятка», — прочитал санитарный врач.

— Вы тоже видите? — спросил Омельчук у директора ресторана. — Чем вы это объясните?

— Не знаю.

— Вот протокол, деньги помечены в присутствии понятых…

Гийо заметил резонно:

— Все знают, что у меня никогда не запирается. Мало ли кто мог войти и что угодно подложить… Это не мои деньги!

— Я вынужден вас задержать.

— Я давно уже получал предупреждения со стороны персонала. — Гийо остался невозмутим. — От официанток и буфетчиц. «Все равно посадим тебя на скамью подсудимых…»

— Почему?

— Из–за моей принципиальности! Мешал им обворовывать граждан…

— Вы считаете: в конверте лежат сейчас другие деньги? Не те, что вы клали?

— Безусловно. Их подменили.

— Будем проверять.

— Я прошу об этом.

Ресторан и подсобные помещения решено было опечатать. Игры работников ОБХСС продолжались всю ночь. Под утро Картузову позвонил Скубилин:

— Как насчет «форели»?

— Поджариваем, товарищ генерал! Из Купавны звонили. Там целый магазин. Просили прислать ювелира–специалиста.

— А в Мичуринце?

— Миллионеры, Василий Логвинович! Миллиардеры!

— Ходатаев еще не было?

— Нет пока.

— Готовься, Картузов! Завтра к тебе такие тузы пожалуют — только держись!

— Что–нибудь придумаем, товарищ генерал!

— Думай, голова, картуз куплю! Завтра они примутся за вас со всех сторон…

Вошедший был, видимо, когда–то могуч высоким прямоугольным торсом, крепкими тяжелыми руками. Сейчас перед Игумновым стояла восьмидесятилетняя развалина.

— Девка у нас пропала… — Один глаз его, крупный, вполне осмысленный, был каким–то потухшим, смотрел ниже игумновского лица — в воротник, второй направлен был прямо на Игумнова. — Уехала в Москву и пропала. Я отец ей. Мылины наша фамилия.

Игумнов придвинул стул.

— Садитесь. Давно пропала?

— Уже неделя… — Он опустился на стул прямо, не согнувшись в спине. Сидел, выставив толстые колени. — Мы воронежские сами. Трое человек детей… Зойка — младшая. Приезжала на несколько дней. За вещами. — Он говорил отрывистыми фразами, на одном глотке воздуха, так ему было легче. — Улетела самолетом, мы сами ее проводили…

«Что за честь такая Воронежу?.. — подумал Игумнов. — Почему все эти исчезнувшие женщины из Воронежа? Совпадение?»

— А через пять дней получаем телеграмму от ее подружки. — Он протянул форменный бланк. Игумнов прочитал вслух:

— «Что с Зоей телеграфируйте Женя»…

— Прилетела в Москву и как сгинула… — Здоровым глазом он поймал Игумнова, больным оглядывал кабинет, мелкие детали казенного быта. Игумнов и сам краем глаза захватил их — форменная фуражка на сейфе, картонная коробка–тайник, порванная по углам схема железных дорог СССР.

— А может, поехала к кому–нибудь? — Игумнов взглянул на старика. — Как она?

— Не–ет! Девчонка она порядочная… Друг у нее здесь… — сказал Мылин.

— Москвич?

— Липецкий. Тоже в общежитии. Яриков Геннадий… «Надо послать к нему Ксению. Сразу же и позвонить…» Игумнов пометил на календаре.

— Были у него?

— Заезжал. А что он? Все равно бы не встретил. Днем ему работать.

— Зоя не с ночным летела?

— Не–е! Отговорил я!.. — Старик воспрянул духом. — Обычно она с последним самолетом, потом электричкой до вокзала. А уж утром к себе… А тут я упросил. «Лети, Зоюшка, днем…»

— Может, еще обойдется… — Игумнов словно тоже получал шанс вместе со стариком. — Вы из аэропорта? Как там, в порту?

Мылин покачал головой.

— Это мыслимая ли вещь?.. Народу как в котле.

— Спрашивали кого–нибудь?

— Подходил к таксистам. Э, говорят, дедушка! Тут тысячи девчонок проходят! Каждый час. Разве вспомнишь?.. Я говорю: «Ладненькая из себя. Вельветовые брючки. Танкетки…»

Старик говорил сам с собой.

— …Спрашивают меня: «А деньги она везла с собой? Или видео?» — «Ничего не было! — говорю. — Скатерть взяла из дома, мать картошки отсыпала. Все в магазин не бегать…» — «Тогда появится, дедушка! Что с ней станет…» — «Дай–то, Бог!..» — Старик внезапно повеселел. — Утром позвоню соседям. Предчувствие такое: может, сегодня–завтра объявится!

— В Москве где вы остановились?

— В Выхино. Свои у нас там. Из деревни.

Игумнов записал адрес.

— Телефон есть? — Он тоже записал. — И этого парня — ее друга. Адрес, фамилию. Фотографию привезли?

— А вот!

Подсвеченное сбоку и снизу круглое лицо. Полноватый подбородок. Крупный нос. Все пышущее здоровьем, крепкое, молодое. Большие, жирно накрашенные губы.

Он вызвал Качана.

— Надо заполнить карту пропавшей без вести.

— Картузов спасибо не скажет. — Качан знал о всех трех таинственных исчезновениях.

— А, пошел он… Приметы, одежду.

— Карту зубов… — Ему не раз приходилось ее заполнять.

— Зубы у нее все свои, — заметил старик. — Ни одного чужого.

— Уши проколоты?

— Это есть! И вот еще… — Старик вспомнил. — Колечко! Сестра подарила! Золотое. У нее пальцы то–о–нень–кие — и то только на мизинец налезало…