Виктор Пронин - Фотография с прицелом (сборник)
Света отступила на шаг, выбралась из толпы и побежала вниз по лестнице легко и часто, как теннисный шарик, едва касаясь деревянных ступенек. В бухгалтерии уже кто-то был, она влетела в раскрытую дверь, бросилась к Сейфу, прижалась к нему, как Настенька к чудищу безобразному.
– Я уж подумала, что с Сейфом что-то случилось, – Света села на стул и улыбнулась беспомощно.
– А что с ним может случиться, – спросила женщина, натягивая нарукавники, чтобы не пачкать бумаги, чтобы дольше носилась кофта, чтобы не было ей сносу, чтобы напоследок еще можно было ее распустить и связать кофточку поменьше, для дочки, для внучки. – Ничего с ним не может случиться, – продолжала рассуждать учетчица, натягивая нарукавники, как натягивает хирург перчатки перед операцией.
– Мало ли… Борис Борисович в краску где-то влез, ну я и подумала…
– А, – протянула женщина, не слыша Светы. – Ну и слава Богу.
Вошел бледный Анфертьев. Увидев счастливое лицо Светы, он приблизился к ней, что-то сказал, но слов его никто не услышал – ни он сам, ни Света, ни женщины вокруг, потому что не было в этих словах ничего, кроме тихого, незатихающего визга, напоминающего комариный писк. В дверях появился Квардаков с красными, как у гуся, лапами и с доверчивой улыбкой. За ним в бухгалтерию протиснулись те, кто был в буфете, – узнать, чем это все кончится.
– Единственное, что меня утешит, – это зарплата, – пошутил Квардаков. – А, Света?
– Ну что ж, если вам нужно так мало, – Света беззаботно вставила Ключ в железную щель, повернула его два раза, обхватила тонкими пальцами литую латунную ручку, и Анфертьев с болезненной четкостью услышал стон в глубине Сейфа. Чудище будто оживало, будто просыпалось после гнетущего сна. Впрочем, вполне возможно, что стон прозвучал в глубинах самого Анфертьева.
Света потянула на себя тяжелую дверь Сейфа, и, когда внутрь ворвался солнечный свет, она невольно замерла на какое-то мгновение, словно не понимая, что с ней происходит, просунула руку в пасть чудищу, провела пальцами по пустой холодной полке и, обернувшись, виновато посмотрела на Квардакова.
– Здесь ничего нет, Борис Борисович, – Света не могла оторвать взгляда от его красных рук. И все, кто был в комнате, уставились на пылающие пальцы Квардакова. Вначале все колыхнулись в сторону, чтобы убедиться, что Сейф действительно пуст, потом раздался тяжкий общий вздох, а уж потом взгляды сами собой скрестились на руках Квардакова. И он сам, словно подчиняясь какому-то приказу, тоже уставился на свои ладони. В его маленьких, серых, узко поставленных глазках не было ничего, кроме полнейшего недоумения.
– Да, действительно… Ничего нет, – проговорил Квардаков, заглянув в Сейф.
– А до обеда деньги были на месте, – бесстрастно произнесла главбух Зинаида Аркадьевна, стоя в проеме двери своего кабинетика.
– Света, это не я! – твердо сказал Квардаков.
Девушка лишь пожала плечами. Дескать, как скажете.
– Это не я, ты слышишь?! – вдруг заорал Квардаков, схватив Свету за плечи и притянув ее к себе так, что их лица почти соприкоснулись. А Анфертьев не мог оторвать взгляда от красных рук Квардакова, впившихся в белую блузку Светы. – Ты мне веришь?!
– Верю, – Света передернула плечами. – Мне больно, Борис Борисович.
– Света, я не прикасался к этому вонючему ящику!
«Боже! – воскликнул про себя Анфертьев. – Да ведь он живой! Квардаков-то, оказывается, внутри живой! А я, я все время относился к нему, как какому-то ходульному существу… А он живой, у него внутри болит…»
Квардаков оттолкнул от себя Свету, оставив на ее плечах отпечатки красных ладоней, и, круто повернувшись, направился к выходу. Перед ним расступились. Он вышел, с грохотом захлопнул за собой дверь, и все услышали его шаги по лестнице.
– Надо позвонить в милицию, – сказал Анфертьев бесцветно. Он еще хотел что-то сказать, но смолк, споткнувшись о взгляд Светы. Она смотрела на него с бесконечным удивлением, и больше ничего не было в этот момент в ее прекрасных глазах. Только удивление. – Я сказал что-то не так? – спросил он.
– Нет-нет, все правильно, – Света часто заморгала. – В самом деле, надо позвонить… Все-таки пятьдесят тысяч…
– Не надо никуда звонить, – раздался голос Зинаиды Аркадьевны. – Я уже позвонила. Следователь сказал, чтобы никто не уходил. Всем оставаться на местах. Мужчины! Быстро к Квардакову. Его надо задержать.
– Как?! – вскрикнула Света и опять почему-то посмотрела на Анфертьева. Впрочем, все ясно – она просила его вмешаться, вступиться за Бориса Борисовича, не доводить дело до крайности. А то ведь, чего греха таить, люди мы простые, всяким тонкостям не обучены, и кто знает, в каком виде застанет Следователь Бориса Борисовича, если заводские ребята, лишенные зарплаты и премии, пойдут выполнять указание главного бухгалтера.
– Я пойду к нему, – сказал Анфертьев.
– Опасно! – предупредила Зинаида Аркадьевна. – Крыса, зажатая в угол, может броситься на человека.
– Борис Борисович – крыса?! – вскричала Света.
– Какая разница, кто он, – рассудительно заметила Зинаида Аркадьевна. – Может, крыса, может, змея… Я, например, тигр… Все это не важно. Денег-то нет, а на нем краска.
Света рванулась было за Анфертьевым, но Зинаида Аркадьевна с неожиданной ловкостью, преодолев несколько метров, перекрыла ей путь к двери.
– Тебе нельзя отсюда уходить, – твердо сказала главбух.
– Почему?!
– Потому что твой Сейф пуст.
– Но не съела же я эти пятьдесят тысяч!
– Об этом ты скажешь Следователю, – Зинаида Аркадьевна кивнула в сторону окна – на заводском дворе разворачивалась милицейская машина. Когда она остановилась, из нее вышел высокий человек в длинном черном пальто и шляпе с широкими полями. В руке он держал папку с никелированным замочком. Следователь безошибочно глянул в окно, из которого на него смотрели, и, наклонив голову, вошел в подъезд.
Ну вот, свершилось.
Совсем недавно, еще сегодня утром, один лишь вид Сейфа внушал почтение и острастку. Он олицетворял надежность на этом маленьком участке строительства нового общества. Теперь же, опустошенный и обесчещенный, он являл собой жалкую картину. Все вдруг увидели его дряхлость, ненужную и смешную громоздкость, за которой не стояло ничего, кроме никчемных потуг на значительность. Увидели и ржавчину, и облезлость, и грязь под его чугунными колесиками, и паутинку над ними. То, что вчера казалось надежностью и достоинством, сегодня предстало, простите, дурью собачьей. И все мечты о достатке, о красивой жизни, все надежды и упования, которые он возбуждал в душах слабых, глупых и нетерпеливых, тоже оказались дурью собачьей. Может быть, это покажется странным, но происшествие многих отрезвило – они увидели, что их зарплата не настолько значительна, чтобы к ней относиться с почтением. Уж если пятьдесят тысяч могут исчезнуть средь бела дня так легко и просто, то что говорить о сотне – она исчезает как с белых яблонь дым, сама по себе, без каких бы то ни было усилий со стороны владельца.
Нет-нет, никому крамольный образ жизни не показался более привлекательным, но вот собственная жизнь, которая до сего дня была не так уж и плоха, после печального происшествия в заводоуправлении неожиданно предстала унизительно убогой. Достаточно было вообразить в своем кармане пропавшие пятьдесят тысяч, чтобы дух перехватило от появляющихся возможностей.
А Анфертьев, запершись в лаборатории, с безнадежностью думал, что никаких новых возможностей у него не возникло. Что он мог купить за эти деньги?
Написав последние строки, Автор подумал: а не удвоить ли сумму, похищенную Анфертьевым? Все-таки маловато ему досталось, учитывая переживания. Но, поразмыслив, решил этого не делать. В конце концов, так ли уж важно, сколько спер Вадим Кузьмич, ведь мы с вами прекрасно знаем, что не потратить ему и этих денег, несчастные пятьдесят тысяч не принесут ему ни радости душевной, ни счастья безоблачного, ни сытости беспросветной. А стащи он из Сейфа сто тысяч, они его попросту раздавят.
Ну да ладно, не будем об этом.
Анфертьева пригласили в кабинет Квардакова понятым. Он обязан был все видеть, понимать, а потом подписать составленный протокол и тем самым придать ему силу юридического доказательства. И Зинаида Аркадьевна тоже вызвалась в понятые. Они сидели рядом у стены и молча смотрели, как оперативные работники обыскивают кабинет. Сам Квардаков сидел тут же, в сторонке, и с интересом наблюдал за происходящим. На лице его застыла скорбная улыбка, глаза от переживаний стали вроде еще ближе друг к другу, ладони он сцепил вместе и зажал коленями. Впрочем, такое вот спокойствие ему удалось сохранять до того момента, пока один из оперативников не приподнял выступающую плашку паркета. Заглянув в углубление, он подозвал Следователя, который так и не снял широкополой шляпы и длинного черного пальто. Тот подошел, покачал головой, оглянулся на понятых, призывая их к внимательности, взял лежавший под паркетиной Ключ и показал его Квардакову.
