Александра Маринина - Чужая маска
Она уже доела коктейль из креветок и потянулась к чашке, чтобы допить остывающий кофе номер один, как заметила на белой накрахмаленной скатерти нечто темное. В первый момент Наталья не поняла, что это такое. Но в следующую секунду сообразила, что это не что иное, как рука, принадлежащая чернокожему человеку. Она подняла глаза от тарелки и обворожительно улыбнулась.
– Я заняла ваш столик? Прошу извинить, но на улице так холодно, и я очень замерзла, а здесь огонь… Если вы настаиваете, я пересяду.
Она знала, что он не будет настаивать. И никто бы не стал. Не родился еще на свет тот мужчина, который смог бы прогнать ее из-за своего стола.
– The table was not reserved, it was the case of habit, – ответил мужчина и вдруг легко перешел на русский: – Вы позволите мне все-таки сесть там, где я привык? Или вы предпочитаете обедать в одиночестве?
– Я буду рада, если вы его разделите.
Наталья отметила, что говорил по-русски он бегло и правильно, но с сильным мягким акцентом. Она неплохо владела английским и поняла единственную сказанную не по-русски фразу: «Столик не был заказан, просто я привык к нему».
– Вы каждый день обедаете здесь? – спросила она.
– Да, почти каждый, – ответил чернокожий. – А вы здесь в первый раз?
– И, надеюсь, в последний. Я сегодня уезжаю домой, приехала на один день по делам. А вы? Работаете здесь?
– Да, я журналист, наша газета прислала в Россию большую группу журналистов освещать ход и итоги выборов. В нашей стране к вашим выборам проявляют интерес.
– И давно вы здесь?
– Почти месяц.
– Надоело? – улыбнулась Наталья. – Домой, наверное, хочется?
– Конечно. Уже недолго ждать, через две недели буду дома.
– Жена, дети, да?
– Да, у меня их пятеро.
– Пятеро! – ахнула она. – Какой вы молодец!
– При чем тут я? – засмеялся журналист. – Их рожает моя жена, это ее заслуга.
– Почему вы ничего не заказываете?
– Здесь знают мои вкусы, я всегда беру одно и то же, они уже не спрашивают. Если я специально ничего не сказал, значит, подавать нужно как обычно. Меня зовут Джеральд. А вас?
– Наталья. Натали, так проще.
Он протянул ей руку, и прикосновение к его бархатистой ладони обожгло ее. Почти год у нее не было мужчины, с того самого дня, как арестовали Женю. Этот год был так наполнен тревогами, заботами и хлопотами, что ей просто некогда было вспомнить о сексе. А теперь вдруг вспомнилось. Ну надо же, как некстати. Низ живота налился тяжестью, появилась ноющая боль.
– Чем вы занимаетесь, Натали? У вас свой бизнес?
– Ну что вы, – рассмеялась она через силу, от души надеясь, что ее глаза не начали похотливо блестеть. – Я не приспособлена к тому, чтобы самостоятельно заниматься бизнесом. Живу на деньги мужа.
– У вас есть дети?
– Нет. Но я надеюсь, что будут.
Ей принесли кофе с десертом «Мирабелла», а Джеральду – огромный бифштекс.
– Вы раньше бывали в этом городе? – спросил он.
– Нет, в первый раз приехала.
– У вас здесь друзья или дела?
– Скорее дела, – улыбнулась она.
– Но здесь есть кто-нибудь, кто занимался бы вами? Я имею в виду, показал бы вам город, исторические памятники, музеи. Здесь есть очень красивые места и музеи прекрасные, поверьте мне, я за месяц весь город наизусть изучил.
– Нет, мной никто не занимается, но мне это и не нужно. У меня здесь еще не решенное дело, но я его выполню обязательно и поздно ночью уеду обратно, в Москву. Так что мне развлекаться некогда. Да и не хочется, честно говоря. Настроения нет.
– У вас проблемы, Натали?
«О господи, – испугалась Наталья, – все-таки не уследила, дала прорваться настроению. Чего себя-то обманывать, настроение испортилось не оттого, что у меня муж сидит, а оттого, что я хочу этого чернокожего до обморока, до судорог, до истерики. Черт, до чего же он мне нравится!»
– Что вы, Джеральд, никаких проблем, я вообще на редкость благополучная особа. Просто этот город кажется мне неуютным, неухоженным, холодным, мне здесь не нравится и хочется побыстрее уехать.
Она умолкла и принялась ложкой ковырять желеобразный десерт, розовый с голубыми и зелеными цветочками из крема. Когда она снова подняла глаза, то по лицу журналиста было видно: он понял все. На губах его играла улыбка, одновременно мягкая и приглашающая и в то же время чуть ироничная. Белой русской женщине смерть как захотелось черного мужчину. Обыкновенный сексуальный голод плюс тяга к экзотике. Почему бы и нет, в конце концов. Тем более она сегодня ночью уедет, и никаких проблем.
* * *Без пяти шесть Наталья Досюкова снова стояла перед административным зданием колонии, где ее муж отбывал наказание за умышленное убийство. После железных объятий Джеральда все тело болело и казалось ей одним сплошным синяком. Они занимались любовью в его гостиничном номере, не тратя времени на слова и обещания. У них было около полутора часов, и они провели их в страстном молчании, прерываемом только тяжелым дыханием и редкими стонами. В половине пятого Наталья выскочила из постели, забежала на несколько минут в ванную, оделась и умчалась на вокзал. Джеральд не задавал ей никаких вопросов, почему и куда ей нужно ехать на электричке, но уже у самой двери, когда Наталья выходила из номера, сказал:
– Если до отхода поезда в Москву у тебя останется свободное время – ты знаешь, где меня найти. Я буду рад тебя видеть.
Она только кивнула, в глубине души совершенно уверенная в том, что непременно прибежит к нему вечером, когда вернется в город из поселка со странным названием – Киркомбинат. Обзывая себя похотливой сукой, Наталья ехала в электричке и прикидывала, в котором часу может окончиться трехчасовое свидание с Женей, на платформе остановилась у расписания и посмотрела, когда идут поезда в город после двадцати двух часов…
Наконец ее привели в узкую неуютную, словно наполненную слезами и муками тысяч и тысяч матерей и жен, комнату для свиданий. С замиранием сердца прислушивалась Наталья к шагам за дверью, ожидая увидеть вместо своего мужа разбитого болезнями старика с почерневшими от чифиря зубами. Чтобы хоть чем-то занять дрожащие руки, она стала выкладывать из сумки продукты и аккуратно расставлять их на столе, а теплые вещи стопочкой сложила на стуле. Наконец дверь открылась.
Это был он, все тот же Евгений Досюков. На миг Наталье показалось, что она участвует в каком-то нелепом спектакле, где Женя по роли должен был побрить голову и напялить черную робу и черный ватник. Но это только на время спектакля, а потом он снимет все это, наденет свой обычный костюм из дорогого магазина и повезет ее, Наталью, ужинать в ресторан.
Он по-прежнему гордо держал голову, по-прежнему смотрел на нее ласково и чуть насмешливо, и глаза его были по-прежнему ясными, а зубы – белыми и ровными. Единственное, что отличало его от прежнего Жени, – голод и зверский аппетит. Ни разу за все четыре года, что они прожили вместе, не видела Наталья, чтобы он так безудержно запихивал в себя продукты.
Она терпеливо ждала, пока он насытится.
– Как ты, милый? – спросила она. – Тебе очень плохо здесь?
Он удивленно взглянул на нее.
– А кому же здесь может быть хорошо? Конечно, мне плохо. Но я не собираюсь ждать восемь лет, пока правосудие очухается. Я буду бороться за свою свободу и доказывать свою невиновность. И я очень рассчитываю на твою помощь. Деньги у нас, слава богу, есть, так что нанимай самых лучших адвокатов, пусть пишут жалобы, пусть поднимают журналистов, пусть обращаются в Комиссию по правам человека. Я не собираюсь тут сидеть за преступление, которого не совершал.
По ее лицу пробежала тень, и это не укрылось от Евгения.
– Ты что, не веришь мне? Ты думаешь, я убил Бориса? Ну скажи же, скажи мне, что ты считаешь меня убийцей, и я не стану приставать к тебе со своими просьбами. Как-нибудь обойдусь.
В эту секунду он был так похож на себя прежнего – резкого, жесткого, преуспевающего, безжалостного, что Наталье стало казаться, что она сходит с ума. Может быть, ничего не было? Может, ей все приснилось – и арест, и следствие, и суд, и даже сегодняшний день?
– Что ты, Женечка, я верю тебе. Если бы я считала тебя убийцей, я бы не вышла за тебя замуж, когда ты был под следствием. Я же сделала это, потому что верила в твою невиновность. И хотела, чтобы все вокруг знали: я не считаю тебя преступником. И я сделаю все, что нужно, чтобы тебя оправдали.
Три часа тянулись невыносимо долго, ей все время приходилось искать темы для разговора, и темы эти почему-то так быстро иссякали…
– Как у тебя со здоровьем? – заботливо спрашивала она.
– Порядок, делаю зарядку, поддерживаю форму. Не беспокойся, я глупостями не увлекаюсь.
– Ты не чифиришь?
– Я не сумасшедший, – усмехался он. – И себя не на помойке нашел.
– Тебя здесь не обижают? Знаешь, мне рассказывали, что в колониях есть паханы, мужики, шестерки, обиженные, в общем, целая иерархия. И не дай бог впасть в немилость у пахана, тогда совсем жизни не будет, а то и убить могут. Это правда, Женя? Я так боюсь за тебя.
