Никита Филатов - Возвращение капитана Виноградова (сборник)
– А Лермонтов? Пушкин? Маяковский…
– Ой бросьте! Пейте лучше свою водку и ловите хулиганов. Рожденный, так сказать, ползать…
– Ну зачем вы так… Я, конечно, в стихах не силен, но…
Владимир Александрович сделал вид, что не замечает, как по-хозяйски сосед расправляется с новым графинчиком.
– Стихов не пишешь? – перешел уже на «ты» поэт-беспризорник.
– Ни-ни!
– Молодец. А то все кому не лень… Знаешь, за что меня из редакции выгнали?
– Завистники?
– Конечно! Но не в этом дело… Пришел ко мне певец один, оперный. Лауреат, такой-сякой народный весь из себя. Разродился поэмой. И просит, чтоб я его напечатал. – Собеседник вцепился немытой рукой в виноградовскую пиццу и сунул в рот остатки. Прожевал, выдохнул и продолжил: – Коз-зел… Я прочел, пригласил его и этак вежливо, но при всех наших предлагаю: я, мол, издаю твои вирши, а ты за это даешь мне спеть чего-нибудь или сплясать в Мариинке, в «Лебедином озере» к примеру.
– А он?
– А он сразу в крик: вы же, мол, не умеете, этому надо сто лет учиться… А стихи писать, спрашиваю, учиться не надо? Что, это проще, чем ногами дрыгать или рот разевать под музыку?
– Классно вы его приложили! – Больше всего сейчас Виноградов опасался, что его вытошнит. Но приходилось терпеть. Еще минут двадцать Владимир Александрович слушал поэтические декламации Пушкина, перемежающиеся жалобами на засилье в литературе евреев и русских черносотенцев, потом понял, что, если не перейти к делу, толку от доверительных отношений с осоловевшим свидетелем не будет никакого.
– Жалко, те сволочи тогда убежали…
– Кто – тогда? А, само собой! Я же их чуть было не порвал, мерзавцев… Плевать мне на нож – тьфу! Мас-соны…
– Да, о вас тут все очень высокого мнения.
Еще немного поговорили о личных бойцовских качествах собеседника и, по инерции, о его вкладе в отечественную поэзию, после чего наконец перешли к делу. С точки зрения гражданина Реймера, события в тот трагический вечер развивались следующим образом:
«По существу заданных мне вопросов сообщаю, что такого-то октября сего года, приблизительно в девятнадцать часов я находился с целью проведения досуга в кафе-баре „Чайка“. Кроме меня и обслуживающего персонала в зале находилось не более пятнадцати человек, из которых ранее мне никто знаком не был. Через некоторое время после меня, более точно я указать время не могу, в кафе появился гражданин, как я позже узнал в милиции, его фамилия Прохоров…»
– А ты не врешь? Может, он и не Прохоров вовсе! – подозрительно покрутил перед собственным носом засаленной вилкой свидетель.
– Нет, все точно. Личность установлена, – оторвался Владимир Александрович от протокола.
– Верю! Тебе – верю… Пиши.
«…его фамилия Прохоров. Были ли у него с собой какие-либо вещи, я не запомнил, точнее – не обратил внимания. Сделав заказ, Прохоров некоторое время сидел один, потом кто-то из посетителей, внешность его я описать не могу, только помню коричневую кожаную куртку, подошел к столику Прохорова, чтобы, как мне показалось, прикурить.
Прикурив, он на обратном пути к своему месту задел что-то из блюд за другим столиком и после очень короткой ссоры ударил мужчину, сделавшего ему замечание, по лицу. В конфликт попытался вмешаться охранник кафе, но его тоже кто-то ударил, и драка приобрела массовый характер…»
– Может, лучше написать – групповой? – потрепал по плечу замолчавшего свидетеля Виноградов.
Тот покладисто кивнул:
– Групповой… секс! – и тоненько захихикал. – Я стишок тут на эту тему…
– Чуть попозже, ладно? Саша! Два кофе, пожалуйста.
Нужно было любой ценой поддержать в свидетеле способность внизу каждой страницы и в конце протокола изобразить положенный текст и подписи. Собственно, больше ничего Виноградов от поэта-беспризорника не ожидал, все, что мог, тот уже рассказал, и теперь оставалось только вкратце перенести его монолог на бумагу.
Владимир Александрович поблагодарил судьбу, приучившую его когда-то постоянно носить в служебной папке пару-тройку казенных бланков, – второй встречи с Пушкиным, даже для записи его показаний в официальной обстановке, психика и печень видавшего виды оперуполномоченного могли не выдержать. Снова устанавливать с ним доверительный контакт оказалось бы слишком накладно для здоровья.
«…приобрела массовый характер. Я попытался разнять дерущихся, но безуспешно. Кто и в какой момент ударил Прохорова ножом в спину, я не видел, кто непосредственно наносил удары мне – тоже. Претензий ни к кому не имею».
Последнюю фразу Виноградов хотел выделить восклицательным знаком, но ограничился только тем, что с выражением произнес ее вслух.
– Подпишите: здесь… и здесь.
– Зачем это? – разлепил веки Реймер.
– Надо! – отчеканил Владимир Александрович.
Свидетель безропотно поставил требуемые закорючки.
– Теперь вот здесь вот попробуйте изобразить текст: «С моих слов записано верно, мною прочитано»… подпись.
– Не буду! – неожиданно заартачился любимец муз. Скрестив на груди руки, он тряханул нечесаными космами и, потеряв равновесие, чуть было не рухнул со стула.
В этот момент он казался себе, очевидно, одновременно Гумилевым и Мандельштамом в чекистских застенках.
– Водки заказать? – Это был, конечно, прием некорректный, но церемониться времени не оставалось. И так предстоял дома легкий скандальчик…
– Пожалуй, – решил снизойти собеседник.
– Мы же друзья?
– Допустим…
– Меня с работы погонят. – Пора пришла бить на жалость.
Поэт как раз находился в миноре:
– Давай сюда! – Под диктовку оперативника он изобразил на странице нечто, отдаленно напоминающее предписанную УПК фразу. Почерк загнал бы в могилу любого графолога, но для стандартного милицейского глухаря годился. – Доволен?
– Спасибо! Вы очень человечный человек…
– Я знаю, – кивнул гражданин Реймер. – Наливай!
Виноградову очень хотелось послать собеседника в вытрезвитель, но врожденное воспитание не позволяло обидеть даже животных.
– Саша! Пожалуйста, последнюю господину Пушкину…
Домой Владимир Александрович добрался, когда дети уже укладывались спать.
– Привет! Разогреешь?
– Конечно. – Жена привычно направилась на кухню. Морщась от источаемого супругом перегара, поинтересовалась:
– Много выиграл?
– Мы сегодня вообще не играли. Не срослось.
– А чего же задержался? – Татьяна считала, что двух отдушин – преферанса и охоты – для мужчины достаточно. Остальное время он должен проводить на работе или дома.
– Служба… дни и ночи!
– Да? Странно. В седьмом часу начальник твой звонил, Филимонов. Просил связаться, как придешь.
– Ну, я ведь не все время в кабинете. – Это уже походило на попытку оправдаться, тем более обидную, что оправдываться не в чем. – С таким типом пришлось общаться…
Но супруга уже не слышала, громыхая посудой и ящиками стола. Виноградов снял обувь, прошел к аппарату и по памяти соединился с начальником отделения:
– Алле, Александр Олегович? Это я. Звонили?
– Звонил. – Филимонов сегодня дежурил от руководства, и Владимир Александрович представил себе прокуренный кабинет, темноту за окном, ключ, торчащий из дверцы сейфа… – Завтра в девять у меня, с делом по убийству инженера. Все чтоб подшил, подчистил! Напихай чего-нибудь для объема.
– Отсылаем, что ли, куда-то? – Конечно, мала вероятность, но в принципе случалось, что главк забирал себе уголовное дело с «земли» – когда близилось громкое раскрытие или чьи-то богатые родственники надавливали на генерала, думая, что сыщики с Литейного круче своих районных коллег.
Проверок вроде никаких не намечалось, да и сроки пока не нарушены…
– Напишешь справку, обобщающую, – проигнорировав вопрос, дополнил задачу Филимонов. – И расскажешь мне на словах что и как.
– Как прикажете! – продемонстрировал сдержанную обиду Владимир Александрович. Исходя из состояния дела он мог себе это позволить.
– Ладно… Не заводись. Костолевского знаешь?
– Кто такой?
– «Старший брат»… раньше в «четверке» работал, на транспорте.
– Фамилия знакомая… – В последнее время Виноградов уже как-то и подзабыл о существовании структур, ведавших государственной безопасностью. Слава Богу, интересы его давно уже не пересекались с интересами соответствующих служб, и нельзя сказать, что это огорчало.
– Он сейчас у нас в районе. Курирует то, что осталось от оборонки… и очень хочет познакомиться с материалами по Прохорову.
– Шпионские страсти?
– Не знаю. Но завтра в половине десятого мы с тобой должны быть у шефа – они с этим Костолевским так договорились. Имеешь возражения? Нет? Будь здоров!
– До свидания. Спокойного дежурства…
