Аркадий Адамов - Петля
Я задумчиво стою перед церквушкой, соображая, куда же, в какую сторону мне надлежит двигаться дальше. Как вдруг ощущаю на себе чей-то взгляд. Ну, просто спиной ощущаю. Однако сразу поворачиваться я не решаюсь, да и нельзя. Ведь я могу спугнуть человека, который так пристально на меня смотрит. А я хочу знать, кто он такой. И это не простое любопытство. Профессиональное чутье подсказывает мне, что выяснить это полезно, даже необходимо. И это надо сделать хотя бы для того, чтобы «снять вопрос».
Но когда я наконец получаю возможность бросить незаметный взгляд назад, там уже никого не оказывается, кроме одинокой, удаляющейся от меня женской фигуры на противоположной стороне улицы. Фигура эта, высокая, прямая и строгая, кажется мне знакомой. Но кто эта женщина, где я ее встречал, вспомнить никак не удается.
Я задумчиво бреду вслед за ней, благо наши пути совпадают. Сейчас мне надлежит свернуть за первый или второй угол направо, если верить Павлу. Недалеко от этого угла, на той новой улице должна быть пельменная, голодному Павлу она в тот вечер сразу бросилась в глаза.
Еще не доходя до первого угла, я замечаю, что женщина впереди меня спокойно заворачивает за него. Что ж, мне все равно надо обследовать оба поворота и обе улицы там. Начнем с этой. Я поворачиваю вслед за женщиной и вскоре обнаруживаю пельменную. Все, казалось бы, идет отлично.
Но меня начинают беспокоить два обстоятельства, и с каждой минутой все больше.
Во-первых, незнакомая женщина по-прежнему продолжает маячить у меня перед глазами и словно дразнит меня. Где, черт возьми, я ее встречал? Сейчас мне уже кажется, что и взгляд-то у нее был неприязненным, даже враждебным. Если бы мне только взглянуть в ее лицо, я бы ее немедленно узнал. Но женщина идет не оглядываясь, и обгонять, заглядывать ей в лицо неудобно, да и неосторожно. В то же время желание узнать, кто эта женщина, с каждой минутой растет во мне.
Но еще больше меня начинает беспокоить совсем другое обстоятельство. Дело в том, что улица, по которой я иду и где находится, по словам Павла, тот самый дом — всего через три или четыре дома от пельменной, — улица эта мне все больше кажется знакомой.
А через минуту я останавливаюсь как вкопанный. Я узнаю дом. Я узнаю улицу. Я теперь узнаю и женщину, которая спокойно входит в этот дом. Я все узнаю и не верю самому себе. Мне кажется, что если я закрою глаза, то, открыв их снова, уже ничего подобного не увижу. Да и есть от чего прийти в такое изумление. Дело в том, что я обнаруживаю, что стою напротив дома, где живет Станислав Христофорович Меншутин.
Потрясающее открытие, которое я сделал, не мешает мне на этот раз пообедать, кстати в той самой пельменной, которая сослужила мне такую необычайную и важную службу. Оказывается, в этом районе все-таки имеется «точка» общественного питания.
Хлебая жидкий, остывший рассольник, неведомым ветром занесенный в меню пельменной, я пытаюсь представить себе, что могло произойти в тот вечер в доме Меншутина, что могло подействовать там на Веру так сильно и так ужасно. В голову лезет всякая чушь вроде того, что Меншутин был влюблен в Веру и при ней объявил об этом жене, или он несправедливо обвинил Веру в каких-то служебных преступлениях.
Однако постепенно я начинаю рассуждать более здраво. Во-первых, можно ли утверждать, что Вера в тот день была именно у Меншутина? А вдруг в этом доме живет кто-то еще из ее знакомых? Ведь дом-то, кажется, ведомственный. Значит, надо проверить всех жильцов в подъезде. Хотя, скорей всего, Вера заезжала к своему начальнику. Далее. Вера что-то привезла Меншутину, получив сверток у неизвестного пока лица в гостинице «Колос». Следовательно, надо проверить, кто из возможных знакомых Меншутина в тот день проживал в гостинице, найти его и узнать, что он передал Вере для Меншутина. И наконец, в-третьих, становится интересной сама фигура Меншутина и его связи. Этим тоже, видимо, придется заняться. Однако главное звено сейчас — гостиница.
Приняв это мудрое решение, я расплачиваюсь и выхожу на улицу. Сегодня холодно почти так же, как в Горьком. Зима пришла в Москву. Правда, неизвестно, надолго ли. Нет теперь, кажется, ничего более капризного, чем московские зимы.
Темнеет, но фонари еще не горят. Время, как говорят англичане, между волком и собакой. Очень мне нравится это определение.
Я останавливаю такси и еду в гостиницу «Колос». Путь не близкий, и влетит мне в копеечку. Но я устал, и меня съедает нетерпение. Я чувствую, что там ждет меня еще один сюрприз. Не может не ждать.
Вот наконец мы и приехали.
Я захожу в просторный и не очень людный вестибюль, миную моложавого швейцара в золотых галунах и направляюсь к окошку дежурного администратора. Около него скопилась небольшая очередь из приезжих. К счастью, здесь, оказывается, есть свободные номера, и очередь постепенно тает. Тем более что молоденькая, симпатичная девушка-администратор не только мило и приветливо улыбается, но и отменно быстро работает. Такая редкая и счастливая картина кажется добрым предзнаменованием. Может быть, и мне сейчас повезет, как этим людям из очереди?
Но вот наконец наступает момент, когда возле окошка я остаюсь один. Происходит короткая и впечатляющая церемония знакомства, и Рита — так зовут девушку, — вначале неприятно удивленная и даже встревоженная моим появлением, наконец успокаивается, а через минуту уже с воодушевлением начинает помогать мне.
Число, которое меня интересует, сравнительно недавнее, с того дня минуло чуть больше трех недель, и некоторые гости, приехавшие в тот день в столицу, еще не успели уехать. Но гостиница сама по себе не маленькая, а фамилий приезжих приходится просмотреть куда больше, чем имеется номеров, пока убедишься, что тот или иной человек не уехал чуть раньше или не приехал чуть позже нужного мне дня. Без Риты я бы наверняка запутался в этом немыслимом графике. А ей, между прочим, приходится то и дело отвлекаться, и тогда работа останавливается.
Но самое тревожное заключается в том, что ни один из приезжих, живших, как мы устанавливаем, в тот день в гостинице, ни по каким признакам не подходит к роли делового знакомого Меншутина. Я, между прочим, исхожу из того, что человек этот не родственник ему, не личный его приятель или приятельница, иначе Вера не сказала бы Павлу, что это дело служебное, да и вряд ли послал ее Меншутин с поручением в таком случае. И уж, во всяком случае, мало бы трогало ее это поручение и не заставило так волноваться. А раз Вера так волновалась, значит, это дело хоть в какой-то степени, хоть косвенно, но касалось ее. А Веру могли касаться только служебные дела. Следовательно, и лицо то было связано с Меншутиным по службе.
Мы уже перебираем, кажется, вторую сотню фамилий. Дело идет к концу. И Рита, и я уже изрядно устали от этого мелькания карточек, клеток, цифр и всяких записей. Ведь меня интересует не только фамилия, даже не столько фамилия, сколько место работы и должность приезжего. В общем-то, я себе представляю круг организаций и предприятий, которые могут быть связаны с управлением Меншутина. Однажды он мне сам все это весьма популярно растолковал.
К нам подходит другая женщина — администратор, видимо заинтересованная нашей работой, и, узнав, в чем дело, советует:
— Ты посмотри еще в тетради, где резерв.
— Ах да! — устало соглашается Рита.
Она вынимает из стола довольно потрепанную тетрадку и принимается листать ее.
И вдруг… Если вы заметили, всегда все возникает вдруг, как ни ждешь, ни надеешься, ни представляешь себе наступление этого момента.
Так вот, вдруг, на третьей или четвертой странице этой самой потрепанной тетради, которую сейчас листает Рита, среди вписанных разными почерками фамилий я обнаруживаю одну весьма знакомую. Следующие данные в этой строке, указывающие место, откуда человек приехал, его должность и причину приезда, убедительно свидетельствуют, что это именно тот, кого я знаю и кто мне, несомненно, нужен. Им оказывается Григорий Маркович Фоменко, главный механик совхоза «Приморский».
Ну, можно ли выдержать два таких неожиданных открытия за один день? И я как оглашенный мчусь к себе в отдел, предупредив Кузьмича по телефону, чтобы он, ради бога, никуда не отлучался.
И Кузьмич, видимо заинтригованный моим отчаянным тоном, ждет меня в своем кабинете. Примчавшись, я с ходу все ему выкладываю.
— Что ж это такое, Федор Кузьмич? — волнуясь, спрашиваю я. — Ну, хорошо. Допустим, этот прохвост Фоменко переслал Меншутину какой-то подарок. Допустим даже, что это была взятка. Это что, повод, чтобы кончать с собой? Чушь какая-то!
— Ты, милый, не горячись и не задавай мне вопросы, на которые никто тебе пока все равно не ответит, — строго говорит мне Кузьмич и не торопясь достает из ящика стола наполовину пустую уже пачку сигарет. — Ты лучше расскажи мне еще раз, чем там у себя Меншутин занимается. Помнится, ты говорил, что он тебе на этот счет целую лекцию прочел.
