В. ван Эмландт - Коварный лед
— Да! — Фидлер наклонился к посетителю. — Летними вечерами мы обычно настежь открываем эти окна, после того как служащие местных контор разойдутся по домам. Около шести — половины седьмого уличное движение замирает. Правда, мы не можем разглядеть, кто идет, потому что нам видны лишь ноги прохожих, разве только сядешь вплотную к окну. В последние дни июля я заметил, что кто-то прохаживается мимо нашего дома. Это был человек в клетчатых plusfours[11] ярчайшей расцветки. Подобного типа частенько увидишь в каком-нибудь ревю, в сцене, где выступает комический знаменитый путешественник, но не на нашей тихой Регюлирсграхт. Немного погодя он вернулся — и на сей раз шел очень медленно. Я не придал этому большого значения и продолжал слушать шестичасовой выпуск последних известий. Примерно через неделю я опять увидел эти ноги в клетчатых штанах. Я поманил жену, и мы вместе посмеялись над опереточными брюками. Но внезапно я обратил внимание на то, что и сейчас передавали последние известия. Мне подумалось, что, как и прошлый раз, забавные панталоны вернутся обратно, и захотелось увидеть прохожего целиком. Я подошел вплотную к окну. Действительно, через несколько минут он появился опять — еще молодой человек в фуражке и с большой трубкой в зубах. За свою жизнь я достаточно нагляделся на причудливо разодетых туристов и считаю, что умею в них разбираться; разные мелкие детали позволяют с весьма большой долей вероятности угадать, из какой они страны, даже если не слышно, на каком языке они говорят. Итак, молодой человек из кожи лез, чтобы выглядеть этаким карикатурным англичанином из представления в варьете, но лицо его выдавало: он производил впечатление типичного итальянца. Во всей его внешности было нечто до такой степени наигранное, искусственное, будто он вырядился так нарочно, чтобы бросаться в глаза… Как бы то ни было, но, рассмотрев его, я хотел уже вернуться к радиоприемнику, ведь неизвестный интересовал меня просто как курьез, и не более того. Однако в этот момент я заметил, что его взгляд был устремлен на окна комнаты этажом выше, на окна четвертого номера, где проживал Фрюкберг. Смотрел он не так, как смотрят случайно, мимоходом, а сосредоточенно, словно с интересом что-то рассматривая.
Госпожа Фидлер бесшумно поднялась и отошла к буфету налить еще чаю.
— Мы с женой слишком много пережили, менеер Ван Хаутем, чтобы не научиться с известной настороженностью относиться к людям, тем более незнакомым, которые проявляют любопытство к нашему дому. Кроме того, я определенно и безошибочно понял, что, по-видимому, кто-то из внешнего мира интересуется Фрюкбергом, а ведь он — как я вам уже говорил — никогда не получал ни писем, ни посылок и не разговаривал по телефону. В конце концов я сообразил, что в первый раз увидел этого человека во вторник, приблизительно в десять минут седьмого, и что второй раз он появился ровно через неделю. Короче говоря, я кое-что заподозрил и захотел узнать больше. В следующий вторник, около шести часов, я вышел к каналу и укрылся за одной из машин, стоявших на набережной. И действительно, очень скоро вдалеке со стороны Принсенграхт появился экстравагантный спортивный костюм. Человек шел довольно быстро, но, проходя мимо нашего дома, замедлил шаги. И пристально смотрел на закрытые окна комнаты Фрюкберга. Дойдя до угла Херенграхт, он повернул обратно. Я следил за ним и поэтому не смотрел на окна Фрюкберга. Когда он снова проходил мимо пансиона, я заметил, что в левом окне за стеклом тем временем появился небольшой четырехугольный лист картона, в верхней части которого — я хорошо видел — была написана большая цифра «семь». Человек тут же быстро зашагал в направлении Кейзерсграхт, и не успел он пройти мимо наших дверей, как кто-то находившийся в комнате убрал картон из окна. Я не разглядел, кто это, — видна была только рука. Минут через пять я был дома. Постучал к Фрюкбергу, не получил ответа и понял, что в четвертом номере никого нет. Немногим позже оказалось, что он сидит один в гостиной и читает журнал. С женой мы условились, что в следующий вторник я буду вести наблюдение на улице, а она здесь, в доме, будет присматривать за дверью четвертого номера. Мы так и сделали, но странный незнакомец больше не возвращался. Может быть, тот, кто выставлял цифру в окне, заметил меня на набережной и договорился о другом способе подачи сигналов…
— Это было в конце июля? — спросил Ван Хаутем.
— Двадцать восьмого июля в первый раз и четвертого августа — в последний.
— Какие же выводы вы сделали из этих событий?
Фидлер с улыбкой пожал плечами.
— Данных для выводов, пожалуй, маловато, верно? Ясно одно — цифра «семь» что-то значила для необычного прохожего. Но беспокоиться было пока не о чем. Это я к тому, что ни пансиону, ни жильцам появление в окне картона с цифрой ничем не угрожало. Потому я и промолчал… Мы с женой усмотрели в этом только лишний повод для шуток. Как раз в эти дни газеты много писали о торговле наркотиками. Мы выдумали целую романтическую историю, в которой Фрюкберг участвовал в качестве контрабандиста марихуаны, и в шутку называли его между собой разносчиком наркотиков. Просто так, без всякого основания.
— Номер семь… Кто жил там в июле-августе?
— Вы имеете в виду седьмой номер в пансионе? Мсье Ивер, торговец парфюмерией. Но вы ведь не хотите этим сказать, что связываете цифру «семь» в окне с нашим жильцом-французом?
— Я только так спросил. Теперь о другом. Вы сказали, что Фрюкберг никогда не получал ни посылок, ни писем. А не приносил ли он что-нибудь с собой сам?
— Трудно сказать. От наружной двери до его комнаты всего несколько шагов по лестнице. С пяти до шести вечера мы не запираем входную дверь, так что жильцам, когда они возвращаются домой, звонить не нужно. Он мог принести все что заблагорассудится, и никто бы ничего не заметил. Нет, я не могу ответить на ваш вопрос.
— Вы сказали, что оставляете наружную дверь открытой на то время, когда постояльцы возвращаются с работы домой. Значит, у них нет своих ключей?
— Нет, — Фидлер решительно покачал головой. — Вам может показаться странным, но это мое постоянное условие: не выдавать дополнительных ключей. Я никогда не ложусь спать, пока не удостоверюсь лично, что все хорошо заперто. Такая уж у меня привычка, и я никогда от нее не отступаю. Постояльцы могут возвращаться домой когда угодно, но в таком случае они должны позвонить, и я с удовольствием встану и открою. Возможно, это несколько деспотично, но каждый поступает как ему удобней. Мы с Лией слишком много пережили, чтобы чувствовать себя спокойно, если по ночам — без нашего ведома — кто-то входит и выходит из дома.
— Уличная дверь — единственный вход в дом?
— Конечно.
— Это облегчает мою задачу, — тихо сказал Ван Хаутем. — Ставлю вас в известность, что с сегодняшнего утра ваш дом находится под наблюдением полиции.
Не вдаваясь в подробности, он сообщил содержателю пансиона, что в руки Терборга попал пакет, предназначенный, по-видимому, Фрюкбергу, и что есть основания ожидать, что очень скоро, может быть даже этой ночью, некие лица попытаются любой ценой получить пакет обратно.
— Как они это сделают, я не знаю. Может быть, просто войдут через дверь, может быть, проникнут через чердак или со стороны сада. В любом случае было бы хорошо, после того как вечером жильцы разойдутся по своим комнатам, поместить в доме несколько агентов, чтобы избавить менеера Терборга от неприятных сюрпризов и задержать преступников.
— Вы хотите сказать, — изумленно спросил Фидлер, — что в настоящий момент у Терборга находится нечто имеющее столь большое значение для кого-то, что можно ожидать вооруженного нападения на мой дом?
Он недоверчиво усмехнулся и долгим взглядом посмотрел на свою жену.
Ван Хаутем молча кивнул головой, вновь заинтригованный звуками за дверью, которые как будто бы уловил его натренированный слух. Будь он уверен, что действительно слышал их, то вскочил бы и выяснил, что же такое постоянно шумит и шуршит за спиной, в углу. Но в этом помещении, где все пространство до отказа заполнено игрой неясных звуков, производящей непостижимое и таинственное впечатление, неуловимой для слуха и не поддающейся расшифровке, легко рискуешь остаться в дураках. А не хотелось бы, во всяком случае в присутствии такого человека, как госпожа Фидлер, которая неотрывно смотрела на гостя своими загадочными глазами, будто стараясь по выражению лица прочесть его мысли.
— Марихуана? — уже не так насмешливо спросил Фидлер.
— Нет, это краденые вещи большой ценности.
— И они доставлены в этот дом? Значит, под нашей крышей находится человек, замешанный в воровстве?
Прежде чем Ван Хаутем успел ответить, госпожа Фидлер тихо, почти шепотом произнесла:
— Разве я не говорила тебе, Эрнст, что нас ожидают тревожные события? Не напрасно Отто так волнуется! Сегодня ночью все время слышался шум в коридоре и на лестнице в подвал.
