Николай Леонов - Превосходство Гурова (сборник)
– И ты, Брут? – рыдающим голосом воскликнул Крячко.
– Так ты же сам назвал меня извергом рода человеческого, вот и стараюсь соответствовать.
Смирившись со своей участью, Стас закатал рукав рубашки и пригрозил:
– Лева! Моя месть будет неотвратима, иезуитски коварна и страшна своими последствиями. – И, повернувшись к губернаторше, елейным голосом сообщил: – Татьяна Сергеевна, а Гуров у нас животом скорбный, у него поджелудочная больная.
– Так я УЗИ брюшной полости уже назначила, – ответила она.
– А еще желудок плохо работает. Его бы тоже обследовать надо, – ехидно добавил Стас.
– Значит, ФГДС сделаем, – охотно согласилась губернаторша. – Катя, запиши в назначения.
Наградив Крячко гневным взглядом, на который тот ответил ангельски кроткой улыбкой, Лев Иванович попытался отбояриться от этого вида обследования, потому что просто ненавидел его.
– А может быть, рентгеном заменим?
– Он не даст нам той полноты картины, что ФГДС, – покачала головой Татьяна Сергеевна и удивленно спросила: – Вы что, боитесь?
– Да нет, не боюсь, но уж очень неприятно, – скривился Гуров.
– Придется потерпеть ради собственного же здоровья, – все поняв, улыбнулась она и призадумалась: – Только куда же мы Станислава Васильевича положим? Четвертая кровать здесь уже не встанет.
– Так я, матушка Татьяна Сергеевна, на диванчике прикорну, – тоном казанской сироты начал Стас. – Шапку под голову положу, тулупчиком накроюсь – много ли мне надо, сиротинушке горемычной? А уж если с барского стола какой кусок упадет, так я подберу, мне все сгодится! Я не гордый!
– Какие же вы с Гуровым разные, но вместе с тем родные, – рассмеялась она и тут же нахмурилась: – Значит, ужин вам еще не принесли? Ну, сейчас у меня кое-кто получит по первое число! Все, Катя! Пошли! Скажи там, чтобы Станиславу Васильевичу постельное белье принесли. Миша! – обратилась она к мужу, который за все время, что длилась эта разборка, не произнес ни слова, а только, временами слегка улыбаясь, с любовью смотрел на жену. – Если эти разгильдяи будут тебе мешать, только скажи, и я их тут же всех перепорю как сидоровых коз.
– Да нет, Танюша, мне с ними гораздо веселее будет болеть, – ответил он.
Но едва она вышла за дверь – Гуров с Крячко еще даже сцепиться не успели из-за подложенных друг другу свиней, как из коридора раздался ее гневный голос:
– Ну, и долго ты здесь собиралась стоять? Или ждала, когда все окончательно остынет?
– Татьяна Сергеевна, я вам мешать не хотела, – пискнул женский голос.
– Я что, в операционной была или совещание проводила? – не унималась та. – Вези немедленно!
Открылась дверь, и в палате появилась девушка с раздаточной тележкой, на которой стояли многочисленные тарелки, а в коридоре между тем продолжали бушевать страсти.
– Степушка! – с притворной лаской в голосе говорила Татьяна Сергеевна. – Я ведь, кажется, предупреждала, чтобы посторонних в палату не пускать. Или я на старости лет стала плохо говорить по-русски?
– Мама, но ведь это же по делу, – оправдывался сын.
– А потом ты сказала, что своих впускать можно, а дядя Стас – свой, – добавил внук.
Татьяна Сергеевна не стала вдаваться в дискуссию и кратко ответила им, судя по звуку, двумя подзатыльниками.
Наконец-то изголодавшиеся Романов и Гуров смогли нормально поесть. Они не разбирали, что было приготовлено в больнице, а что принес Крячко, а сметали все, до чего могли дотянуться.
– Ешьте, мужики, – добродушно бурчал Косолапов. – Нагуляли себе аппетит за целый день.
– Кушай, детонька! Кушай, родной! – почти пел над Гуровым Крячко сладким голосом доброй старушки-нянюшки.
Он заботливо подсовывал другу очередную тарелку и даже попытался ласково погладить по голове, но Гуров увернулся и возмущенно уставился на друга – зрелище, должно быть, было препотешное, потому что Потапыч не выдержал и громко расхохотался.
– А ты, Стас, чего не ешь? – спросил он, успокаиваясь.
– Да я, батюшка, одним запахом уже сыт, – скорбным голосом ответил ему Крячко, который на самом деле таскал со всех тарелок понемногу, и губернатор опять засмеялся.
Но вот с ужином было покончено, грязная посуда забрана санитаркой, и осоловевшие от еды Гуров с Романовым начали громко, во весь рот, зевать, а Крячко – застилать свой диван.
– Господи! – почти простонал Лев Иванович. – Неужели этой ночью я высплюсь?
– Мне бы только до подушки добраться, – вторил ему Романов.
В этот момент дверь приоткрылась, а потом в коридоре раздался голос мальчишки:
– Нет, дядя Виталя, они еще не спят.
– Сглазили! – выразительно проговорил Стас.
Вошедший Виталий, увидев их недобрые взгляды, с виноватым видом развел руками:
– Извините, мужики, раньше приезжать не стал, чтобы не мешать вам, да и не получилось бы – занят был. Ну, Иваныч, давай, что у тебя?
Гуров отдал ему пакет с документами бандитов и банку из-под кофе, предварительно вынув оттуда флешку – мало ли что на ней? Взглянув на алмазы, тот только горестно покачал головой и тихо пробормотал:
– Сколько же крови из-за них пролилось!
– Как там? – шепотом спросил у него Лев Иванович.
– Нормально, а подробности завтра, – одними губами ответил ему Виталий.
Тут подал голос губернатор, и прозвучал он так, что даже у Гурова, уж на что был закален начальственным рыком, невольно уши прижались, потому что он громыхал не только металлом, как бронетанковая колонна, но и еле сдерживаемой яростью:
– Мужики! А может, уже и мне пора знать, что в области творится? Вы кем меня считаете? Глухим? Слепым? А может, вообще дураком? Думаете, я не слышал, какая суматоха царила в больнице? Как все всполошенно носились по коридорам и кровати возили? Как потом два вертолета один за другим возле больницы сели? Ну, ладно бы один – мало ли кого привезти могли! Но два! А люди как вопили! Я что, не в состоянии русский язык от китайского отличить? Что произошло, черт побери? Ладно Татьяна, которая меня, как курица цыпленка, старается от всех неприятных вестей уберечь, но вы-то мне можете сказать?
Все повернулись к губернатору, и Гуров поразился произошедшей с ним перемене: не было больше добродушного, улыбчивого, умеющего так заразительно хохотать дядьки, а лежал на кровати рассерженный, словно разбуженный посреди зимы медведь, мужчина, который смотрел на них твердым, тяжелым взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. Виталий хотел было ему ответить, но Гуров остановил его и заговорил сам, причем его голос тоже не походил на воркование голубки:
– Михаил Михайлович! Да, в области произошли некоторые события, но сейчас я считаю преждевременным о них говорить, потому что еще не располагаю всей полнотой информации. Но обещаю вам, что завтра вечером, после того как поговорю с некоторыми людьми, я здесь, в этой самой комнате, расскажу вам и всем остальным, что, как и почему, а также отвечу на все ваши вопросы. Такой расклад вас устраивает?
– Ладно! Подожду! – нехотя согласился Косолапов.
Виталий с видимым облегчением вздохнул и быстро ушел, а Гуров, глядя ему вслед, подумал, что, оказывается, и на такого крутого мужика, как он, есть управа.
Наконец-то все легли спать. Гурову казалось, что, едва он коснется головой подушки, как мгновенно провалится в сон, да не тут-то было! Пока они разговаривали, двигались, что-то делали, это его немного отвлекало, а сейчас, в тишине, на него навалились все тягостные воспоминания этого дня. В ушах звучал предсмертный вой и скулеж собак, а перед глазами стояла страшная картина умиравших на снегу животных, и еще изможденные лица китайцев и их полные ужаса глаза. И все это крепкому, здоровому сну никак не способствовало. Он хотя и понимал, что мешает остальным, но постоянно крутился с боку на бок и ничего с собой поделать не мог.
– Лева! Ты чего? Не спится? – раздался тихий голос Романова.
– Извини, Саныч. На душе погано, вот и не могу уснуть, – шепотом ответил Гуров.
– Тебе бы сейчас соточку, а то и больше, хватануть, чтобы нервы отпустило, – сказал Александр. – Да и мне не помешало бы. Тоже никак не усну, все думаю, какими мы кретинами оказались.
– Может, и мне чутка плеснете? – донесся до них негромкий голос Потапыча. – А то мне тоже что-то здорово не по себе, хотя и не знаю толком, что такого случилось, но на душе неспокойно.
– А вам можно? – удивился Гуров. – Вы же ранены были.
– Брось! – небрежно ответил тот. – Чтобы такого медведя, как я, свалить, еще постараться надо. Так, поцарапало немного, и все, ни один жизненно важный орган не задет. Пулю даже без наркоза вынимали – не люблю я его.
– Михаил Михайлович, но вы же упали, – настаивал Гуров.
– Потому и упал, чтобы второй раз не стреляли, – объяснил губернатор. – Это я только при Татьяне лежу, чтобы ее не волновать, а так уже хожу вовсю. И кончай мне «выкать»! Зови, как все, Потапычем!
– Так, может, я сбегаю? – раздался с дивана голос Крячко.
