Виктория Платова - Змеи и лестницы
– Как вы думаете, Борис… Этих качеств достаточно, чтобы обмануть смерть? Заставить ее играть за тебя?
– Никаких качеств недостаточно, Миша. Но они – самые подходящие.
Стоило Вересню произнести эти слова, как раздался Гром небесный. Он шел со стороны кухни и легко распадался на составляющие: металлический лязг кастрюль, звон разбитой посуды, тяжелое, утробное уханье дерева. Предчувствуя недоброе, Вересень выскочил из комнаты, а следом за ним потянулись Миша и Литовченко. Зрелище, которое открылось им, было удручающим: посередине кухни валялось несколько кастрюль и разбитые черепки, бывшие когда-то посудой: пара сувенирных кружек из Анталии, три красно-белые пиалушки, произведенные еще во времена Первого секретаря ЦК КП Узбекистана Ш. Р. Рашидова, и – бережно хранимая семейная реликвия, доставшаяся Вересню еще от покойной бабушки: супница Кузнецовского фарфора. При виде раскоканной на куски и столь дорогой его сердцу супницы, Вересня пронзила острая боль в области грудины. И тут же, со дна души, поднялась ярость: Мандарин, наконец, проявил себя! Все это время он прикидывался существом, прибывшим на Землю с другой планеты, другом, братом, настоящим парнем – пусть и дурацким. Но на поверку оказалось, что он самый настоящий шкодливый кот.
Всего лишь кот.
«Всего лишь кот», между тем, сидел на холодильнике, растопырив уши и закрыв глаза. С тем же успехом он мог сидеть и на Ольгинской сосне, во владениях Додика: холодильник был высоченный, занимал слишком много места и возвышался над кухней, как утес. Купленный в девяностые, в Апраксином дворе, у каких-то залетных азербайджанцев, – он оказался точной копией американских холодильников конца пятидесятых. А, может, этим холодильником и являлся; удачей было уже то, что гробовидная конструкция пролезла таки в дверь и Вересню не пришлось расширять дверной проем. И вот теперь, на самой вершине ретро-утеса сидел дурацкий парень с закрытыми глазами.
– А-ну, слазь, – скомандовал Вересень.
Мандарин склонил голову набок, но с места не сдвинулся.
– Слазь, кому говорю. Любишь кататься люби и саночки возить.
Умозрительные саночки понадобились Вересню для того, чтобы так же умозрительно погрузить в них еще минуту назад вполне безусловную посуду.
– Получишь у меня! – изначально Вересень собирался показать дурацкому парню кулак, но в последний момент передумал и помахал в воздухе растопыренными пальцами. – Слазь!
И тогда Мандарин приоткрыл глаза: сначала один, а затем – другой. И глаза эти были такими невинными, исполненными кротости и любви (но и легкой насмешки тоже), что ярость Вересня улетучилась сама собой. Разве имели значение какие-то бездушные куски фарфора и фаянса, если рядом находился дурацкий парень — забавный, теплый и живой?
– Ладно. Не парься. Я тоже тебя люблю.
Вздохнув, Боря присел на корточки, и принялся собирать с пола черепки. И только теперь обнаружил среди боя посуды (интересно, во сколько бы это вылилось по прейскуранту?) еще два, совсем крошечных осколка.
Магнит.
Хрупкий мадридский медведь, когда-то давно унесенный Вереснем из квартиры убитой Кати Азимовой.
Влюбленные
…Парня звали Амирам Ганчев.
Он был однокурсником Даниловой и Рупасова и единственным, кого удалось оперативно разыскать и договориться о встрече. Координаты, заданные Ганчевым по телефону, поначалу смутили Вересня: Четвертая Советская, 10. Во дворах.
– Во дворах? А там что?
– Там съемки. У меня будет немного времени, чтобы поговорить.
К вящему неудовольствию капитана Литовченко (очевидно имевшего на полицейского комиссара Нойманн свои планы) Миша увязалась за Вереснем: ей очень хотелось посмотреть, как добывают информацию эти странные русские.
Отстояв в пробке на Суворовском не меньше двадцати минут, комиссар сказала Вересню:
– Вы могли бы просто вызвать этого человека, Борис. И не терять столько времени. Не думала, что в Петербурге такой напряженный траффик.
– А во Франкфурте что, все пересели на велосипеды? Или на воздушные шары?
– Нет, но…
– И я не могу вызвать этого человека… Ганчева. Потому что заинтересован в нем гораздо больше, чем он во мне. Он не свидетель. Но случайно может знать то, что мне нужно, чтобы выстроить определенную версию. Вы ведь работаете так же, Миша.
– Да. Но эти ужасные пробки…
– Уже приехали.
Они и впрямь уткнулись в целую кавалькаду машин и пару лихтвагенов, от которых прямо во двор змеями тянулись провода.
Амирам Ганчев обнаружился в заполненном людьми третьем дворе – таком же неухоженном, как и среда обитания Макбета-Шейлока Лапоногова. Правда, помойку здесь заменяли проржавевшие, украшенные граффити гаражи. Пока Миша, как зачарованная, смотрела на киношные приготовления, Вересень перехватил за рукав первого попавшегося посвященного (им оказался худосочный юноша в очках и не так давно вышедших из моды джинсах-дудочках) и шепотом спросил, где бы им найти актера Ганчева.
Очкарик указал на дальний гаражный угол, где, в полном одиночестве, стоял брюнет с бумажным стаканчиком с кофе в руках. В полном соответствии со своими болгарскими именем и фамилией, он был смуглолиц и темноглаз. А еще – ладно скроен и крепко сшит.
– Амирам? – произнес Вересень, подходя.
– Да.
– Это я вам звонил. Меня зовут Борис Евгеньевич…
Вересень полез в пиджак, за удостоверением, но Ганчев остановил следователя жестом руки: не стоит, и так все понятно.
– Что вас интересует, Борис Евгеньевич?
– Денис Рупасов и Марина Данилова.
– Угу. Вместе или поотдельности?
Вопрос несколько озадачил Вересня:
– Не знаю. А… как правильнее?
– Правильнее им было никогда не встречаться.
– Почему?
– Каждый из них намного лучше сам по себе. Но когда они вместе – это беда.
– Для кого?
– Для них самих.
– Вы хорошо их знаете, Амирам?
– Мы учились вместе, но никогда не были друзьями.
– А был ли на вашем курсе кто-то, кто с ними дружил?
– Сомневаюсь. Они были чересчур… – Амирам щелкнул пальцами, подбирая нужное слово.
– Чересчур надменными? – подсказал Вересень.
– Пожалуй, так. Мы не виделись после института. Может быть, сейчас что-то изменилось.
Может быть, сейчас они мертвы, – неожиданно подумал Вересень. Если принять версию Миши, – они мертвы. Вместе и поотдельности.
– Вы сказали, что каждый из них лучше сам по себе…
– Марина – чудесная девчонка. Во всяком случае, – была, когда мы познакомились. Легкий человек – наверное, так принято говорить. Но она влипла в Рупасова.
– Влипла?
– Влюбилась без памяти. Все это видели. Что она только не делала, чтобы зацепить его! Крутила романы с другими, даже собиралась замуж за старшекурсника…
– Илью Нагорного?
– Да. Кажется, его звали Илья.
– Собиралась, да так и не собралась?
– Она хотела, чтобы Рупасов ревновал. Но он не то, что не ревновал… Напротив, вздохнул с облегчением.
– Рупасов… Э-э… – теперь уже пришел черед Вересня искать нужные слова. – Поступал с Мариной дурно?
– Он просто не любил ее. Не мог ответить на чувства. Разве это дурной поступок?
– Нет, – вынужден был признать Вересень. – Сердцу не прикажешь.
– Банально, но правда, – Амирам кивнул головой. – Но он хорошо к ней относился. С нежностью. Они были друзья. Лучшие. Может быть, сейчас все изменилось?
– Нет, – у Бори были все основания сказать это. – Ничего не изменилось и сейчас.
– Ну вот, видите. Одну любовь сделала невротичкой и глубоко несчастным человеком. А другой, наверняка, мучился чувством вины. А не будь их друг у друга, они могли бы стать намного счастливее. Разве это не беда?
– Пожалуй, – спокойный и рассудительный болгарин нравился Вересню все больше. Нескольких точных психологических характеристик хватило, чтобы Денис и Марина проявились, как проявляется усеянное мелкими камнями и ракушками морское дно, когда прилив отступает. – Скажите, Амирам… Рупасова ведь собирались отчислить из института.
– Что-то такое припоминаю, но подробности мне неизвестны. Я и тогда их не знал.
– Это не могло быть связано с профнепригодностью?
– Он был не лучше и не хуже большинства других. Просто актер – и все.
– А вы, я смотрю, не просто. Преуспели, можно сказать.
Амирам Ганчев пристально взглянул на Вересня, а затем расхохотался, запрокинув голову и обнажив крупные, похожие на фасолины, зубы.
– Преуспел, да. Вот, играю бизнесмена, жертву разбойного нападения. Смерть наступает на сорок четвертой секунде после появления в кадре.
– Жаль.
Еще никогда Вересень не был так искренен.
… – Ну? Узнали то, что вам нужно? – спросила Миша, когда они садились в машину.
– Кое-что. Правда, это лежит в области психологии и вряд ли облегчит нам поиски. Утешает одно: если бы Марина Данилова не была так настойчива в поисках пропавшего друга, мы бы так ничего и не узнали…
