Александра Маринина - Чужая маска
– Интерес есть, – ответил Стасов.
– И в чем он состоит? Или это секрет?
– В любопытстве, Виктор Алексеевич, в обыкновенном сыщицком любопытстве. Мне же интересно, чем дело кончится. И потом, я недавно работал вместе с Настасьей и Юрой по убийству актрисы Вазнис, так что ваши ребята мне вроде как не чужие. Грех не помочь, если есть возможность.
– Значит, вы уверены, что с вашим делом о Досюкове все это никак не связано?
– Я не знаю, – признался Стасов. – Честное слово, не знаю. Просто я очень не люблю совпадений, хотя в данном случае это может оказаться действительно чистым совпадением.
– Ну, бог в помощь, – махнул рукой Гордеев, давая понять, что можно расходиться.
* * *Из кабинета Гордеева они отправились к Насте. В ее кабинете было холодно и отчего-то сыро, и она сразу же кинулась включать кипятильник, чтобы сделать кофе.
– Как ты собираешься Новый год встречать? – спросил ее Стасов, оседлав стул возле окна и положив руки на горячую батарею.
– Не знаю, – пожала она плечами. – Наверное, вдвоем с Лешкой. Никуда идти не хочется. Можно, конечно, к моим родителям поехать или к брату, но скорее всего мы не соберемся. Мы какие-то другие стали, не такие, какими наши родители были. Я же помню, когда я была маленькой, к нам домой компании родительских друзей приходили, человек по пятнадцать-двадцать, елка обязательно была, стеклянный шар, от которого по всей комнате разноцветные огоньки бегали. Они умели быть веселыми, песни пели, танцевали. А наше поколение выросло скучным и некомпанейским.
– Пожалуй, – согласился Стасов. – У моих родителей на Новый год тоже всегда много друзей собиралось. А я теперь только и думаю о том, как бы провести дома тихий вечер и поменьше общаться.
– Один будешь в праздник?
– Татьяна завтра утром приедет. Моя бывшая благоверная в командировке, так что у меня Лиля живет. Хорошо бы она на Новый год у меня осталась. Но боюсь, Маргарита примчится из своей заграницы.
– Стало быть, на четыре выходных дня ты мне не помощник, – удрученно констатировала Настя, накладывая растворимый кофе в стаканы и бросая сахар. – Жаль, а я так рассчитывала на тебя.
– Ну, извини, – развел руками Владислав. – Войди в положение, я жену два месяца не видел.
– Ладно, молодожен, что с тебя взять. Бери кофе, только осторожно, стакан горячий.
– Да ты не расстраивайся, – сказал Коротков, который с трудом удерживался от смеха, глядя на ее огорченное лицо. – Если все дело в старой тайне, то за четыре дня она никуда не денется.
– Тайна-то, может, и старая, – возразила Настя, – а любопытство у меня новое, молодое и полное сил, и оно меня сгрызет до костей за эти четыре дня. Ладно, сама попробую.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул Миша Доценко.
– Юра, тебя к телефону.
Коротков вышел, прихватив с собой стакан с горячим кофе.
– Слушай, что за странный малый? – удивленно повернулся к Насте Стасов. – Юрку на «ты» называет, а к тебе на «вы» обращается, да и ты к нему тоже, я заметил. Вы что, в конфликте?
– Да бог с тобой, – расхохоталась Настя. – У нашего Мишани какое-то преувеличенно трепетное отношение ко мне, уж не знаю почему. Он меня не только на «вы», а еще и по имени-отчеству называет. Который год бьюсь – ничего поделать не могу. Анастасия Павловна – и все тут, хоть умри. Поэтому и мне приходится к нему на «вы» обращаться, а то неудобно. Ребята над ним подшучивают из-за этого, а ему хоть бы что. Уперся – и ни в какую.
– Аристократ, – хмыкнул Стасов, отпивая кофе. – Неужели такие еще сохранились?
Настя курила, задумчиво глядя куда-то в потолок, и не ответила на вопрос Стасова, который, впрочем, ответа и не ждал, ибо вопрос задал чисто риторический.
– Ну-ка возьми сигарету большим и указательным пальцем, – внезапно попросил он.
Настя послушно выполнила просьбу и с недоумением глянула на него.
– Взяла, и что теперь?
– Ну и держи ее так.
– Но мне неудобно. Я так не привыкла.
– Ладно, извини, не обращай внимания. Отвезти тебя домой?
– Если это не сложно…
Она не успела договорить, потому что вернулся Коротков, и лицо у него было озадаченное.
– Саша Юлов звонил, – сообщил он, обращаясь к Насте, – по поводу убийства девочки. Помнишь, мы утром говорили, что надо бы еще раз побеседовать с учителем.
– Да-да, помню.
– Так вот ведь какая незадача, Асенька. Саша только что был у этого учителя. Там что-то странное. Сашка точно помнит, что два месяца назад этот Турин подробно и охотно рассказывал о всех своих учениках, в том числе и о Тане, и о Гене Варчуке. А за эти два месяца он, во-первых, чем-то заболел и уволился из школы, а во-вторых, не может рассказать о ребятах ничего вразумительного. Мнется, жмется… Черт-те что, одним словом. Не мог же он за два месяца все забыть.
– А чем он заболел?
– Сашка говорит, какое-то кожное заболевание. Турин побрит наголо, и вся голова в пятнах.
– Это бывает, – усмехнулся Стасов. – Кожные заболевания на нервной почве. Особенно часто случается с теми, у кого совесть нечиста.
– Что ты хочешь сказать? – насторожилась Настя.
– Ничего конкретного, я ведь не знаю, что именно вы обсуждаете. Просто говорю, что такое случается. Вы этого учителя ни в чем не подозреваете?
– Теперь подозреваем, – очень серьезно ответил Коротков.
* * *С самого утра Наталья чувствовала себя плохо. Не то чтобы у нее что-то болело, нет, но на душе было так тяжело, как никогда раньше. Ночью ей приснился Евгений, такой одинокий и несчастный, что заныло сердце. Ей снилось, что она увидела его во сне больным и страдающим и помчалась в колонию. Перед тем административным зданием, в котором она недавно уже была, стояла толпа людей, и она сразу поняла, что с Женей что-то случилось. Тот начальник, с которым она разговаривала, стоял в самом центре толпы, одетый в костюм Деда Мороза, и раздавал подарки. Наталья поняла, что это были подарки, которые осужденные передавали своим родственникам на свободу. Люди брали пакеты и яркие коробки и расходились, и наконец она осталась одна.
– А мне? – спросила она начальника. – Я Наталья Досюкова. Разве мне нет подарка от мужа?
Начальник ничего не ответил и начал снимать маскарадный костюм. Наталья вдруг с ужасом увидела, что у него лицо Бориса Красавчикова.
– Подождите, не уходите, – взмолилась она. – Вы мне не дали подарка. Я Досюкова…
– Вам не полагается, – ответил начальник Красавчиков.
– Почему?
– Потому что вы приехали слишком поздно. Подарки выдают только тем, кто приехал вовремя.
– Но я же не знала, я вообще случайно приехала, мне никто не говорил, что нужно приезжать за подарками!
– Приезжать нужно не за подарками, а к мужу на свидание, – сердито ответил тот. – Кто приехал на свидание, тому и подарок.
– Но мне еще рано на свидание, – залепетала Наталья. – Я же была совсем недавно, разве вы меня не помните? У нас свидание только через три месяца, я случайно приехала, просто так… Ну хотя бы скажите, как там Женя.
Вдруг лицо у начальника снова изменилось, теперь это был не Боря Красавчиков, а Виктор Федорович.
– Какой еще Женя? – недовольно спросил он.
– Досюков, Евгений Досюков, статья сто третья, срок восемь лет.
– Нет такого, – грубо ответил начальник.
Он уже снял костюм Деда Мороза и теперь стоял перед ней в пальто, в точно таком же пальто, какое было надето на Жене, когда его арестовали.
«Он украл его пальто! – подумала Наталья. – С Женей случилась какая-то беда, и этот начальник украл его вещи».
– Но как же нет! – закричала она. – Я же была здесь месяц назад, у нас было свидание! Три часа! Он был здесь! Где Женя? Куда вы его дели? Его перевели в другую колонию?
– Я же вам сказал, его здесь нет. И вообще, Наталья Михайловна, вы приехали слишком поздно. Я все знаю о вас, а вы пытались меня обмануть. И Евгений все знает. Поэтому он больше не хочет вас видеть.
Тут она поняла, что это уже не Виктор Федорович, а правозащитник Поташов. Ее захлестнул такой ужас, что она даже потеряла способность дышать.
– Николай Григорьевич, – закричала она шепотом, потому что воздух отказывался проходить сквозь голосовые связки, – миленький, раз вы теперь все знаете, спасите Женю. Я все сделаю, я во всем признаюсь, я пойду в тюрьму, если надо, только верните мне его.
– Поздно, Наталья Михайловна, – сказал Поташов почему-то грустно и устало. – Жени больше нет. Он умер от горя, когда узнал, что вы наделали.
Она заплакала и проснулась. Лицо было мокрым от слез, сердце ныло под давящей на него гнетущей тяжестью.
Весь день она думала о Жене, о том, как он ждет от нее помощи, надеется на нее, верит в то, что она сумеет доказать его невиновность. Гордый, сильный, не падающий духом, властный. Что же она наделала!
