Альберт Баантьер - Убийство в купе экспресса. Сборник.
— Откуда взялся этот человек, Эверт?
Не успел Ван Хохфелдт ответить, как новоприбывший сказал:
— С дружеской пирушки. Я живу здесь. — Он кивнул на дверь пятого номера. — Дан Рулофс, в глине и в камне, оптом и в розницу! Что тут случилось? Кража со взломом, что ли?
— Как вы сюда попали?
Скульптор состроил на своем веселом лице забавную гримасу и приложил палец к губам.
— Не так строго, старина! Пройдемте ко мне в комнату, — настойчиво добавил он и потянул комиссара за собой.
Но Ван Хаутем, которого внезапно осенила догадка, энергично воспротивился.
— Как вы попали в дом? — в напряженном ожидании спросил он.
— Да тише вы, ей‑богу! — Рулофс, почти такой же высокий, как и комиссар, ухмыляясь, положил руку на плечо Ван Хаутема. — Я покажу вам свой запасный выход для прогулок, только Фидлер не должен об этом знать. Пойдемте. Но это между нами! — Он отворил дверь на винтовую лестницу. — Нам надо вниз, в подвал.
— Эверт, иди вперед. И включи свет!
По лестнице, покрытой толстой кокосовой циновкой, мимо двери в кухню, они гуськом спустились в подвал. Ван Хохфелдт включил свет — три пыльные лампочки осветили отопительное оборудование. За обмурованным котлом на помосте из тяжелых балок приблизительно в метре над полом лежали три железные бочки. Рулофс принял театральную позу и молча указал на темное пространство под бочками. С карманным фонариком в руках, Ван Хаутем протолкнул свое мускулистое тело в тесный лаз. В дальнейших объяснениях он не нуждался, все было ясно. Конечно же, для бочек с горючим должен быть какой‑то другой вход, а не парадная дверь! Через замасленный деревянный короб комиссар пролез в небольшую шахту, где с некоторым трудом смог выпрямиться во весь рост. На высоте примерно в половину его роста лежали балки, по которым бочки скатывали вниз к котлу, а над головой фонарь осветил крышку люка с хорошо смазанными петлями. Пока он открывал крышку, в котельную вошел Старинг, уже проверивший всех участников спиритического сеанса. Он мигом оценил обстановку и огорченно покачал головой, поняв, что их твердая уверенность в том, что преступник, напавший на Терборга, все еще находится в пансионе, растаяла как дым. Тем временем Ван Хаутем поднял крышку на вытянутых руках, и она с легким стуком откинулась назад, к наружной стене дома. Комиссар вскарабкался на балки и между двумя глухими заборами соседних участков увидел дорожку, посыпанную битым кирпичом. Полуобернувшись налево, он окинул взглядом задний фасад дома и убедился, что проход между заборами, по которому доставляли бочки, выгорожен за счет Фидлеровского сада. В сумеречном свете декабрьского дня, осматривая сад через заднюю дверь цокольного этажа, он не обратил внимания, что сад был уже, чем гостиная и столовая, взятые вместе. А Фидлер ничего об этом не сказал… Теперь все совершенно ясно: этот проход, соединяясь с пожарными проездами внутри жилого квартала, вел или на Херенграхт, или на Кейзерсграхт.
Комиссар наклонился вниз и окликнул:
— Алло, Биллем! Прибыло подкрепление?
— Три человека, менеер Ван Хаутем.
— Одного — на смену Дейкеме в садовую часть дома. А Дейкема пусть оденется и сейчас же придет сюда.
— Слушаюсь, менеер!
Ван Хаутем направил фонарь вниз и осветил оштукатуренные стены шахты и пол. Царапины на стенах говорили о том, что шахтой пользовались весьма часто, а на деревянных балках, где он стоял, были заметны мокрые следы ног. Вероятно, их оставил Рулофс, когда возвращался домой. На плитках пола виднелось какое‑то цветное пятнышко. Комиссар спустился с помоста и, акробатически согнувшись, поднял большую темно‑синюю пуговицу, на которой еще болтались обрывки ниток. По всей вероятности, от дамского пальто. На плаще Рулофса пуговицы были темно‑коричневые. Ван Хаутем опустил пуговицу в карман и пролез обратно в подвал. Вошел Дейкема, одетый по‑уличному.
— Куда ведет этот выход, менеер Рулофс? — спросил комиссар.
— В подсобное помещение в цокольном этаже на Кейзерсграхт. Около мастерской. Дверь на улицу не закрывается. Три ступеньки ниже тротуара. Детская забава для тренированного человека.
— Слышишь, Дейкема? Посмотри сам, нет ли там чего‑нибудь полезного для нас. А этот люк мы за тобой закроем. Вернешься через Регюлирсграхт.
Комиссар стряхнул пыль с брюк и рукавов.
— Пойдемте теперь к вам, менеер Рулофс. Ван Хохфелдт, ты идешь со мной. Старинг! Поставь одного человека у лестницы в подвал, у двери в кухню. Тогда он присмотрит за тем и за другим.
Ван Хаутем расстроился. Он упрекал себя за то, что не догадался — неблагоприятные условия не оправдание, — что за глухим забором, увитым плющом, который так и рвался на ветру, есть проход к дому. И вот результат — проморгали еще один вход в пансион, не вели за ним наблюдения. Может быть, так произошло из‑за болтовни о его медиумических способностях и об этом Отто. Фидлер уверял, что уличная дверь — единственный вход в пансион, и он как дурак поверил на слово. Ладно, сделанного все равно не воротишь. И нет никакого смысла расстраиваться и отвлекаться из‑за этого.
Когда они пришли в номер Рулофса, трубка опять появилась на свет, и Ван Хаутем, улыбаясь, оглядел царивший в комнате хаос. На столе, на стульях и даже на кровати и на полу валялись эскизы и книги, а на подставках в ряд стояли разных размеров глиняные фигуры, покрытые мокрыми тряпками. Под лампой на середине стола красовалась гипсовая отливка женской головки с дерзко вздернутым носиком и лукаво поглядывала на Ван Хаутема. Скульптор бросил шляпу и плащ в угол и открыл стенной шкафчик.
— Как насчет рюмочки? — гостеприимно спросил он. — Уже довольно поздно…
— Сейчас не время для шуток, менеер Рулофс, — строго перебил его комиссар. — Сегодня ночью кто‑то проник в дом, ранил вашего соседа в четвертом номере и скрылся. Наша задача — как можно быстрей расследовать этот инцидент, и нам необходима помощь всех обитателей пансиона. Фидлер сказал мне вечером, что все постояльцы уже дома. Когда вы покинули пансион?
— Около половины десятого. Вы только что своими глазами видели мой личный выход, а значит, можете судить, что для ловкого парня вроде меня войти и выйти отсюда — плевое дело. Дверь на служебную лестницу совсем рядом с моей, а движение в наших коридорах, уж конечно, не такое, как на Калверстраат в субботний полдень. Я просто дожидаюсь, когда все здесь утихомирятся, а Бас, Лена и кухарка выпьют свой вечерний кофе — это видно из моего окна, если встать на стул, — и тогда presto[17] из двери в дверь, вниз по лестнице и навстречу свободе. Ну как?
— Прекрасно. Оставим открытым вопрос, порядочно ли это по отношению к Фидлеру, но состава преступления здесь нет. Когда вы уходили, люк был закрыт?
— Герметически!
— Эверт, служебная машина, в которой прибыли наши люди, стоит у подъезда. Съезди‑ка с менеером Рулофсом туда, где он развлекался сегодня вечером, опроси людей, с которыми он был, и установи, насколько неопровержимо его алиби. С половины десятого до половины первого.
Давясь от смеха, Рулофс рухнул прямо на бумаги и книги, валявшиеся на кровати.
— О, что за ночь, что за ночь! Вы, верно, еще не женаты, Эверт, а? Вот это здорово, потому что вас ожидают сюрпризы. Ведь нам придется испортить ночной отдых не одной девочке; по мне‑то не заметно, а вот кое‑кто из них был изрядно навеселе, когда мы расстались. Я ваши полицейские штучки отлично знаю, и, стало быть, моим друзьям и подружкам придется расплачиваться за свои грешки без моей помощи. Представляю, как спустя много лет вы — главный комиссар на пенсии, — грея у камина свои ревматические суставы, с задумчивой улыбкой будете вспоминать этот поход, в который мы сейчас отправляемся. Вы что же, действительно не хотите на дорожку пропустить рюмочку? Н‑да, ничего не поделаешь…
— Не теряй времени, Эверт! Чем скорей вы вернетесь, тем лучше.
Ван Хаутем с трудом удержался, чтобы не засмеяться вместе с Рулофсом, который, напевая вполголоса, выуживал из угла свой плащ.
— Когда мы должны вернуться, папочка? — спросил скульптор, обняв Ван Хохфелдта за талию. Потом он отпустил Эверта, козырьком поднес руку к глазам и внимательно посмотрел в лицо комиссару. — Когда у вас найдется время, я охотно вылеплю вашу голову. Лицо строгое, но не высокомерное, дружелюбное, но не бесхарактерное… Пойдем, Эверт, пока папочка не рассердился и не оставил нас дома!
Оставшись один, Ван Хаутем внимательно рассмотрел пуговицу от пальто. Отрывочные мысли одна за другой мелькали у него в голове. Вечером 30 ноября Фрюкберг увидел в столовой новую постоялицу, фройляйн Мигль. Расспрашивал о ней Фидлера. А ночью собрал чемоданы и спозаранку исчез навсегда, еще до того, как другие проснулись. Вероятно, швейцарка смогла бы все это объяснить. Пуговица опять исчезла в кармане комиссара, и он направился к третьему номеру. Туда, в заднюю половину дома, он взял с собой Старинга, курившего сигарету в коридоре бельэтажа.
