Павел Нилин - Приключения-1988
— А мне, честное слово, нравится, как Жеглов этого ворюгу уконтрапупил...
Пасюк взглянул на него с усмешкой, погладил громадной ладонью по голове, жалеючи сказал:
— Як дытына своего ума немае, то с псом Панаской размовляе...
И ничего больше не сказал. Шесть-на-девять стал объяснять насчет презумпции невиновности. А Копырин притормозил, щелкнул рычагом:
— Все, спорщики, приехали. Идите, там вас помирят...
Дом стоял в Седьмом проезде Марьиной Рощи, немного в стороне от остальных бараков. Был он мал, стар и перекошен. Свет горел только в одном окне. Жеглов велел Пасюку обойти дом кругом, присмотреться, нет ли черного хода, запасных выходов и нельзя ли выпрыгнуть из окна.
А мы стояли, притаившись в тени облетевшего кустарника. Пасюк, сопя, обошел дом, заглянул осторожно в окна, махнул нам рукой. Жеглов постучал в дверь резко и громко, никто не откликался, потом шелестящий женский голос спросил:
— Это ты, Коля?
— Да, отворяй, — невнятно буркнул Жеглов, и долго еще за дверью раздавался шум разбираемых запоров. Потом дверь распахнулась, и женщина, прикрывая ладонью коптилку, испуганно сказала:
— Ой, кто это?
— Милиция. Мы из МУРа. Вот ордер на обыск...
Мы вошли в дом и словно окунулись в бадью стоялого жаркого воздуха — пахло кислой капустой, жаренными на комбижире картофельными оладьями, старым рассохшимся деревом, прогорелым керосином и мышами. Я заглянул за ситцевую занавеску, там спали в одной кровати два мальчика лет пяти-семи, повернулся к оперативникам, шумно двигавшим по комнате стулья, сказал вполголоса: — Не галдите, ребята спят...
Жеглов усмехнулся, кивнул мне, усаживаясь плотно за стол:
— Давай, командир, распоряжайся!
Я взял лежащий на буфетике паспорт, раскрыл его, прочитал, взглянул в лицо хозяйке:
— Моторина Вера Степановна?
— Я самая... — От волнения она комкала и расправляла фартук, терла его в руках, и от беспорядочности этих движений казалось, будто она непрерывно стирает его в невидимом корыте.
— У вас будет произведен обыск, — сказал я ей нетвердым голосом и добавил: — Деньги, ценности, оружие предлагаю выдать добровольно...
— Какое же мое оружие? — спросила Моторина. — Все ценности мои вон сопят. А кроме этого, нет ничего у меня. Карточки продуктовые да денег сорок рублей.
— Тогда сейчас пригласят понятых, и мы приступим к обыску, — предупредил я.
— Ищите! — развела она руками. — Чего найдете — ваше.
— А вы не удивляетесь, что обыск у вас делают, гражданочка дорогая? — спросил Жеглов, облокотившись на стол и положив голову на сжатые кулаки.
— Чего ж удивляться! Не от себя небось среди ночи в мою хибару поехали. Раз ищете, значит, вам надо...
— А с чего вы живете? С каких средств, спрашиваю, существуете? — Жеглов, прищурясь, смотрел на нее в упор.
— Портниха я, дают мне перешивать вещички, — вздохнула она глубоко. — Там перехвачу, сям перезайму — так и перебиваемся...
— Кто дает перешивать? Соседи? Знакомые? Имена сообщить можешь?
— Разные люди, — замялась Моторина. — Всех разве упомнишь...
— А-а-а! — протянул Жеглов. — Не упомнишь! Тогда я напомню, коли память у тебя ослабла: у воров ты берешь вещички, перешиваешь, а барыги-марвихеры их забирают и, пользуясь нуждой всеобщей, продают на рынках да в скупках. Так вот вы все и живете на людской беде и нужде...
— Ну да, — кивнула согласно Моторина. — Вон я как на чужой беде забогатела, мне самой много — хочешь, с тобой поделюсь...
— А ты меня не жалоби, — мотнул головой Жеглов. — Ишь устроила — клуб для воровских игр и развлечений...
Он широко взмахнул рукой, как бы приглашая всех полюбоваться на патефон с набором пластинок и гитару с пышным бантом на стене.
— Тебя, видать, разжалобишь, — сказала Моторина и, повернувшись ко мне, предложила: — Вы, гражданин, ищите, чего вам надо. А хотите — спросите, может, я сама скажу, коли знаю, чтобы и время вам не терять...
— К вам когда приходил Фокс? — наугад спросил я.
— Фокс? Дня два тому или три...
— А зачем приходил? Что делал?
— Ничего не делал. Он у меня вещи свои держит, с женой не живет. Вот он забрал шубу и ушел...
— Какие вещи? — посунулся я к ней.
— Чемодан, — спокойно сказала Моторина. Зашла за занавеску и вынесла оттуда кожаный желтый чемодан с ремнем посредине — по описанию точно чемодан Ларисы Груздевой.
— А какую, вы говорите, шубу он взял?
— Так я разве присматривалась? Черная меховая шуба, под котик она, кажется. Сложил ее в наволочку и унес.
В чемодане оказались чернобурка, платье из панбархата, темно-синий вязаный костюм, две шерстяные женские кофты — почти все вещи, похищенные из квартиры Ларисы. Это была неслыханная удача, в нее было трудно поверить. Оставалось только понять, как эти вещи от Груздева попали к неведомому Фоксу. Если бы его удалось задержать, все встало бы тогда на свои места.
— А как попал к вам Фокс? — спросил я.
— Его привел как-то несколько месяцев назад Петя Ручечник. Сказал, что знакомец его, в Москву он в командировки часто наезжает, а с гостиницами плохо, просил приютить. Он мне платил помаленьку...
— Фокс в последний раз как выглядел?
Моторина с удивлением взглянула на меня, неторопливо объяснила:
— Приличный человек, одет в военное, только без погон. Очень культурный мужчина: слова плохого не скажет или чтобы с глупостями какими приставал — никогда. Но ночевал он редко — все больше принесет вещи, а потом забирает. Нет, ничего плохого про него не скажу — приличный мужчина...
— Скажите, Вера Степановна, — начал я, мучительно подбирая слова, — вот как бы вы определили, вы же видели здесь жуликов, отличить можете... Фокс этот — преступник или нет?
— Не думаю, — рассудительно сказала Моторина. — Он научной работой занимается...
И вдруг мне пришла в голову неожиданная мысль, но, прежде чем я открыл рот, Жеглов выхватил из планшета фотографию Груздева — в фас и профиль — и протянул Моторикой:
— Ну-ка, Вера, глянь — он?
Моторика долго крутила в руках фотоснимок, внимательно присматривалась, потом сказала нетвердо:
— Нет, не он вроде бы. Этот постарше. И нос у этого длинный... И не такой симпатичный...
— Что значит «вроде бы»? — рассердился Жеглов. — Ты же его не один раз видела, неужели не запомнила?
— А что мне в него всматриваться? Не замуж ведь! Но все ж таки этот — на карточке — не тот. Фокс — он вроде тебя, — сказала она Жеглову. — Высокий, весь такой ладный, быстрый. Брови у него вразлет, а волосы курчавые, черные...
— Про чемодан что сказал? Когда придет? — спросил я.
— На днях обещал заглянуть — перед отъездом домой. Тогда, сказал, и вещи свои заберу...
Пока оперативники заканчивали обыск, я поинтересовался у Жеглова:
— Глеб, а кто такой Петя Ручечник?
— Ворюга отъявленный. Сволочь, пробы негде ставить...
— Разыскать его трудно?
— Черт его знает — неизвестно, где искать.
— А какие к нему подходы существуют?
— Не знаю. Это думать надо. Через баб его можно попробовать достать. Но он и с ними не откровенничает. — Жеглов встал и повернулся к Моториной: — У вас останутся два наших сотрудника. Теперь они будут вашими жильцами!
— Зачем? — удивилась она.
— Затем, что в доме вашем остается засада. Вам из дома до снятия засады выходить не разрешается...
— А сколько же ваша засада сидеть тут у меня будет?..
— Пока Фокс не заявится...
Сегодня все Управление копало картошку. Мы с Жегловым направились к седьмой платформе, где должны были встретиться с остальными сотрудниками у электрички. Издали мы увидели плотную компанию, из которой нам призывно махали руками Пасюк и Тараскин. А когда подошли поближе, какая-то девушка шагнула мне навстречу:
— Здравствуйте, товарищ Шарапов! — И поскольку я от растерянности не ответил, спросила: — Вы меня не узнаете?
Я смотрел на Варю Синичкину и проклинал себя, крестьянскую свою скупость, и вместо того чтобы поздороваться с ней, думал о Жеглове — всегда и во всем тот впереди меня, потому что не бережет на выход свои единственные сапоги и на картошку не берет у Михал Михалыча старые подшитые валенки, а натягивает свои сияющие «прохаря», и если судьба дарит ему встречу с девушкой, которую уже однажды по нескладности, неловкости и глупой застенчивости потерял, то ему не придется выступать перед ней в дурацких валяных котах...
— Моя фамилия Синичкина, — нерешительно сказала девушка. — Мы с вами в роддом малыша отвозили...
На ней была телогрейка, туго перехваченная в поясе ремнем, спортивные брюки и ладные кирзовые сапоги, и вся она была такая тоненькая, высокая, с лицом таким нежным и прекрасным, и огромные ее серые глаза были так добры и спокойны, что у меня зашлось сердце.
— Вы забыли меня? — снова спросила Синичкина, и я неожиданно для самого себя сказал:
![Юрий Кларов - Пять экспонатов из музея уголовного розыска [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/165945/165945.jpg)
