Ласло Андраш - Смерть на берегу Дуная
- Вам не хочется о нем говорить?
- Пожалуй… Не очень. И все же я говорю. Хотя это вряд ли относится к делу.
- Я спрашиваю только потому, что хочу лучше вас узнать.
- И завербовать? Келемен громко рассмеялся.
- Мне и в голову это не приходило. Знаете, все дело в том, что такая уж у меня профессия. Приходится разговаривать со многими людьми, и хорошо, если удастся
разгадать, что представляет собой человек, с которым беседуешь.
- Ну, хорошо. Раз уж мы договорились, я буду откровенна.
Она взглянула на Келемена, ожидая, что он будет спрашивать. Но Келемен не спрашивал. Наступила неловкая пауаа. Вильма опустила голову, потом подняла.
- Ну, ладно. Скажу. Он художник. Еще не прославившийся. Тридцати четырех лет. Имя не .имеет значения, впрочем, зовут его Альфредом Шоммером. С ним бы я дружила. Но он не захотел. Сказал, что не может связывать себя ни с кем. Единственная его любовь - искусство. Пять дней мы встречались, на шестой он прогнал меня. Словом, не прогнал, а оказал только, что все кончено.
- Что-то долго варился у тебя кофе, Манци,- обратился Келемен к жене, которая входила в иомнату с подносом в руках.- Опять сломалась кофеварка?
Почти за два десятка лет совместной жизни с Белой у Манци выработалось особое чутье, которое безошибочно подсказывало ей, когда лучше подать кофе, вмешавшись в беседу мужа с посетителями.
- Должно быть, очень мелкий помол. Зато наверняка получился вкусным и крепким.
Она приветливо улыбается Вильме и спрашивает!
- Вам с сахаром?
- Нет, спасибо.
Келемен кладет в чашку пять кофейных ложечек сахара и сосредоточенно размешивает его.
- Спасибо, Манци.
- На здоровье.
И она тут же удаляется. Манци знает к тому же, когда надо уйти. После кофе разговор о сердечных делах Вильмы можно было не возобновлять.
- Скажите, Вильма, как удалось отцу накопить сорок две тысячи форинтов? Впрочем, это не так уж и важно.
- Он не копил. Он выиграл их. Три года назад он выиграл в лото, но нам ничего не говорил, пока не ушел из дому. Угадал четыре цифры.
- Кто еще об этом знал? Кроме вас?
- Никто. Вернее, я не знаю. Мы сами ничего не знали до тех пор, пока он не ушел. На другой день он встретил меня у школы и тогда сказал об этом. Еще он написал об этом в письме, которое я передала маме. Он записал, что с этими деньгами он начнет новую жизнь. Подаст на развод, но обещает по-прежнему помогать семье, та заботиться обо мне, только просит маму не чинить ему препятствий.
- Приносил ли од домой зарплату за этот месяц?
- Нет. Двадцать девятого, в день получки, отец всегда отдавал маме тысячу шестьсот форинтов. Но на этот раз он не пришел, домой, А тридцатого его уже не
было в живых.
Теперь нужен прыжок. Внезапный поворот к прежней теме.
- Вы случайно не знаете, отдыхала ли Эдит Ковач на Балатоне в прошлом году?
- Нет, не отдыхала. Все лето она ходила в бассейн «Сечени».
- Может быть, она приезжала на Балатон на несколько дней?
- Этого я не знаю. Может быть, и приезжала. Не знаю. Он украдкой вздыхает. Это удается ему с трудом - нехватает воздуха. Так далеко не уйдешь. Келемен кладет на одеяло папку, достает из нее открытку.
- Посмотрите, Вильма. Кто, по-вашему, мог послать эту открытку отцу?
Девушка берет открытку, рассматривает ее и возвращает Келемену.
- Ее написала Эдит Чаус; «Пожевывая рыбу, шлю миллион поцелуев. Эдит». Кроме меня и отца, этот шифр знает только Эдит Чаус. Это я ее научила. И отца тоже. Мы переписывались с помощью этого шифра, чтобы мать не могла ничего разобрать. Но это было давно. Шифр мы придумали еще в восьмом классе. Тогда же я и научила Эдит им пользоваться.
Келемен достает из. папки конверт.
- Судя по печати, открытка была послана летом прошлого года, восьмого июля, в. субботу
- Ее могла написать только Эдит Чаус. Илия. Ноя не писала.
- Вы знали, или догадывались, что между отцом и Эдит Чаус установились такие отношения, которые позволили ей посылать вашему отцу «миллион поцелуев»?
- Нет.
- И вас это не поражает?
- Отчего же, я очень поражена.
Ничего не вышло. И теперь уже не выйдет. Келемен: почувствовал это особенно ясно. Он понял, что открытка что-то изменила в поведении девушки. Ведь у него многолетний опыт. Он видит, что Вильма размышляет, хочет сама распутать какие-то нити, о чем-то догадывается. Но о чем? Расскажет ли? Тут надо быть осторожным. Или спрашивать быстро и решительно. Что лучше? Если бы он только знал теперь, о чем надо спрашивать, все тут же выяснилось бы и встало на свои места. Но он не знал. И испытывал мучительное, противоречивое чувство, так хорошо ему знакомое.
- О чем вы сейчас думаете?
- Об Эдит.
- Что именно?
- Да так… И сама не знаю…
- Это плохо.
Конечно, она не хочет говорить. Выспрашивать? Вытягивать каждое слово клещами? Или действовать в обход? Нужны факты, факты. Надо забыть про чувства. Они как ловушка. Могут обмануть. Надо найти факты. Это верный путь. Может быть, долгий, но верный.
- Сколько лет Эдит?
- Скоро двадцать четыре. Она на шесть лет старше меня.
- Блондинка? Шатенка? Брюнетка?
- Брюнетка, турецкого происхождения. У нее и фамилия турецкая. Это мне дядя Липи говорил.
- Кто это - дядя Липи?
- Дядя Эдит. Он уже умер.
- Когда вы последний раз видели Эдит?
- Недели две назад. В половине десятого отец послал меня за сигаретами, и я пошла на Бульварное кольцо в магазин, где она работает. Потому что все табачные ларьки были уже закрыты, а ее магазин работает до десяти. Она училась в техникуме пищевой промышленности. Эдит очень красивая. Когда они жили в нашем доме, она была моей лучшей подругой. Я знаю ее с детства. Мы были как сестры. Я, помню, часто просила, чтобы она разрешила мне причесать ее. Она смеялась и разрешала. Но я никогда не думала, что отец… Что у нее с отцом такие отношения.
- Она бывала у вас после того, как переехала на другую квартиру?
- Нет. Не была ни разу. По крайней мере, я об этом не знаю.
Еще звучали ее слова, а Келемену почудился вон сирены милицейской машины, мчавшейся на бешеной скорости. Нетерпеливо теснились вопросы, и Келемен уже знал, каким голосом надо их задавать - резким и прозрачным, по-военному суховатым, но доброжелательным. Взвизгнув тормозами, милицейская машина остановилась, Келемен выпрыгнул из нее и спокойно и решительно рассеял скопившуюся толпу зевак.
Частная беседа. Не допрос. Нельзя. Очень хочется, но нельзя. Профессиональное рвение и человеческое любопытство, в этом единстве - вся-красота его профессии. А если этого нет - все к черту. И все же нельзя.
Он не мог посмотреть на свои часы. Это было бы невежливо. Она сидела, скрестив руки. Левый рукав школьного халата был засучен - ее часы показывали десять минут восьмого.
Они молчали. Келемен нащупал свой пульс, стал считать. Девушка слегка смутилась, сделала движение, чтобы встать, но Келемен кивком остановил ее.
- Еще один, последний вопрос, Вильма. Не обижайтесь на мою назойливость….
- Что вы… Это я должна…
- Какие сигареты курил ваш отец?
- «Кошут».
- А Эдит Чаус?
- Когда она жила в нашем доме, курила «Симфонию». А сейчас не знаю.
- Спасибо, Вильма. Больше вопросов сегодня не будет. Да и те, что были, я задавал неофициально. Если что-либо придет в голову, я попрошу Андриша передать вам. Кстати, открытку я тоже разгадал.
Он не мог удержаться от того, чтобы не похвалиться.
- Да? Правда, ведь, нетрудно было? Математическим способом это можно сделать за десять минут. Мы уже пробовали в кружке.
- Конечно, нетрудно. Детская забава.
И все же Бела Келемен был немного огорчен.
5
- Берци?
- Да.
- Хамдулиллах!
- Хамдулиллах! Как дела. Бела? Что нового?
- Новостей много.
- Я так и думал. Как ты себя чувствуешь?
- Гриппую. А вообще говоря, ничего.
- Как Манци?
- Спасибо. Хорошо. А вы как?
- Мы тоже ничего. Скажи, у тебя что-нибудь важное, а то я уже почти за порогом. Мы идем в кино.
- Жаль, Берци, но на киножурнал ты опоздаешь. Телеграфирую: в одном магазине на Бульварном кольцо работает девушка по фамилии Чаус, Эдит Чаус. Первый вопрос: в каком магазине? Второй: как фамилия заведующего магазином? Третий: я какую смолу работает девушка? Если еще удастся узнать ее домашний адрес, было бы очень здорово. Это уже четвертый вопрос.
- До завтра отложить нельзя?
- Нет.
- Черт бы ее побрал, эту девицу!
- Меня уже побрал. У меня грипп. И температура. И бюллетень.
- Ну, хорошо. Если будешь дома, через полчаса тебе позвонит Кулин или Геренчер. И обо всем доложит. С ней что-нибудь случилось?
- Не знаю. Возможно. Но определенного я ничего не знаю.
- Я что-то припоминаю. Кажется, она работает в шестом районе. Красивая черненькая девушка. Четвертого апреля прошлого года она получила денежную премию, двести форинтов. Но я в этом не уверен. Возможно, ее фамилия Таус. Сейчас проверю. Хамдулиллах.
