Даниил Лектор - Метод
Меглин скрипнул зубами, схватил убийцу за голову и ударил его лбом в лицо, ломая нос. Стрелок заорал от боли, свалился на землю, истерически крича:
– Нет, не пойду!
Но Меглин подхватил его, как куль, и потащил дальше. Есеня с ужасом смотрела на сыщика. Лицо у него исказилось, побелело, его бил тик. Девушка слишком хорошо знала, что за этим последует…
– Остановись! – воскликнула она. – Тебе нельзя! Прошу тебя!
– Послушай ее, Меглин! – просил Стрелок.
Сыщик шел дальше, словно не слышал.
– Ну хочешь, я сама это сделаю? – тихо сказала она. И тогда он ответил:
– Нет. Я сам это сделаю. Сам!
– Но тебе нельзя!
Он больше не отвечал. Дотащил Стрелка до нужного места и швырнул на землю рядом со свежевырытой могилой. Спросил:
– Ты помнишь это место?
Стрелок отрицательно покачал головой.
– Помнишь! – заявил сыщик. – Мы сюда приходили на похороны, когда умирал кто-то из наших. Из детдомовских. Их хоронили здесь. И их тоже похоронили здесь! Вчера! Пятнадцать душ!
Теперь Стрелок понял. Закричал:
– Не убивай меня, Меглин! Не убивай!
– Я не буду тебя убивать, – сказал Меглин. – Я хочу, чтобы ты страдал. Мучился от ужаса и бессилия. Я не придумал лучше. Но простота бывает эффективной. Ты будешь лежать с теми, кого убил. Ты будешь желать сдохнуть. Лежи и думай: а вдруг и правда ТАМ что-то есть? И тебя там ждут? А вдруг там – такой же ужас? Только вечный! Я думаю, ты заслужил. И я готов ответить за свое решение. Хоть здесь, хоть там.
Он шагнул в сторону и сбил ногой крышку со стоявшего у могилы гроба.
– Видишь? – спросил он. – Я все приготовил. Теперь ты понял?
Да, он понял.
– Нет!! – закричал Стрелок. – Пристрели меня, Меглин! Лучше пристрели!
Меглин схватил лопату и несколькими ударами перебил Стрелку руки. Потом поднял его и швырнул в гроб. Стрелок понял, что пощады не будет. И тогда его голос изменился – он стал прежним.
– Думаете, вы лучше меня? – крикнул он.
И затем, обернувшись к Есене, сказал:
– Это твой отец меня выпустил! На нем вся кровь!
Этого девушка не ожидала. Удар был так силен, что она пошатнулась.
– Что? – воскликнула она. – Что? Нет!!
Но про себя уже знала – да, все так и есть.
– Не слушай его! – уговаривал Есеню Меглин.
И она соглашалась:
– Он врет! Скажи, что он врет!
Но сама знала – нет, все правда.
Меглин накрыл гроб крышкой, вколотил гвозди. Доносившиеся изнутри вопли перешли в вой.
– Теперь ты веришь в ад? – спросил сыщик.
Потом столкнул гроб в могилу и закопал.
Все было кончено. Меглин, за последние часы словно постаревший на десять лет, пошел прочь с кладбища. Шел нетвердо, шатался и все время оглядывался, словно кого-то искал…
– Родион! – окликнула его Есеня.
Он остановился. Посмотрел на нее. Сказал:
– Ты спрашивала, кто убил Олю.
– Не имеет значения! – торопливо сказала она.
Есеня не хотела этой правды, по горло была сыта правдой. Но Меглин был беспощаден. Сказал:
– Я.
– За что? – спросила Есеня.
– Она просила, – объяснил он. – «Лучше смерть, чем здесь». Так она сказала. «Это не жизнь». Я ведь тоже был ее другом. Любил ее.
И вновь замолчал и пошел к воротам. Есеня позвала его, но он не обернулся.
Вышел из ворот – и вдруг увидел впереди мальчика. Того самого, что раньше мелькал среди могил. Он уже знал, кто этот мальчик. Это был он сам, Родион Меглин, – каким был в девять лет.
Он подошел ближе, мальчик ждал его. Меглин протянул руку, чтобы погладить, приласкать его, лишенного ласки…
Есеня, стоя в воротах кладбища, увидела странную картину – Меглин, стоя посреди дороги, протягивал руку в пустоту…
Они стояли рядом – Меглин-взрослый и Меглин-ребенок. И ребенок сказал взрослому:
– Всё…
Тогда взрослый Меглин рухнул на спину и выгнулся в судороге. Есеня бросилась к нему, обхватила руками, прижала к себе.
– Родион! – кричала она. – Родион!
Но он уже не слышал. Он видел море и женщину, что ждала на берегу. Это была его мать. Она взяла его за руку, как когда-то, и они ушли. Ушли прочь…
…Из последних сил Есеня втащила Меглина в машину – она хотела уехать подальше от кладбища. Девушка понимала: Меглин не хотел бы, чтобы Стрелка нашли. Чтобы его жертва оказалась напрасной. Проехав несколько километров, она остановилась и вызвала «скорую».
…Прокурор Стеклов приехал одновременно со «скорой» и сразу поспешил к дочери. Спросил:
– Где Стрелок?
– Больше ты о нем не услышишь, – ответила Есеня. – Обо мне тоже. Никогда.
Повернулась к отцу, изучающе посмотрела на него, спросила:
– Как ты жить-то после этого можешь? Не страшно?
Он не знал, что скрывается за словом «этого». Предположить можно было многое.
– Есеня… – начал прокурор… Но дочь уже села в «скорую» и захлопнула дверь.
Прошло несколько недель. Рука у Есени зажила, она вновь могла водить машину. После некоторого перерыва она приехала в психиатрическую клинику, чтобы увидеть Меглина. У входа в отделение усиленного наблюдения ее встретил Бергич. Они вошли в палату. Меглин, одетый в темно-синюю пижаму, был за руки и за ноги привязан к кровати. Остановившимся взглядом он смотрел в никуда.
– Это для его же безопасности, – тихо сказал ей Бергич. – Он уже дважды пытался покончить с собой. Сначала из подоконника гвоздь вынул. Потом набросился на санитара. Когда ему помешали, попытался разодрать себе горло. Хорошо, что у нас наблюдение круглосуточное…
Слушая его, Есеня вспомнила, как несколько дней назад ей звонил Саша, спрашивал, как там Меглин, радовался, что тот жив. Сейчас она знала, что ему ответить: «Это не жизнь. Это смерть с открытыми глазами»…
Из клиники она поехала в прокуратуру, к отцу – хотела забрать некоторые дела. В приемной ее остановила секретарша:
– Андрея Сергеевича нет…
– А где он? – спросила Есеня.
– Вы разве не знаете? – удивилась девушка. – Он заявление подал. Уволился.
Тогда Есеня отправилась в то место, которое про себя называла «здание». Машина отца стояла во дворе. Входная дверь открыта. Прошла по дому – нигде никого. На кухне стояла пустая бутылка из-под виски, прижимала записку с одним словом: «Прости». Охваченная тревогой, девушка бросилась в кабинет – и убедилась, что сейф с оружием открыт. Есеня вышла на задний двор.
Здесь сидел Стеклов – не спавший две ночи, небритый, в халате поверх пижамы. Рядом на столике лежал пистолет. Не поворачиваясь к дочери, прокурор сказал:
– Я знал, что ты придешь. Вернее, не знал… Надеялся.
Есеня подошла к отцу, спросила:
– Зачем?
– А смысл? – ответил Стеклов.
– Я прощаю тебя, – тихо сказала она.
– Я сам себя не прощу.
– Живи так, – предложила она.
– Зачем? – вернул он ей ее вопрос.
– Ради меня, – ответила она.
Стеклов взглянул на дочь… и вдруг в его лице что-то дрогнуло, на глазах появились слезы. Есеня крепко обняла отца, и он заплакал у нее на груди…
А потом они сидели в кабинете, и отец показывал ей фотографии старых друзей – Огнарева, Меглина, других… И рассказывал:
– Я полюбил ее в тот момент, когда впервые увидел. Я долго думал, что мы победили болезнь. Дал ей другое имя. Посадил в клинику на ее место Игнатович. Мы поженились. Родилась ты. А потом… Убили моего коллегу. Потом второго. До всего докопался Огнарев. Она убивала тех, кто, как ей казалось, угрожал мне и моей карьере, а значит – и ей, и тебе. Я не поверил Огнареву, не захотел слушать. А потом стало поздно. Огнарев написал докладную. Чтобы ему не поверили, Вера должна была исчезнуть. Она сама этого хотела. И я попросил Родиона. Я обвинил Огнарева в нечистоплотности. Его уволили, жизнь покатилась по наклонной. Я был вынужден так поступить…
…Прошла еще неделя, и еще… А потом…
Однажды вечером санитары, как обычно, развели пациентов психиатрической клиники по палатам, заперли двери. Больничный корпус опустел. И тогда в коридоре отделения усиленного наблюдения появилась Есеня. Двигаясь совершенно бесшумно, вошла в процедурную. Здесь возле стены стояла большая ванна. В ней лежал Меглин. Лицо у него было умиротворенное; казалось, что он просто дремлет. Вот только его запястья были крепко привязаны к специальным ручкам на краях ванны.
Есеня села на край ванны.
– Я поняла, кто я, – сказала она. – Я теперь – ты.
Лицо Меглина оставалось совершенно неподвижным: не лицо, а маска.
– Я тебе обещала, – снова заговорила она, – держать тебя за руку. Вот, держу. Ты чувствуешь?
Она сжала его руку. Но он не ответил на пожатие. Так прошло несколько минут. Потом она склонилась к нему и сказала в самое ухо:
– Я люблю тебя.
