Ю Несбё - Призрак
Существовали три альтернативы. Продать, обмануть или украсть.
Сначала продать. Но что у меня оставалось, если я успел продать даже собственную сестру? Я вспомнил. «Одесса». Она была спрятана в репетиционном зале, а пакисы из Квадратуры наверняка выложат пять тысяч за пушку, стреляющую хреновыми очередями. И я побежал на север, мимо здания Оперы и Центрального вокзала. Но наверное, в зал кто-то залезал, потому что на дверях висел новый навесной замок, а гитарных усилителей не было, осталась только ударная установка. Я поискал «одессу», но они, блин, и ее забрали. Воры несчастные.
Потом обмануть. Я поймал такси и отправился на запад, в район Блиндерн. Шофер начал ныть о деньгах, уже когда я садился, видимо, понял расклад. Я попросил его остановиться там, где дорога упирается в железнодорожные рельсы, выскочил из машины и помчался через пешеходный мост, оставив водилу с носом. Я пробежал через весь Фошкнингс-парк. Я бежал, хотя за мной никто не гнался. Я бежал, потому что времени оставалось мало. Только я не знал для чего.
Я открыл ворота и пробежал по гравиевой дорожке к гаражу. Заглянул в щель сбоку от железных жалюзи. Лимузин был на месте. Я постучался в двери виллы.
Открыл Андрей. Старикана нет дома, сказал он. Я указал на соседний дом за водохранилищем и сказал, что он, наверное, там, потому что лимузин-то стоит в гараже. Он повторил, что «атамана» нет дома. Я сказал, что мне нужны деньги. Андрей ответил, что ничем не может мне помочь и что мне больше никогда не следует приходить сюда. Я сказал, что мне нужна «скрипка», только сейчас, в первый и последний раз. Он ответил, что «скрипки» пока нет, что у Ибсена закончился какой-то ингредиент и мне надо подождать пару недель. Я сказал, что за это время умру, что мне необходимы деньги или «скрипка».
Андрей хотел закрыть дверь, но я успел вставить ногу в дверной проем.
Я сказал, что если не получу то, что мне надо, то расскажу, где он живет.
Андрей посмотрел на меня.
— Are you trying to get yourself killed?[46] — спросил он с комичным акцентом. — Remember Псина?[47]
Я протянул руку. Сказал, что легавые хорошо заплатят за информацию о том, где живет Дубай со своими крысами. Плюс еще немного за рассказ о том, что случилось с Псиной. Но больше всего они отстегнут, когда я поведаю им о мертвом агенте на полу в подвале.
Андрей медленно покачал головой.
Тогда я сказал казаку «пасшол вчорте», что, как мне кажется, по-русски означает «пошел к черту», и удалился.
Я ощущал его взгляд на своей спине всю дорогу к воротам.
Я понятия не имел, почему старикан позволил мне безнаказанно улизнуть с наркотой, как мы поступили с Олегом, но я знал, что за только что содеянное не останусь безнаказанным. Но мне было по фигу, я был в отчаянии, я слышал только одно — голодный крик вен.
Я пошел к тропинке за церковью Вестре-Акера. Постоял немного, посмотрел, как приходят и уходят старушки. Вдовы, навещающие могилы своих мужей и свои собственные, с сумочками, полными бабла. Но во мне, блин, этого не было. Я, Вор, стоял совершенно спокойно и потел, как свинья, потому что боялся этих хрупких восьмидесятилетних старушенций. От этого можно расплакаться.
Была суббота, и я мысленно перебрал всех своих друзей, способных одолжить мне денег. Я проделал это быстро. Таких не было.
Потом я вспомнил об одном человеке, который как минимум обязан был одолжить мне денег. Если не хотел проблем на свою голову.
Я сел в автобус, поехал на восток, вернулся в правильную часть города и вышел в Манглеруде.
На этот раз Трульс Бернтсен оказался дома.
Он стоял в дверях своей квартиры на шестом этаже многоквартирного дома и слушал, как я выдвигаю ему почти такой же ультиматум, как на улице Блиндернвейен. Если он не даст мне пять тысяч, я расскажу, что он убил Туту и спрятал труп.
Однако Бернтсен держался совершенно хладнокровно. Пригласил меня зайти в квартиру, где мы, конечно, обо всем договоримся, сказал он.
Но в его взгляде было что-то очень неправильное.
Поэтому я не вошел, заявив, что обсуждать тут нечего: либо он раскошелится, либо я пойду и сдам его за вознаграждение. Он ответил, что полиция не платит тем, кто пытается настучать на полицейского. Но пять тысяч он наскребет, мы ведь не чужие люди, нас можно считать почти друзьями. Сказал, что столько наличных у него дома нет и нам надо доехать до банкомата, машина внизу, в гараже.
Я подумал. Колокольчик, предупреждающий об опасности, звенел вовсю, но жажда, блин, была невыносимой, она блокировала всякую разумную мысль. Поэтому я кивнул, хотя знал, что поступаю неверно.
— Значит, ты получила результаты анализа ДНК? — спросил Харри, осматривая посетителей «Посткафе».
Ни одного подозрительного человека. Или, вернее, куча подозрительных личностей, но никого из них нельзя было принять за полицейского.
— Да, — ответила Беата.
Харри взял телефон другой рукой.
— Думаю, я уже знаю, кого поцарапал Густо.
— Да? — спросила Беата с неподдельным изумлением в голосе.
— Ага. Человек, данные которого имеются в регистре ДНК, является либо подозреваемым, либо осужденным, либо полицейским, который мог оставить свои следы на месте преступления. В нашем случае речь идет о последнем. Его зовут Трульс Бернтсен, и он служит в Оргкриме.
— Откуда ты знаешь, что это он?
— Ну, суммировал все, что случилось, можно так сказать.
— Да ладно, — ответила Беата, — не сомневаюсь, что это основывается на серьезных размышлениях.
— Спасибо, — сказал Харри.
— И тем не менее это совершенно ошибочное утверждение, — произнесла Беата.
— Еще раз?
— Кровь под ногтями Густо не принадлежит Бернтсену.
Но пока я стоял перед дверью Трульса Бернтсена, который ушел за ключами от машины, я бросил взгляд вниз. На свои ботинки. Чертовски хорошие ботинки. И я вспомнил об Исабелле Скёйен.
Она не была такой опасной, как Бернтсен. И она с ума по мне сходила, — что, может, нет?
С ума сходила, и даже чуть больше.
Поэтому, не дожидаясь, когда вернется Бернтсен, я помчался вниз, перепрыгивая через семь ступенек и на каждом этаже нажимая кнопку лифта.
Я запрыгнул в метро и поехал к Центральному вокзалу. Сначала я хотел ей позвонить, но потом отбросил эту мысль. Она всегда может придумать причину для отказа по телефону, но никогда, если увидит меня живьем, очень даже живьем. К тому же по субботам у ее конюха был выходной. А это в свою очередь — поскольку жеребцы и свиньи, блин, не могут достать себе еду из холодильника — означало, что она находится дома. Поэтому на Центральном вокзале я уселся на эстфолдскую электричку, в вагон для обладателей месячных проездных, поскольку билет до Рюгге стоил сто сорок четыре кроны, которых у меня по-прежнему не было. От станции до фермы я шел пешком. А идти там не близко. Особенно если начнется дождь. А дождь начался.
Когда я вошел во двор, то увидел, что ее машина здесь. Полноприводной автомобиль, который используют для форсирования улиц в центре города. Я постучал в окошко фермерского дома — она научила меня называть так дом, не предназначенный для содержания животных. Но никто не вышел. Я закричал, эхо заметалось между стенами построек, но никто ему не ответил. Наверное, она уехала на верховую прогулку. Не страшно: я знал, где она обычно хранит наличные, а здесь, в сельской местности, люди еще не научились запирать свои дома. Так что я нажал на ручку двери, и она оказалась открытой, да.
Я направился к спальне, и вдруг она оказалась прямо передо мной. Она, такая большая, стояла на верхней ступеньке лестницы, широко расставив ноги, в банном халате.
— Что ты здесь делаешь, Густо?
— Хотел увидеть тебя, — сказал я, включая улыбку.
Врубил на полную.
— Тебе надо к зубному, — холодно ответила она.
Я понял, о чем она: на моих зубах появились коричневые пятна. Зубы казались немного подгнившими, но щетка со стальными зубчиками мне уже не поможет.
— Что ты здесь делаешь? — повторила она. — Нужны деньги?
Мы с Исабеллой оба были такими, мы были похожими, нам не надо было прикидываться.
— Пять кусков? — сказал я.
— Так дело не пойдет, Густо, мы покончили с этим. Отвезти тебя обратно на станцию?
— Что? Да ладно тебе, Исабелла. Трахнемся?
