Станислас-Андре Стееман - Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака
— Вернер… Уже два часа, а Жоэллы все нет…
— Я знаю. Давайте подождем еще немного.
— Может, вы знаете и с кем она ушла?
— Думаю, что знаю.
— С Тони Лазарем?
— Да.
— И вы позволяете это?
— Я ничего не позволяю. Жоэлла уже вполне обходится без моего позволения.
— Что вы собираетесь предпринять?
— Сам задаю себе этот вопрос.
На самом деле Вернер Лежанвье прекрасно знал, что он предпримет. Он больше не будет дожидаться, пока Жоэлла вернется домой. Он подстережет, когда в свой отель возвратится Лазарь.
— Вернер…
— Да?
— Жоэлла плюет на нас! Вы почему-то не хотите отдать ее в пансион, но…
— Минутку! — перебил жену адвокат. — Каким вам показался этот Лазарь? Он привлекателен?
— Не сказала бы!
— Но хоть симпатичен?
— Пожалуй, да.
— Почему?
— И вы это спрашиваете? Потому что вы спасли его in extremis[8], дорогой мэтр, потому что благодаря вам он пользуется славой невинного мученика, едва не ставшего жертвой судебной ошибки.
«И она туда же!» — с горечью подумал Лежанвье. Итак, Антонен Лазарь обязан ему всем: свободой, безбедным существованием и даже повышенным интересом женщин к своей особе… Остается выяснить, не потребует ли он чего-нибудь еще.
— Ложитесь в постель, дорогая. Попытайтесь уснуть. И не говорите ничего Жоэлле, когда она вернется.
— Как вам будет угодно.
В четыре часа утра отель «Швеция» был освещен уже весьма скудно. Сквозь решетчатую загородку с улицы был виден старый ночной портье — без пиджака, в подтяжках он дремал перед телефонным коммутатором.
Низко висели тучи, в воздухе была разлита прохлада. Как ни старался Лежанвье согреться ходьбой, холод пробирал его до костей, затруднял дыхание. Ему бы не следовало курить, но как иначе скоротать время, развеять подступавшую к горлу тревогу?
На углу улицы довольно часто останавливались автомобили, и всякий раз Лежанвье спешил туда, боясь, как бы Лазарь не прошмыгнул в отель, пока он топчется поодаль.
Четверть пятого, без двадцати пять. Правда, накануне Жоэлла вернулась домой лишь к пяти утра…
Лежанвье вспомнились другие нескончаемые ожидания. В двадцать, даже в тридцать лет ему приходилось примерно вот так же дожидаться возвращения более или менее дорогих ему женщин. Они неизменно приезжали на автомобиле, утомленные и размякшие, и от них веяло любовью. Однажды он ударил одну из них, и за нее заступился таксист, после чего они с таксистом завершили ночь вместе, опустошая бутылку за бутылкой белого вина и открывая друг в друге все новые достоинства, пока Мартина — а может, то была Марселла? — отсыпалась после любовных утех. Сегодня, когда ему перевалило за пятьдесят, он подкарауливает уже не ветреную прелестницу, а мужчину. Он расквасит ему физиономию.
— Если я не ошибаюсь, мэтр Лежанвье?
В двух шагах от него возник Лазарь: руки в карманах расстегнутого пальто, в зубах сигарета, подсвечивающая его улыбающуюся физиономию. Должно быть, он вышел из такси не доезжая отеля или же вообще предпочел пройтись пешком по набережным, строя планы на будущее (как на его месте и в его возрасте поступил бы Лежанвье).
— Вы ждали меня, дорогой мэтр?
Адвокат наклонил голову.
— Хотите сообщить что-нибудь срочное?
Лежанвье наконец-то отдышался.
— Откуда вы возвращаетесь? Вы провели все это время с моей дочерью?
— Попали в точку.
— Куда вы ее водили?
— Танцевать.
— И вчера тоже?
— И вчера тоже. И в то же место.
— Скажите, вы… э-э… привязаны к Жоэлле?
Уже в двадцать и еще в тридцать лет Лежанвье, отвергая очевидное, вот так же расспрашивал украдкой вылезавших из такси молодых женщин, усталых и взмокших, об их глубоких чувствах. В смутной надежде на чудо.
— Вернее будет сказать, что это Жоэлла привязана ко мне. И все благодаря вам.
Разговор у подъезда отеля в конце концов вывел старика портье из полузабытья. Он прошаркал ко входной двери, окинул взглядом улицу.
— Нас слушают, дорогой мэтр! — заметил Лазарь. — Вдобавок уже поздно. Госпожа Лежанвье, насколько я могу судить, сейчас должна тревожиться из-за вашего отсутствия. На вашем месте я бы кратчайшей дорогой двинул к дому. — Он выплюнул окурок и раздавил его каблуком. — Сам не пойму, отчего я испытываю потребность вам излиться, но вы мне очень нравитесь, дорогой мэтр! Надеюсь вскоре на законном основании назвать вас папой.
— Негодяй! — пробормотал Лежанвье, сознавая, что он бессилен. И повторяется.
Он бесшумно толкнул дверь в спальню. Диана не спала.
— Жоэлла вернулась?
— Да, — ответила Диана. — И устроила мне сцену.
— Она устроила вам сцену?
— По ее словам, я шпионю за ней, настраиваю вас против нее… Я приготовила вам пижаму, дорогой, вот она. И налила немного виски… Вы видели этого человека?
— Да.
— Что он вам сказал?
— Он собирается стать моим зятем.
— Что?!
— Он собирается стать моим зятем.
— И вы это так оставите? — недоверчиво спросила Диана, чье лицо было сейчас таким же белым, как батистовая ночная сорочка, приоткрывающая ее округлые плечи. — Вы, Лежанвье, великий Лежанвье, допустите, чтобы какой-то ферт..?
Лежанвье отшвырнул свои замшевые перчатки, снял пиджак, сорвал с рубашки промокший воротничок и принялся расстегивать брюки. Обычно он раздевался в прилегающей к спальне туалетной комнате, но сегодня…
— Нет. — Адвокат тряхнул своей тяжелой головой. — Завтра же утром звоню в «Вязы». Мы проведем там неделю, две — сколько понадобится. Если этого окажется недостаточно, чтобы Жоэлла образумилась, оттуда я отправлю ее во Флоренцию, в Рим, в Порто-Фино — ей там нравилось…
Лицо Дианы прояснилось, и она, притянув мужа к себе, поцеловала его в кончик носа.
— Дорогой, наконец-то я узнаю вас! А ведь одно время я боялась, как бы вас не обвели вокруг пальца…
Лежанвье усмехнулся. Это выражение ему кое-что напомнило.
— Тсс! Клиент всегда прав, но у бывшего Клиента уже нет на меня никаких прав.
Каламбур вышел не слишком удачным — он сразу понял это.
Даже Билли Гамбург — и тот нашел бы более меткое словцо.
Но Билли еще не стукнуло пятидесяти и ему не предстояло в следующие минуты воздавать должное женщине на пятнадцать лет моложе себя.
У Билли не было дочери, а следовательно, и проблем.
Билли нимало не заботило то, что должна восторжествовать справедливость.
— Дорогой! — разочарованно простонала Диана. — Вы же думали совсем о другом…
V
Лежанвье любил наезжать в свою виллу «Вязы», где он рано ложился спать и завтракал в столовой, обшитой дубовой панелью и вкусно пахнувшей воском, откуда через стеклянные двери была видна зеленая Шеврезская долина и где напротив него сидела совсем другая, домашняя Диана — толком не проснувшаяся, утомленная и размякшая, с вылезшей наружу кружевной оборкой.
— Нам надо бы почаще бывать здесь, — расслабленно вздохнул он. — Слышите, как воркуют голуби?
— По-моему, это цесарка… Еще чашечку кофе, дорогой мэтр?
— Охотно.
Само собой разумеется, бескофеинового, который он пил без всякого удовольствия, принюхиваясь к аромату, шедшему из чашки Дианы.
Диане не пришлось звонить в колокольчик, вызывая Сабину. Старая служанка сама постучала в дверь:
— Прошу прощения, там один месье спрашивает месье.
— Кто такой? — проворчал Лежанвье.
— Он не назвался. Говорит, что он лучший друг месье.
Лежанвье уже догадался, кто это.
— Может, нам следовало перебраться на другой континент? — вздохнул он, в сердцах бросив на стол салфетку.
Диана тоже поняла, но досады не выказала.
— Гостевая комната готова, — только и сказала она. — И не пытайтесь выставить его за дверь — влезет в окно.
У Лазаря был теперь собственный автомобиль, «кадиллак» пяти лет от роду, выглядевший, впрочем, куда моложе. Чересчур широкий для узкой дороги, ведущей к вилле, он содрал ярко-красным крылом листву с последнего куста шиповника.
Из дверцы Лазарь дружески помахал рукой:
— Хелло, дорогой мэтр! Париж запросто может убить, если изредка не дышать кислородом. Я привез ваших добрых друзей, которые уговорили меня принять ваше сердечное приглашение. Они утверждают, будто «Вязы» способны дать приют целому полку. Угадайте, кто это?
Из «кадиллака» на гравий неуверенно ступили Билли Гамбург и Дото, на сей раз лишенные привычного апломба, хотя Дото сегодня была рыжая и в обновке — потрясающем платье в полоску, едва доходившем до колен и делавшем ее похожей на аппетитный леденец.
— Мертвый сезон, я маялся от скуки, — пробормотал Билли, влажным взглядом заранее вымаливая себе прощение. — Бездельничать так бездельничать, и почему бы не заниматься этим под «Вязами»?
