Иэн Рэнкин - Вопрос крови
— Но почему сюда? — недоуменно спросила Шивон. Хоган поднял на нее глаза, словно только сейчас ее увидел.
— Привет, Шив, — сказал он, и на лице его выразилось подобие улыбки. — Ты здесь из любопытства?
— Она мне помогает, — сказал Ребус, демонстрируя руки.
— Господи Боже, Джон, что случилось?
— Долго рассказывать, Бобби. А Шивон задала хороший вопрос.
— Ты хотела спросить, почему преступник выбрал именно эту школу?
— Не только это, — сказала Шивон. — Ты сам объяснил, что большинство учеников находились возле школы. Почему бы ему не начать с них?
В ответ Хоган лишь пожал плечами:
— Надеюсь, мы это выясним.
— Так чем мы можем быть тебе полезны, Бобби? — поинтересовался Ребус.
В глубь комнаты он не прошел, в то время как Шивон разглядывала плакаты на стенах: какая-то важная шишка благосклонно одаривал собравшихся вялым рукопожатием, рядом с ним люди в комбинезонах с непроницаемыми туповатыми лицами — статисты из третьеразрядного фильма ужасов.
— Он демобилизованный, Джон, — говорил между тем Хоган. — Более того, он служил в ОЛП. Помнится, ты рассказывал, что тебя готовили в Особое летное подразделение.
— Тому уж тридцать лет с гаком, Бобби.
Но Хоган не слушал его:
— Похоже, он нечто вроде одинокого волка.
— Одинокий волк, затаивший обиду на весь мир? — предположила Шивон.
— Может, и так.
— И ты хочешь, чтобы я о нем порасспрашивал? — догадался Ребус.
Хоган бросил на него взгляд:
— Дружки, которые у него могут быть, верно, такие же выброшенные армией отщепенцы. Если они кому и откроются, то только имеющему с ними нечто общее.
— Этому общему уже тридцать с гаком минуло, — повторил Ребус. — И благодарю покорно за то, что находишь во мне нечто общее с отщепенцами.
— Ах, ну да ты понял, в каком смысле я это говорю… День-другой, Джон, — вот и все, что я у тебя прошу.
Ребус вернулся в коридор и огляделся. Все кругом было так мирно, так спокойно. Но за каких-то несколько мгновений все переменилось. И городку, и школе уже не бывать прежними. В душе каждого, кого это коснулось, поселился страх. Здешняя секретарша так и будет теперь утыкаться в чужой платок. А родные убитых будут вновь и вновь хоронить детей, не способные думать ни о чем, кроме их ужасных последних мгновений.
— Ну, так как же, Джон? — допытывался Хоган. — Поможешь?
Мягкая волглая вата… она оберегает тебя, убаюкивает.
Ничего загадочного… — так выразилась Шивон… — Просто он слетел с катушек.
— Один-единственный вопрос, Бобби.
Бобби Хоган выглядел усталым и слегка растерянным. Лейт всегда означал поножовщину, проституток или сбыт наркотиков — преступления, с которыми Бобби привык иметь дело. Ребусу показалось, что он вызван теперь лишь для того, чтобы рядом с Бобби Хоганом оказался верный товарищ.
— Ну, выкладывай, — сказал Хоган.
— У тебя сигаретки не найдется?
За место в фургоне шла настоящая война. Хоган снабдил Шивон целой кипой бумаг — материалов дела; странички были еще теплые после школьного ксерокса. На газоне собралась стайка серебристых чаек — тоже, очевидно, любопытствовали. Ребус швырнул в них окурок, и они со всех ног поспешили к нему.
— Я доложу о твоей жестокости к пернатым, — сказала Шивон.
— Точно, — ответил он, не отрываясь от бумаг. Грант Худ закончил телефонный разговор и сунул мобильник в карман.
— Где же наш приятель? — спросил его Ребус.
— Ты это о Грязном Джеке? — Ребус улыбнулся прозвищу, мелькнувшему на страницах одного таблоида наутро после задержания Белла.
— О нем.
Худ мотнул головой куда-то вниз, к шлагбауму:
— Какой-то журналист вызвал его для съемок. Поманил постоянным временем на телевидении. Нашего Джека как ветром сдуло.
— Вот тебе и «не сойду с этого места»! Ну а как ведут себя журналисты?
— Будто сам не знаешь!
Ребус ответил одними губами, прошептав ругательство. Тут у Худа опять зазвонил мобильник, и он отвернулся, отвечая на звонок. Ребус стал глядеть, как пытается совладать с кипой бумаг Шивон: открыв багажник, она старалась запихнуть туда бумаги; некоторые из листов падали на землю, и она их подбирала.
— Все? — спросил ее Ребус.
— Пока да. — Она захлопнула багажник. — Куда мы их везем?
Ребус взглянул на небо. Там бежали тучи. Для дождя погода слишком ветреная. Ему показалось, что он различает, как скрипит на ветру оснастка яхт.
— Мы можем взять столик в пабе. Возле железнодорожного моста есть один, называется «У лодочника». — Она недоуменно взглянула на него. Он пожал плечами. — Это ведь эдинбургская традиция — решать важные дела в излюбленном кабачке.
— Зачем так слепо следовать традиции?
— Я всегда предпочитаю проверенные временем методы.
На это она не нашлась, что возразить, а лишь обогнула машину и открыла водительскую дверцу. Сев, она уже сунула ключ в зажигание, как вдруг вспомнила. Чертыхнувшись, она потянулась через сиденье, открывая дверцу Ребусу.
— Весьма любезно с вашей стороны, — сказал он, влезая в машину. Саут-Квинсферри он знал не очень хорошо, но здешние пабы были ему известны. Рос он по ту сторону устья и отлично помнил вид, открывающийся оттуда: если поглядеть на юг, казалось, мосты разбегаются в разные стороны. Тот же полицейский в форме открыл им шлагбаум, выпуская наружу. Проезд загораживал Джек Белл; стоя посреди дороги, он говорил что-то перед камерой.
— Посигналь-ка ему как следует! — распорядился Ребус. Шивон так и сделала. Журналист опустил микрофон и проводил их злобным взглядом. Оператор снял наушники, повесив их на шею. Ребус помахал члену парламента, сопроводив это подобием извиняющейся улыбки. Толпившиеся по сторонам дороги зеваки сомкнули ряды, разглядывая машину.
— Чувствуешь себя каким-то экспонатом, — пробормотала Шивон. Поток машин возле школы полз черепашьим шагом, всем хотелось рассмотреть место, где произошла кровавая драма. Это не было служебным транспортом — простые обыватели спешили сюда с семьями и фотоаппаратами. Когда машина Ребуса поравнялась с крохотным полицейским участком, он сказал, что выйдет и пойдет пешком.
— Встретимся в пабе.
— Куда ты собрался?
— Хочу почувствовать пульс городка. — Он помолчал. — Закажи мне пинту «IPA», если очутишься там раньше меня.
Он поглядел ей вслед, проследив, как ее машина влилась в вереницу туристских автобусов. Остановившись, Ребус поглядел вверх на мост Форт-роуд-бридж, слушая шум легковых машин и грузовиков, доносившийся до него волнами, как шум прибоя. Наверху, на пешеходной полосе, он заметил крохотные фигурки — люди глядели вниз с моста. Он знал, что на противоположной пешеходной полосе людей больше: оттуда обзор территории школы был лучше. Покачав головой, он продолжил путь.
Вся торговля в Саут-Квинсферри располагалась вдоль одной магистрали, шедшей от Хай-стрит до Хоэс-Инн. Но были и новшества. Проезжая по городу в направлении моста, он заметил новый супермаркет и деловой центр. Зазывная надпись на фасаде манила застрявших в пробках: Устали от разъездов? Поступайте на работу к нам. Подразумевалось, что Эдинбург переполнен, ездить по нему с каждым годом все труднее, и Саут-Квинсферри пожелал принять участие в общем движении вон из города. Однако на Хай-стрит обновления вовсе не чувствовалось: мелкие лавчонки местных торговцев, узкие тротуары, путеводители с байками для туристов. Ребус знал несколько сюжетов: пожар на заводе по производству виски — когда горячий продукт тек по улицам, люди пили его и попадали в больницы; ручная обезьянка, которую прислуга додразнила до того, что животное вцепилось ей в горло; местные привидения, такие как Моубрейский пес и Человек-Репей.
Последний удостоился даже ежегодного празднества, когда вывешивались флаги и транспаранты и устраивалось шествие через весь город. До праздника было еще далеко, но Ребус прикинул, будет ли он отмечаться и в этом году.
Ребус прошел мимо башни с часами. Возле нее были сложены венки, оставшиеся со Дня поминовения, — вандалы, видно, пощадили их. Дорога стала такой узкой, что предусмотрены были специальные места для обгона. Слева за домами то тут, то там мелькал залив. На противоположной стороне ряд одноэтажных лавчонок был увенчан открытой площадкой, за которой опять-таки виднелись дома. В дверях одного стояли две пожилые кумушки; скрестив руки на груди, они обсуждали последние слухи и сплетни; глаза их моментально обратились к Ребусу, в котором кумушки признали чужака. Глядели они на него с опаской, как если бы и он был из числа привидений.
На пути ему попался газетный павильон. Собравшаяся внутри группа обсуждала сообщения вечерних газет. По противоположному тротуару торопливо шла стайка репортеров — других, нежели те, что толпились возле школы. Оператор тащил свою камеру, неся на другом плече штатив. Звукооператор тоже волок свою аппаратуру, на шее у него болтались наушники. Микрофон он нес наподобие винтовки. Репортеры искали подходящее место для съемки. Вела их молодая блондинка, совавшая нос во все дворы и закоулки — не найдется ли там чего подходящего. Лицо ее показалось Ребусу знакомым — кажется, он видел ее по телевизору, а значит, решил он, стайка эта, возможно, из Глазго. Репортаж этой блондинки будет начинаться так: «Потрясенные жители городка сейчас пытаются свыкнуться с ужасом, обрушившимся на это некогда безмятежное место… все задаются одними и теми же вопросами, ответы на которые, кажется, ускользают». Ребус знал, что и сам мог бы написать подобный репортаж. Без помощи полиции журналистам остается только докучать местным жителям, выискивая крохи информации, которую они, кажется, готовы выжать из любой каменной глыбы, если та удостоит их вниманием.
