Николай Леонов - Мент поганый
– Да я еще молодой. – Гуров улыбнулся, мягко подобрал ноги.
– Зачем спорить-то, молодой?
Миролюбивый тон мог обмануть лишь сопляка. Шофер ударил быстро, но Гуров ожидал нападения, легко наклонился, кулак рассек пустоту, и на секунду бандит раскрылся. Гуров вытянул руку, коротко ударил противника в горло, под адамово яблоко. Большой хрюкнул, ткнулся лицом в стол, сыщик достал наручники и, пристегнув его кисть к ножке стола, вынул у него из внутреннего кармана пистолет.
Маленький происшедшего видеть не мог, так как, выпроводив механика, стоял у двери с наружной стороны. Гуров знал, что боль уже отпустила, человек уже пришел в себя, сейчас натужно сглатывает, пытается сориентироваться в обстановке.
– Ты знаешь, кто я? – Гуров допил остывший кофе.
– Мент поганый, – прошептал сипло Большой и сел прямо.
– Допустим. Тогда ты фраер сопливый. Гоги тебя выгонит, он же не велел бить меня. Как зовут?
– Ну, Степан.
– А меня – Лев Иванович. А того, кто за дверями стоит?
Гуров видел, как новый знакомый потянул наручники, стол качнулся.
– Чего молчишь, Степа? – Гуров поднялся, взял с буфетной стойки стакан с соком. – Освежись, полегчает. Так как зовут твоего приятеля?
Степан сделал натужный глоток, отставил сок, вытер слезящиеся глаза.
– Кореша Толиком звать.
– Анатолий и Степан, хорошие имена. – Гуров закурил. – Позови его.
Степан откашлялся, но Толик сам заглянул в теремок:
– Ну, чего валандаетесь? Пошли!
– Погодь! – громко сказал Гуров. – Шагай сюда, Толик, разговор имеется.
Толик был прост и незатейлив, как огурец, подошел, сверкая улыбкой, и спросил:
– Сговорились? Я же тебе толковал, Степа, что товарищ умный. – Он смотрел на содельника и не обратил внимания, что Гуров, подвигая ему табуретку, поднялся и взял столовый нож. – Ты чего, Степ, забурел?
Гуров ударил ручкой ножа чуть пониже третьей пуговицы, точно в солнечное сплетение. Толик чуть не выплюнул язык, глаза застекленели, он схватился за живот, упал на стол. Гуров отобрал у него пистолет, пригрозил Степану:
– Будь хорошим. – Отстегнул браслет наручников от стола, защелкнул его на запястье Толика. – Теперь спокойно поговорим, ребята.
Скованные наручниками, Степан с Анатолием сидели смирно, держали руки на коленях и со стороны производили приятное впечатление.
Обслужив в номерах высокопоставленных клиентов, вернулась в кафе розовощекая Настенька, пронесла свою крахмальную корону шеф, на столик с новоявленными друзьями не взглянула, давно научившись отличать хозяев от их слуг. Шефу предстояло приготовить обед, а продовольственный кризис хотя еще резиденции не захватил, но кладовки уже выдувал, приходилось изворачиваться. Гуров заказал коньяк и кофе, сам не пил, сидел расслабившись, скрывая дрожь и тошноту, естественную реакцию организма на перенапряжение. Сколько ни тренируешься, а супермена из него не получается. Сыщик вздохнул, заметил, как кривится от боли Толик, дышит осторожно, а Степан глотает коньяк и вздрагивает.
– Ты лед из морозилки выковырни и к брюху приложи, – посоветовал Гуров, и не потому, что парня пожалел, а так, для завязки разговора.
– Сегодня, Лев Иванович, прикуп твой, – сипло сказал Степан. – Так ведь замочить ты нас все равно не можешь, а завтра тоже наступит. Раз ты Гоги знаешь, то должен понять, он не простит.
– Ясно дело, не простит, – согласился Гуров и пристально посмотрел в глаза Степану.
– Пушки отдай, сука. – Мысли Толика были короче, слог лаконичней.
– Обязательно, – кивнул Гуров.
– Ну и как полагаешь дальше? – спросил Степан.
– Не знаю, давай решать.
– Пушки отдай, и мы тебя отпустим, – вмешался Толик.
– Совсем плохой. – Гуров смотрел укоризненно. – Степан, скажи…
– Ты на сдаче, банкуй, – ответил Степан и отвернулся.
– Слушай, мент, а Эфенди, случаем, не ты пришил? Так слышал я о тебе…
Закончить Толик не сумел, Степан ударил его по лбу. У нормального человека произошло бы сотрясение мозга. Толик лишь зубами лязгнул, голова у него была сильным местом. Он взглянул на старшого с обидой, буркнул:
– А я ничего. – И подлил в стакан коньяку.
– Он как? – Гуров кивнул на Толика, шлепнул пальцем по губам.
– Могила, – ответил Степан.
– Смотри, ты сам сказал, что Гоги не простит. – Гуров увидел, как метнулся взгляд Степана, понял, что смысл сказанного дошел по назначению, и продолжал: – Я, Степан, человек мирный, интеллигентный, приехал отдохнуть, если Георгий Акимович Мельник пожелают, обсудить некоторые вопросы. А ты сразу драться, нехорошо. Теперь мы оба в глупом положении. Извечный русский вопрос: что делать?
– Ты с Гоги знаком?
– Заочно.
– Значит, бумажки о нем читал, – понял Степан. – Так ты его не знаешь.
– Степан, давай столом мента придушим, – снова возник Толик, – ключ и пушки отнимем.
Степан провел ладонью по лицу приятеля, подвинул ему стакан:
– Закройся, без тебя тошно.
– Слушай, Степан, внимательно, постарайся понять. – Гуров выдержал небольшую паузу. – Я вас сейчас отпущу, если вы начнете безобразничать, пристрелю. Пистолеты с вашими пальчиками вот тут, – Гуров похлопал себя по карману, – так что у меня – самозащита, у вас – крематорий. Понятно? Георгию Акимовичу Мельнику я ничего не скажу, вы будете ему служить, словно ничего не произошло. Ему – служить, а мне немного прислуживать. Обыкновенный шантаж в нашей с вами жизни дело обычное. Есть контрпредложения? Вопросы? Нет. Тогда с богом.
Гуров бросил на стол ключ от наручников.
– Браслеты с ключиком оставьте на столе, прикройте салфеткой и топайте.
Сыщик отошел к буфетной стойке. Степан не раздумывал, сейчас главное освободиться, а дальше жизнь покажет, мент еще горько пожалеет. В машине имелись пушки не хуже, главное – не дать менту выйти с территории.
Степан бросил наручники на стол, прикрыл салфеткой. Гуров пил сок из запотевшего стакана, с улыбкой наблюдая за боевиками, которые, потирая ушибленные места и натертые кисти рук, решали, что теперь делать.
– Двинули, что ли? – буркнул Толик.
Степан был умнее, решил сделать вид, что смирился.
– Лев Иванович, как мне с Гоги говорить? Он велел вас отсюда выселить.
– Передай, я с ним встретиться хочу. – Гуров тихо рассмеялся. – Вы на улицу сейчас не выходите, поднимайтесь на второй этаж, а я блокирую ваш транспорт. Ты, надеюсь, соображаешь, Степа, я же здесь не один, и через пять минут ваши пушки уплывут в Москву. Если со мной, не дай бог, что случится, о вашей судьбе побеспокоятся.
Никакого связника у Гурова не было, и отослать пистолеты он никак не мог. Он блефовал, но за неимением гербовой пишут на простой.
Толик переминался с ноги на ногу, натужно сопел, ждал, когда закончат трепаться и надо будет действовать. Эти действия представлялись ему весьма простыми. Следует выйти, встать за дверью, двинуть мента по башке, отнять свои пушки и ни о чем не думать, для того иные люди имеются.
– Что еще желаете? – спросила Настя, выглядывая из кухни.
– Благодарствуем, – ответил Гуров, кивнул боевикам: – До встречи.
Когда они вышли, сыщик взял наручники и, отдернув льняную занавеску с алыми петухами, выпрыгнул в окно.
Толик, шагнув за дверь, встал за косяком. Степан не знал, что еще придумает мент, чуял, так просто тот не дастся, и остановился в нерешительности. И в это время из холла в коридор упала тень, раздался укоризненный голос:
– Степан, нехорошо, мы же договорились, вы подниметесь на второй этаж.
– Мать твою! – выругался Толик.
Степан толкнул напарника в бок и направился к лестнице. Гуров стоял метрах в десяти от площадки, и схватить сыщика не представлялось возможным.
Когда боевики скрылись за лестничным пролетом, Гуров выскочил на улицу, подбежал к «Волге», дернул за ручку. Как и следовало ожидать, двери заперты не были. Сыщик приподнял заднее сиденье, положил под него пистолеты, захлопнул дверцу, оглянулся, – вроде никто не видел.
Гуров ошибался, Александр Сергеевич Романов стоял неподалеку за сосной, якобы справляя малую нужду, и внимательно, иронически улыбаясь, наблюдал за происходящим.
Глава третья
Авторитеты расположились в номере Эдуарда Федоровича Губского, раритета уголовного мира. Хозяину недавно исполнилось восемьдесят, он был высок, худ и жилист, орлиным профилем походил на де Голля, но на этом сходство старейшины воров в законе с благородным французом и заканчивалось. Эдуард Федорович снял пиджак, облачился в изумрудного цвета халат с атласными лацканами, перехватил его витым поясом с кистями. Из широкого выреза высовывался воротничок белой рубашки, из которой торчала длинная жилистая шея, поддерживающая бритую голову с тяжелой выступающей челюстью, лохматыми, закрывающими глаза бровями и, как уже говорилось, орлиным носом. В общем, внешность Губского производила впечатление и не вызывала любви с первого взгляда. Возможно, в каждом человеке есть семена добра, тогда в Губском эти семена либо давно сгнили, либо природа и господь обошли грешника и, нарушая все законы, положенного при рождении ему не выделили. Друзьями Эдуард Федорович за свою грешную жизнь не обзавелся, и никто из знакомых и содельников не помнит, чтобы он бескорыстно совершил даже малое добро. Губский являлся главным авторитетом среди воров в законе старого, еще довоенного, розлива, уходящего своими корнями во времена нэпа, который Эдуард Федорович помнил отлично, так как именно в это золотое время отправился в свой первый этап. Так как ЭВМ в те благословенные годы не было, то судимости Губского подсчитать не представлялось возможным, на сегодняшний день картотека указывала смешную цифру – пять, которая у людей бывалых не вызывала даже улыбки. Губский провел в местах заключения больше полувека. Лагеря нашей необъятной Родины, которые он не посетил хотя бы проездом, чувствовали себя обездоленными и мучились комплексом неполноценности. Старых воров в законе оставались уже единицы, но и молодые хотя древних воровских заповедей типа «не имей семьи, не работай» и прочее не блюли, однако патриарха Губского чтили. И теперешние крутые парни приглашали его на свои разборки третейским судьей. Злые языки поговаривали, что авторитет Губского давно съела моль и воры верят в него не более, чем в святые мощи, однако сегодня великого старца пригласил лично Георгий Мельник. А уж более авторитетного, современного, умного и расчетливого человека трудно было представить.
