Фридрих Незнанский - Кто правит бал
Турецкий с Реддвеем переглянулись. Собственно, генерал действительно предложил очень неплохой вариант, во всяком случае, попробовать стоит. И не такой уж он урод, оказывается.
— Но сами то вы представляете, кто такой Мефистофель? — спросил подобревший Реддвей.
— Как ни прискорбно это сознавать, кто-то из моих сослуживцев. Не хочу обвинять голословно, но мое личное мнение… — Расторгуев умолк, как бы размышляя, стоит или не стоит все-таки называть конкретную фамилию, возможно, возводя напраслину на невиновного человека. — Знаете, есть такая популярная русская фамилия…
— Но вы не уверены?
— Да, я не уверен.
Когда Расторгуев ушел, Турецкий, усмехаясь, поинтересовался:
— Ну что, пропесочил свою любимицу?
— Да. Только она утверждает, что ничего ему не говорила и отчета ее он не видел.
— А сам ты что думаешь: догадался он про монастырь? И если да, то как?
— Что ж ты у него лично не спросил: какая информашка у тебя, Расторгуев, и откуда?
— А ты чего не спросил? Короче, теперь это, наверное, уже не имеет значения. У меня тут, пока он лапшу грузил, возникла еще одна идейка. Я все-таки попробую разговорить Розанова насчет его пассии, нарисую ему ее злобный портрет, может, через нее тоже удастся как-то напугать нашего Мефистофеля.
— А я займусь бомбой, — угрюмо подытожил Реддвей.
С Розановым Турецкий конечно поговорил, но разговор оказался бесполезным. Чем сильнее Турецкий давил, тем сильнее Розанов запирался. В то, что его любимая могла оказаться пособницей самого Мефистофеля, он верить не хотел. О том, что она могла предать его, любимого, а тем более лечь к нему в постель не по собственному желанию, а потому, что это было нужно кому-то, не желал даже слушать.
Как Турецкий ни пытался втолковать ему, что самые красивые девушки на свете (такой, по мнению Козина, Розанов считал свою Асю) не знакомятся просто так, на пустом месте с такими угрюмыми парнями, как он, Розанов, не влюбляются с первого взгляда и не соглашаются сниматься в порнухе, а потом не занимаются подсудными деяниями (а тайное проникновение в базы данных иностранного банка с целью извлечения конфиденциальной информации о вкладах есть деяние подсудное), а если все же всем этим занимаются, то они отнюдь не те девушки, которыми хотят казаться, Розанов стоял на своем: она ни при чем, и все.
Турецкий подумывал было поторговаться. Например, пообещать скостить пару лет со срока, который Розанову грозит, или, скажем, по три, нет, по два месяца за каждую букву фамилии, имени и отчества — так даже больше двух лет получается. Непонятно только, как уменьшить на два года пожизненное заключение. По идее отсчитывать нужно от времени смерти, но что тогда получается? Эх, где ты, моя Маргарита, вот уж кто силен, так силен в казуистике. И Славка пропал.
Испытывая что-то, что, очевидно, и называют ностальгией, Турецкий позвонил в Москву. Из трех человек, с которыми он хотел бы сейчас поговорить (дочь, Маргарита и Грязнов), на месте оказался только Грязнов.
— Слав, давай выпьем по телефону, — расчувствовавшись, предложил Турецкий, услышав до боли знакомый хриплый басок товарища.
— Щас, — живо откликнулся Грязнов, и в трубке, стукнувшейся об стол, раздались его торопливые три шага к сейфу, лязг дверцы, три шага обратно, плеск коньяка и традиционный тост: — За сбычу мечт!
Черт, вот что такое Родина! А он еще костерил Расторгуева. Да за такого вот Славку, простого русского Грязнова, за то, чтобы выпивать с ним хоть изредка, чтобы видеть его родную рожу и другие такие же родные… Для этого стоит работать. Ради этого можно и умереть…
«Эк меня развезло, — осадил себя Турецкий, — и не пил же почти совсем».
— Как успехи? — спросил он уже нормальным голосом, минутная слабость ушла в небытие вместе с минутой ее возникновения.
— Асю твою пока не нашли. Проверили всех, кто хоть как-то мог оказаться Асей, но никто из них с компьютерами тесно не общается. Теперь проверяем всех остальных, но их у него было по одной в неделю многие и многие годы, так что сроки даже прогнозировать боюсь.
Реддвей провозился со своей бомбой целый день и никаких концов не нашел. Большие и малые чины кивали друг на друга, и источник дезинформации так и не определился. Или Реддвей не у тех спрашивал, или ему не желали отвечать, особенно теперь, когда информация не подтвердилась и никто не хотел брать на себя ответственность за бесплодный и беспочвенный всемирный аврал, или действительно дезинформатором был незримый и неуловимый Мефистофель.
39
Грязнову предстояло сделать выводы.
Значит, так. Обе папки — и найденная в Доме моды, и выкопанная на чудо-грядках Ожегова — «деза», сфабрикованная, чтобы нас сбить со следа. Для правдоподобности часть информации была верной. Кто-то, прознав, что Фроловский попал под подозрение, попытался эти подозрения укрепить. Фроловский претендовал на роль Мефистофеля, а сам Мефистофель решил нам по-дружески помочь?!
Турецкий снова оказался прав: Мефистофель засел в ФСБ.
Но вновь все легко и просто. Никакой демократии, у нас опять одна кандидатура, которую нужно или доказать или отвергнуть. Иванов. Иван Францевич. Злобный троль, прямо как в сказках дедушки Андерсена. Но просчитать его невозможно, а просить Меркулова дать санкцию на организацию наблюдения за ним — нереально. Костя на такое не пойдет ни за что, да и много ли даст наружка? Он же не ездит сам убивать и даже чемоданы с деньгами с собой не таскает.
Можно, конечно, под личную ответственность, не ставя никого в известность, понатыкать жучков у Иванова дома и в кабинете. Но он, во-первых, не дурак и быстренько их обнаружит, а во-вторых, если он все-таки чист, голову врио начальника МУРа насадят на толстый кол и выставят на всеобщее обозрение, чтобы другим неповадно было.
Грязнов проверил номер телефона, названный Бондаревым. Телефон мобильный, куплен полгода назад и зарегистрирован на некую Егорову Елену Андреевну, действительно проживающую по адресу, на который приходили счета. Счета регулярно оплачивались, но сама Егорова — бабушка, божий одуванчик восьмидесяти девяти лет, ни о чем таком и не подозревала. Точно такой же номер был обнаружен и в записной книжке Ханина.
Бондарев умирал от страха и рвался в бой. Он прекрасно понимал, что, как только хозяева узнают, что он жив, за ним начнется самая настоящая охота.
Грязнов эти опасения разделял не совсем: не такая большая шишка этот Бондарев, чтобы объявлять на него всероссийскую охоту. Но разубеждать Бондарева было не в его интересах.
Тот сам напросился составить фотороботы тех, с кем встречался, передавая труп. Но фотороботы получились некачественные, расплывчатые и неопределенные. Бондарев не только не мог вспомнить особые приметы людей, но даже толком не мог вербализовать свои впечатления от той встречи. Да и что делать с получившимися портретами, тоже было пока не ясно. Пойти в отдел кадров ФСБ и попросить посмотреть фотографии? Выход предложил Денис: нужно взять самого Бондарева и посадить его с биноклем где-нибудь на Лубянке. Если он не ошибся и эти ребята действительно гэбэшники, то, как это ни дико звучит, есть теоретическая вероятность, что рано или поздно они пройдут мимо и тогда по каким-то деталям осанки, походки, одежды или еще чего-нибудь Бондарев сможет хоть кого-то однозначно опознать.
Бондарева посадили в машину с тонированными стеклами, и он через телеобъектив рассматривал каждого входящего и исходящего. Работали с половины восьмого до десяти утра, когда славные работники органов неспешно стекались на свои рабочие места, и пришли к выводу, что это не самый лучший способ слежки. Во-первых, Бондарев быстро уставал, пристально всматриваясь в каждое лицо, и уже к исходу второго часа не мог нормально работать, а во-вторых, их могли засечь, а это грозило совершенно непредсказуемыми неприятностями.
На следующий день Денис просто оставил на стоянке машину, а в ней работающую видеокамеру, и Бондарев, уже в спокойной обстановке просмотрев фильм, выбрал двоих. Грязнов вначале жутко обрадовался, поскольку рассчитывал определиться максимум с одним, но радовался он рано, ибо оказалось, что эти двое как раз и есть претенденты только на одно место.
Бондарев божился, что кто-то из них непременно старший группы, которая забирала у него труп. Только вот кто?
Как это ни парадоксально, но они действительно были похожи, не близнецы конечно, тем не менее тот же рост — средний, примерно тот же вес — средний, фигура обыкновенная — средняя. Один, правда, лысоват, а другой вполне волосатый, но Бондарев тогда видел человека в кепке и прическу запомнить не мог, в лицах тоже было что-то общее, то есть лица абсолютно не запоминающиеся, без единой особой приметы, ни родинок, ни бородавок, ни шрамов от уха до уха, «которые, к счастью невозможно скрыть», ни даже сломанного носа или разорванных ушей. Тут Грязнов Бондарева не винил, он сам бы запросто спутал этих двоих на улице. Денис аккуратно повесил предполагаемым злодеям на хвост своих людей, и те смогли выяснить места проживания обоих и даже фамилию одного по корреспонденции в почтовом ящике — Ларин.
