Алексей Суконкин - Суконкин Алексей
Серж залпом выпил полстакана водки, и стал грызть сухую корочку хлеба.
— Слушай, а ты в каких войсках служил? — Чиф тоже выпил и придвинулся к Сержу.
— А что?
— Мину сделать сможешь? Ну, там, или просто взрывчатку?
— А чего не смочь? Смогу.
— Так ты вообще ценный человек, Серж! Фикса — урод, что в тебе спеца во время не разглядел!
— Ну?
— Слушай, а сколько надо, что бы машину взорвать?
— Обездвижить или гарантированно разнести? — в голосе Сержа вдруг почувствовался профессионализм.
— Разнести. Чтоб всех убило в машине…
— Четыреста грамм тротила хватит, чтобы убить всех, кто сидит внутри.
— Откуда такая точность? — усмехнулся Чиф.
— Потому что тротиловые шашки бывают весом в семьдесят пять, двести и в четыреста грамм. Маленькая, средняя и большая. Маленькой и средней мало. Большой хватит.
— Пробовал?
— Пробовал, — кивнул Серж. — От машин ни хрена не остается…
Чиф выпил последнюю стопку и пустую бутылку бросил в мусорное ведро. Серж тоже допил водку, и его стало кренить набок.
— Ладно, я к тебе зайду. Пока из дома не высовывайся. Тебя наверняка будут менты искать как связь Фиксы, но ты не бойся. Если ты все сделал правильно, то у них на тебя ничего нет. Скажи, что ты в запое третий день.
— Я найду, что сказать.
— Ну, давай!
Чиф вышел из дома. В машине он вытащил из рукава пальто сигнальный пистолет, переделанный для стрельбы охотничьими патронами, и разрядил его. Он хотел завалить своего киллера, но после слов о способности изготовить взрывное устройство, решил пока повременить. Сам он такое устройство сделать не мог. Не знал как…
Захотелось развлечься, и Чиф поехал к своей подруге. Алла встретила его без желания. Он отработал на ней положенное, и развалился на постели.
— Говорят, это ты Фиксу привалил, — вдруг сказала девушка.
— С чего ты взяла?
— Люди говорят. А я помню, как ты дергался в тот день, когда его убили, — она попыталась улыбнуться, делая вид, что ей все равно. — Ты не боишься, что я скажу это кому-нибудь?
— Нет, не боюсь.
— Почему? — спросила она.
Это были её последние слова. Через несколько секунд она уже лежала на асфальте после полета с девятого этажа. Чиф выскочил из комнаты, и никем не замеченный, как ни в чем не бывало спустился вниз и присоединился к толпе зевак, начавших окружать труп голой девушки. Немного потоптавшись, он убедился, что она мертва, и спокойно пошел своей дорогой.
Опера валились с ног от усталости. Было опрошено огромное количество народа. Общественность тоже стояла «на ушах». В итоге Юрьева вызвал к себе мэр города. Мэр находился в подавленном состоянии. Он предложил Вадиму сесть, и устало спросил:
— Я чем-нибудь могу помочь? Может, бензин нужен? Или еще что? Говори, не стесняйся! Всё дам, что в моих силах. Я понимаю, что большое начальство только мешает работе, но я не могу оставаться безучастным. Ведь это мой город, и я не потерплю здесь бандитского произвола…
— Спасибо. У нас пока всего хватает, — Вадим чувствовал, что перед ним сидит человек, который в силу своего характера и общественного положения действительно был хозяином. Но в данном деле, в деле наведения порядка, «руками» хозяина все же оставался шестой отдел…
— Ну, так все же? — мэр вскинул брови.
— Об одном могу попросить, — Вадим мгновение помолчал. — Задача уголовного розыска — раскрывать преступления. Задача УБОПа — сделать жизнь бандитов невыносимой. Любыми средствами. Для меня хороший бандит — это тот бандит, который сидит в тюрьме или лежит на кладбище. Если они перестреляют друг друга — это только на пользу всему обществу…
— Я понял. Я сделаю все, чтобы вам никто не мешал. Поговорю с начальником ГОВД…
Вадим про себя усмехнулся: начальник ГОВД хоть и находился еще на своем посту, но близилось то время, когда к нему в кабинет войдут парни из УСБ…
Вечером Ивану позвонила Оля Уткина:
— Ваня, ты мне нужен…
— Как мужчина? — спросил Иван.
— Тебе все одно…
Через двадцать минут Иван встретил Уткину в безлюдной части города.
— Здорово, Оля! Когда у тебя суд?
— Здорово. Суд будет послезавтра…
— Ну, а я тебе, зачем нужен? — Иван сидел в машине и разговаривал с Олей через приоткрытое окно.
— Ты мне снова объясни, что мне говорить про начальника милиции полковника Саблина на моем суде…
Шилова пробил мелкий пот. Он был опером, и ошибиться в предчувствии он не мог: Оля явно разводила его на базар, который она знала от и до. Это могло означать только одно: инструкции по поведению в суде хотел услышать кто-то еще…
Иван чуть было не потерял самообладания, но взял себя в руки. В висках мощными ударами билась кровь, руки мелко дрожали. Кто мог им заняться? Кто?
— Садись, — сказал он Уткиной. — Объясню все подробно…
Пока Оля обходила машину, Иван быстро окинул взглядом окрестности. Если на Уткиной установлен простой диктофон, то это полбеды, но если радиомикрофон… тогда к нему в придачу где-то рядом, не дальше ста метров, должна находиться машина с приемником и магнитофоном…
За кустами стояла черная «Камри» с тонированными стеклами… она?
Оля села на сиденье и вымученно улыбнулась.
— Прокатимся? — спросил Иван, пристально наблюдая за реакцией Уткиной. Обычно на подобных мероприятиях не рекомендуется куда-то далеко отъезжать, ибо таким образом можно сорвать запись разговора…
— Не, — Оля помотала головой. — Мне тут надо… подруга в магазине ждет…
Можно, конечно, наговорить нейтральных слов, но тогда никогда не узнаешь, кто на тебя начал охоту…
— Да у меня делов разных куча, — сказал Иван. — Давай так, я тебе все что надо буду говорить, а в это время мы с тобой пока прокатимся по городу… как?
— Ну, поехали… — сказала Оля.
Иван почувствовал, что это решение ей далось не легко…
— Значит так, — начал было Иван, но потом прервал разговор и по сотовому вышел на Женю: — Слышь, ты где?
— В отделе, — отозвался Сорокин.
— Возьми двух пэпээсников с палкой и выходи на дорогу перед отделом.
— Понял, — сказал Сорокин, хотя ничего еще не знал…
Иван нарочно медленно ехал по городу и для того, что бы пока ничего не говорить по делу, имитировал перед Уткиной разговор по сотовому с несуществующим абонентом:
— Васек, привет! Да, я… что, это как же так? А ты что? А пацаны? Ну вы даете, а я уж думал…
Болтая сам себе он увидел в зеркало заднего вида, как черная «Камри» шла за ним на некотором удалении…
— Ну, что, говори… — нервничала Уткина…
— Видишь, по телефону разговариваю… — Иван на миг повернулся к ней. — Сейчас переговорю, и все тебе расскажу…
— Давай, быстрее…
Если его разговор пишут на старой технике, то пленка там закончится через сорок минут…
Приближаясь к зданию ГОВД Иван снова набрал номер Сорокина, и, видя его стоящим на краю дороги, с двумя пэпээсниками, бросил:
— За мной «Камри»! Тормози ее! Кто там такие?
Тут же Иван дал газ, и его машина начала быстро набирать скорость… Уткина перепуганными глазами смотрела на опера. Иван зло улыбнулся:
— Поехали на речку?
— Зачем это?
— Отдохнем, искупаемся…
— Так уже сентябрь, купальный сезон закончился…
— Тогда на берегу посидишь… я сам искупаюсь… — Иван снова улыбнулся улыбкой дьявола…
— Выпусти меня… — Оля кинулась открывать дверь, но выпрыгивать на такой скорости мог только полный идиот или самоубийца, и поэтому Шилов на ее выпад не отреагировал — он смотрел на дорогу.
У реки он свернул с дороги и подъехал на место, где иногда колол не сговорчивых уркаганов. Тут же позвонил Сорокину:
— Женя, что?
— «Вездеход»…
— Понял… вы их отпустили?
— Да.
— Куда они поехали?
— На выход из города, видать за вами…
— Сколько вы их продержали?
— Минуту, полторы…
— Значит, я оторвался… все, до связи…
— Ты где? — спросил Сорокин.
— Меня слушают, говори осторожнее, я на нашем месте, где все говорят… только сюда не приезжай, не приведи хвост!
— Понял, буду рядом, если что…
— Только не сильно близко…
Иван усмехнулся про себя: если водитель «Камри» показал «вездеход», то шутки плохи. Кто-то точно взялся за него всерьез… «вездеходами» в узкой среде спецслужб называются особые предписания на транспортные средства, согласно которым машина предъявителя этого предписания досмотру не подлежит… и используются они только очень серьезными службами…
Иван выволок Уткину из машины, и быстро нашел искомое: у Оли между пышных грудей удобно располагался радиомикрофон с короткой антенной передатчика…
— Рассказывай!
Оля знала, что сердить Шилова было только себе дороже, и поэтому, пустив слезу, она тут же начала выть:
