Борис Поляков - Последняя улика
Сразу же после приезда в Демьяново Карычев расположился в сельсовете и развил кипучую деятельность, решив с ходу, по горячим следам, завершить следствие.
— Сейчас самое главное что? Активный прессинг, давление по всему полю, — шутил он.
Карычев переговорил с десятками осаждавших сельсовет демьяновцев и остался недоволен. Все, с кем ему довелось беседовать, брали под защиту Крутинина, подвергали сомнению его причастность к разбойному нападению на заготовителя.
— Не позорьте человека! Не такой он, чтобы грабить, — точно сговорившись, твердили односельчане. — Арестовать Федора? Да на него даже подумать грех. Кавалер «Славы», а уж других наград — не у всякого генерала столько. И чтобы преступник? Не может того быть!
«Вот тебе и лешаки», — удивляясь напору демьяновцев, подумал Александр.
Заступились за Крутинина и Рыбаков, секретарь демьяновской партийной организации, и Метелицын, председатель колхоза.
— Это, если хотите, наша совесть, — заявил Рыбаков. — Между прочим, товарищ начальник, вы, видимо, еще в школу не бегали, а он, как участковый уполномоченный, — да, да, не удивляйтесь, было время — Крутинин и в милиции работал, — в здешних лесах браконьеров гонял. Того же Потешку, к примеру...
— Не солидно, Сергей Захарыч, Потехина упоминать, — заметил Метелицын. — Почему между ними вражда образовалась, сам хорошо знаешь. Из-за Насти с малых лет петушились. Скажи, Игнат Матвеевич?
— Пустой разговор, — угрюмо обронил Карев. — Еще бы вспомнили, чем их родители до революции занимались... При чем тут Настя, Потехин и вообще все давнее? Федор положен на лопатки и даже сам ничего не опровергает. Почему же мы его должны защищать?
— Нет, он утверждает, что не убивал, но вяло как-то. Больше молчит... — сказал Александр.
Рыбаков задумался, посмотрел Кареву в глаза:
— Странно мне это: и Федора поведение, и твое, Матвеич. Вы же фронтовые друзья, разведчики. Друг дружку не раз из самого пекла выносили. Сам же Федором гордился. А сейчас? Нет, мне этого не понять.
— Но ведь против него факты! — слова Рыбакова ужалили Карева, как электрическим током. Он вскочил на ноги, гневно сверкнул глазами. — У меня, думаешь, здесь что? — он постучал себя кулаком по груди. — Камень? Или ледышка? Два года вместе за «языками» ходили. Однажды вытащил я его полуживого — на мину напоролся. Из памяти такое не вытравишь. Но вот у них, — он вскинул руку у сторону Александра, — факты, улики. Ты это можешь понять? Или не хочешь?
— Крутинин — преступник? — Рыбаков тоже поднялся, с недоумением пожал плечами. — Чертовщина какая-то, чушь несусветная, ересь!
— Факты, известно, упрямая вещь, — сказал Карычев. — И пока они не в пользу Крутинина. Слышали, что докладывал наш следователь? Но, к сожалению, в данный момент нам еще многое неизвестно: не найдена сумка с деньгами, нож, которым была срублена березка. Но и это не все. Окончательно обвиняемый будет изобличен лишь тогда, когда по собранным уликам скажут свое веское слово экспертиза и суд. Так что видите, сколько еще всего впереди? А сейчас пойдемте-ка в дом задержанного, произведем обыск.
К удивлению Александра, обыск занял немного времени. На печи Фроликов обнаружил широкий, из нержавейки, тесак, а в печи, под горкой сизого остывшего пепла — жестянку из-под зубного порошка. В жестянке, свернутые трубкой и перетянутые темной резинкой, лежали новенькие купюры — десять пятидесятирублевых и одна сторублевая.
Увидев деньги, Крутинин в бешенстве заскрежетал зубами, рванулся к Фроликову. Однако Артемьев, Кузнецов и другие работники милиции вовремя навалились на него, заломили за спину руки.
— Не заставляйте нас применять силу, — сказал Карычев, когда Крутинина подняли с пола. — Сопротивление властям, вы знаете, что за это грозит...
Карев, Метелицын и Рыбаков, а также присутствовавшие при обыске понятые были потрясены и, точно потеряв дар речи, смотрели на происходящее широко открытыми глазами.
— Ни за что бы не поверил, — прошептал побледневший Рыбаков. — Как же так, Федор? — и, не дожидаясь ответа, молча и осторожно, словно уходя от покойника, направился к порогу вслед за Метелицыным и Каревым.
Несколько мгновений в комнате стояла взвинчивающая нервы гнетущая тишина. Было лишь слышно, как поскрипывает перо Артемьева и шало бьется об оконное стекло муха. Первым нарушил молчание Ульянов:
— Ну, а теперь что скажете? — обратился он к Крутинину.
Федор Лукич ничего не ответил. Он стоял, прикрыв глаза, отрешенный, глубоко ушедший в себя. Лицо его окаменело, стало пепельно-серым.
Фроликов и Кузнецов доложили Карычеву, что обыск окончен.
— Плохо глядели, — вдруг очнулся Крутинин. — На шкафу узелок. В нем пуля из убитого лося. Возьмите, авось, сгодится, чем не улика? А ружье, из которого я в лося целил, у вас находится. И кортик оставлять здесь не следует.
— Кортик? — насторожился Карычев. — Какой еще кортик?
— Такой, какой вам и не снился. Трофейный он. Генерал Малиновский, будущий маршал, мне его с надписью на память подарил. Ценного мы тогда языка взяли. В шкафу кортик, в нижнем ящике, под бельем. Отдадите, когда освобожусь...
Кузнецов открыл шкаф, выдвинул ящик.
— Нет тут ничего, — сказал он, повернув лицо к Крутинину.
— Можно? — спросил Карычева Крутинин и, получив разрешение, метнулся к Фроликову. Отстранив его, он перерыл все белье, лихорадочно выгреб содержимое из других ящиков, но кортика нигде не было.
— Что ж это, а? — простонал Крутинин. — Как же мне без него? Конец, видно...
Заключение экспертизы, исследовавшей следы отметин на пне и колу, неопровержимо свидетельствовало, что березка срезана тесаком, изъятым при обыске у Крутинина, и что именно этим же, отобранным у него колом был нанесен удар по голове заготовителя. Удар, чуть не стоивший ему жизни. Сам Крутинин не отрицал, что тесак принадлежит ему. Это подтверждали его инициалы, вырезанные на рукоятке, густой ряд зарубок, обозначавших количество захваченных им вражеских «языков». Но вместе с тем он утверждал, что этот тесак давным-давно, лет пять тому назад, он потерял на охоте. Каким образом тесак оказался у него дома на печи, он, Крутинин, ума не приложит. Возможно, собирая ягоды или грибы, нашел кто-нибудь из ребятишек и забросил на печь, забыв сказать ему об этом. Но это маловероятно. Ребята знали, что трофейный тесак ему дорог как память о войне и фронтовых друзьях. Знали они и о том, что он переживал потерю и был бы очень рад находке. А обрадовать его они бы не преминули. Странно, что на тесаке не оказалось ржавчины. Значит, его нашли уже давно... Не мог Крутинин объяснить и того, как у него в печи под пеплом оказалась жестянка с деньгами. Не знал он, куда мог исчезнуть и кортик. Из мальчишек никто не мог взять, это точно. Он за каждого может поручиться...
— Стало быть, тесак и деньги подброшены, а кортик похищен? Так Вы хотите сказать? — на одном из допросов спросил его Александр. — Но кем? Кто это мог сделать?
Крутинин молча пожал плечами, горестно стиснул руками тронутые сединой виски.
— Следы на косогоре действительно не ваши, хотя рисунок подошвы точно такой же, как и на ваших ботинках, — сказал Александр.
— Ботинки не шьем — в магазине покупаем, — глухо отозвался Крутинин. — А подковки все у одного сапожника ставим. Урвахин его фамилия.
Александр сделал в блокноте еще одну пометку, поднял взгляд на Крутинина. «Попала в силок птичка, да не та», — вдруг вспомнил он слова дедушки Глеба. И его сокрушенное удивление: «Вон как оно обернулось!» Что хотел сказать этим старик? Неужели Крутинин не виновен и попал в кем-то хитро поставленный капкан? Даже Ферапонтиха, которой он так насолил, погубив двух ее петухов, и та не верит, что Федор мог совершить преступление. Да что Ферапонтиха — вся деревня горой стоит за Федора Крутинина, особенно ребятишки. Все говорят, что не мог он напасть на заготовителя и ограбить. Интересно и то, что сам Дремин, с которым Александр несколько раз беседовал в больнице, категорически отметает обвинение в адрес Крутинина. «За несправедливость, — говорит Дремин, — Федор может и по шее двинуть, ругнуть крепко, но подличать исподтишка, тем более с колом в кустах таиться не станет». Он, же, Дремин, признался, что мечтал убедить Крутинина продать кортик, потом выручить за него большие деньги. Потому, направляясь в Демьяново, и захватил с собой несколько крупных купюр. «Знал, пенсия у Федора небольшая, вот и решил, что он кортик в конце концов продаст. Хотя бы малышне на гостинцы...»
От Дремина узнал Ульянов и о том, что егерь застал их с Федором возле убитого лося. Начал акт составлять, судом да штрафом грозил, вот они с Потехиным и схватились. Федор ругался, конечно, но ружьем не грозил. Ведь лося-то они и впрямь не убивали. Потому до самой деревни и кипятились, калеными словами обменивались. «Ты, знать, сам лося стрельнул, а нас решил подцепить. Погоди, я еще выведу тебя на чистую воду!» — эти слова Федор действительно со злостью кинул в лицо Потехину.
