Николай Леонов - Обречен на победу
– Брось, коллега, оправдываться, – перебил Гуров и присел у раковины, где в углу стояло несколько пустых бутылок, взглянул на них внимательно.
– Обижаете, – сказал эксперт.
– Кто тебя обидит, трех дней не проживет.
Гуров взял бутылку из-под портвейна, протянул эксперту:
– Взгляни.
Эксперт ухмыльнулся:
– Что на нее смотреть, она чисто вымыта.
– А к чему бы это? – Гуров указал на другие бутылки. – Одна мытая, остальные пыльные, грязные.
– Слушай, сыщик, – эксперт вновь начал раздражаться, – меня интересуют факты, которые могут стать доказательствами. Мытая бутылка – это бутылка чистая! Что ты на пустом месте хочешь построить?
– Ты сердишься, коллега, значит, ты не прав. – Гуров поставил бутылку на место. – Построить нельзя, предположить можно.
– Как ты ее, мытую, отыскал-то?
– Врач сказал: возможно, бутылкой. – Гуров подмигнул эксперту: – Не переживай, я имел дополнительную информацию, а ты – нет.
В прихожей послышались тяжелые шаги, донесся голос Серова:
– Послушай, прокуратура, люди могли бы дать нам и передохнуть.
Следователь ответил что-то невнятное.
– Лозянко? В двадцать один час он в аэропорту с Пашей цапался! – Серов говорил неприлично громко. Профессия профессией, а под ногами труп лежит, понятые сидят – может, любили его? Ну, не любили, так сосед – человек всегда не посторонний.
Гуров сел, копил в себе злобу. «Ну входи, входи, – торопил он подполковника. – Взгляни в глаза, объясни, как у тебя с совестью обстоит».
– Гуров где? Иль не соизволил? – продолжал Серов все так же на высокой ноте.
Он вошел в кухню, пахнуло паленым, лицо подполковника блестело от пота, на щеке черные полосы. Видно, он вытер лицо рукой, которая была в саже.
– Сидишь? – Он мотнул головой, словно хотел забодать. Глянул из-под набрякших век. Гуров увидел голубые растерянные глаза и отвернулся. – Понимаешь, он квартиру не мог поделить. Жена на размен не соглашалась. Так он хлебнул из ведра самогончика и поджег. Керосинчиком побрызгать успел, а соседей предупредить времени не хватило. Понять можно, в ведре еще чуток оставалось. – Голос у Серова вдруг пропал, он продолжал спотыкающимся шепотом: – Ты, майор, видел, как труп из огня выносят?.. На брезенте такое маленькое лежит! Чтоб вас всех!
Серов ушел в ванную. Эксперт выскользнул к входной двери, начал вывинчивать замок.
В два часа ночи Гуров с Серовым шли по улице. «Волга» обгоняла их, останавливалась, ждала и снова обгоняла.
Серов умылся, бешенство пропало, говорил он тускло, с трудом подыскивая простые слова:
– Ты понимаешь, майор, парень этот… убитый, он из спорта. Невелика фигура, но связан… Главное, там Паша рядом… – Он взглянул на Гурова: – Ты знаешь, кто такой Павел Астахов?
– Спортсмен.
– Это ты спортсмен и миллионы других. А Паша! – Серов посмотрел на Гурова с сожалением и продолжал: – Ты, конечно, вправе улететь. Но бандиты, которых мы намедни взяли, для меня майский ветерок по сравнению с той бурей, которая подымется в городе, ежели мы в этом деле Пашу тронем. А ты человек сторонний, опять же из Москвы. – Серов уже обрел форму, входил в роль. Гуров почувствовал его быстрый взгляд и тут же очнулся, приготовился к обороне. – Я с Москвой вопрос согласую, позвоню в обком первому, он свяжется с министром.
Гуров хотел съязвить, что министр – не тот уровень, мол, выходите сразу на Политбюро, но воздержался.
– Мы тебя в гостинице в «люкс» переселим, майор… На несколько дней, – продолжал гнуть свое Серов. – Я тебе лучших людей дам, пусть они у тебя поучатся…
Гуров отключился, заставил себя не слышать. Слышать-то он не слышал, а с мыслями совладать не мог.
«Поучатся… Ты змей. Из породы русских якобы простаков. Умница. Понимаешь, что я твои детские уловки насквозь вижу. Логика у тебя простая, однако надежная, как оглобля. От поклонов голова не отвалится. Мол, ты мне не веришь и не верь. А я говорю и говорю. А ты слушаешь и слушаешь. А в результате все слопаешь».
Гуров начинал злиться. И на себя – за то, что не может проявить характер, сказать мужские слова и улететь, и на подполковника, который говорит и говорит.
Гуров вспомнил неживое лицо Лозянко, черное пятно вокруг головы. Как же так? В двадцать один час человек, здоровый и жизнерадостный, находится за чертой Города, а в двадцать два с минутами лежит в собственной квартире и мертво смотрит в потолок.
«Черта с два, это не моя работа», – твердо решил Гуров, усаживаясь рядом с Серовым в машину.
– В «Центральную», – сказал Серов. – Так что ты решил?
– Выспаться, – ответил Гуров.
Серов прикинул время до рейса на Москву. До выезда в аэропорт оставалось три часа, об выспаться не может быть и речи.
– Ну спасибо, – Серов завладел рукой Гурова и крепко пожал. – Отдай билетик на самолет.
Гуров безвольно отдал билет, прикрыл глаза.
– Доложу начальству, оно согласует. И чего я москвичей не любил? Вы вполне нормальные люди. А ты, Гуров…
«Вполне нормальный человек» не слышал, он уже не хотел в Москву, ничего не хотел, лишь бы остаться одному и выспаться.
Порой наши мечты осуществляются. Гуров добрался до своего номера без приключений, и никто его не беспокоил, пока он не поднялся сам. Свежий, полный энергии и несколько удивленный, он распаковал чемодан и отправился бриться.
Подполковник Серов, справившись с Гуровым, не лег, а даже прибавил в скорости. Он поднял оперативный состав отдела и отделений, подключил участковых инспекторов.
Надо было успеть обойти сотни квартир, поговорить с людьми до их ухода на работу. Улица, на которой до двадцати двух часов вчерашнего дня жил Лозянко, была немаленькой, на нее выходило три переулка. Необходимо найти людей, которые проходили мимо этого дома около двадцати двух часов. Вероятно, в Антарктиде можно убить и остаться незамеченным. В Городе какие-то свидетели всегда есть, и их необходимо найти.
Серов поднимал людей, большинство из которых еще не отоспались за прошлое. Он вернул экспертов НТО к дому Лозянко. Не стояла ли вечером у подъезда машина, не имеется ли следов протекторов? Это надо было сделать немедленно, пока по улице не пошел транспорт. К счастью, милицейские машины останавливались на противоположной стороне.
Решение подполковника о повторном выезде экспертов впоследствии оказалось чуть ли не решающим.
Гуров вошел в отведенный ему кабинет около часу дня и сел за стол, заваленный справками, рапортами и объяснениями. Даже не читая, прикинув количество «бумаги», он понял, какую работу провернули его коллеги, пока старший инспектор МУРа изволил отсыпаться. Это их Город, попытался оправдаться Гуров и взглянул строго на сидевшего напротив сонного Борю Ткаченко. На диване, пружины которого бугрили потертый дерматин, расположились еще два инспектора, прикрепленных к Гурову. Куприн и Антонов включились в работу ночью и выглядели посвежее.
Молчали. Антонов и Куприн курили, Ткаченко распахнул форточку пошире. Гуров, оттягивая начало разговора, начал укладывать все бумаги в ровную стопочку, затем вложил в папку, на которой написал: «Лозянко. Разное». Папка получилась толстой.
Гуров очень не любил бытующее в милиции выражение «работа по горячему следу». Он эти первые сутки никак не называл. Просто он знал, что в первые сутки множество брошенных в атаку людей «пашут» не за страх, а за совесть. Причиной тому было множество факторов. И человеческий гнев, стремление к возмездию, и подъем, который сопутствует началу нового дела, и стремление отличиться. Если сравнить с золотоискателями, то в первые сутки ищут слитки на поверхности. Главный свидетель мог стоять за углом и обнимать девушку или гулять с собакой. Его только надо найти, повернуть ключ зажигания – проскочит искра, мощный мотор взревет, и машина неудержимо покатится. Если же первый бросок существенного не дал, начинается отлив, людская волна откатывается. И это правильно, ведь жизнь не остановилась, не застыла, она движется, участковые и инспектора уголовного розыска района должны вернуться к своим повседневным делам. Помогать они, конечно, будут, отдельные поручения выполнять, но коренным образом впрячься обязан он, старший инспектор Гуров. «И зачем я согласился, – в очередной раз подумал Гуров. – Теперь уже поздно. Думай, думай…» Розыскное дело – не станок, за него нельзя поставить другого токаря…
– Поди умойся, – сказал Гуров и вышел из-за стола.
Боря послушно отправился в туалет.
– Мне к пятнадцати в изолятор, – сказал Куприн.
Гуров кивнул и перевел взгляд на Антонова.
– В семнадцать со следователем на обыск! – Антонов энергично взмахнул рукой. – Ножевой удар.
– Идите. – Гуров взглянул на часы. – Вы большие и умные, я вам слов говорить не буду.
Он пожал им руки, не рассердился, увидев облегчение на их лицах, выпроводил за дверь, вернувшись к столу, вытряхнул пепельницу.
