Энн Перри - Врата изменников
Томас же, наоборот, был полон сомнений. Как бы миссис Чэнселлор ни любила мужа, ей, как и многим женщинам, присущи слабости, ведущие к неразумным поступкам, – вспышки страсти, тоска одиночества, потребность в физической близости. Ведь Сьюзен, без сомнения, отправилась куда-то, предпочитая никого не ставить в известность.
– Итак? – спросил суперинтендант, увидев, что миссис Торн молча ждет ответа. Она как бы замкнулась в себе, оставшись наедине со своими мыслями. Ее блестевшие внутренним светом глаза смотрели прямо на Питта, но он ничего не мог прочесть в них. Кристабел приготовилась, она была начеку.
– Это ваша профессия – находить и узнавать, инспектор. Я ничем не могу помочь вам, ибо ничего не знаю. Иначе я бы давно вам все сказала.
Таким же безрезультатным оказался и визит Томаса к Торну в Министерство по делам колоний. А вот встреча с Гарстоном Эйлмером была более обнадеживающей.
– Ужасно, – эмоционально отреагировал он, когда Питт сообщил ему о цели своего прихода. – Одно из самых чудовищных происшествий, о которых я когда-либо слышал. – Он действительно был потрясен. Его бледное лицо, глубоко посаженные глаза, чей прямой взгляд, не дрогнув, встретил взгляд полицейского, не могли дать каких-либо поводов предполагать, что этот человек искусно прячет свою вину.
– Конечно, я знал ее, и достаточно хорошо, – охотно сказал он, вертя в своих коротких толстых пальцах карандаш. – Одна из очаровательнейших женщин и, несомненно, личность. – Он умолк, глядя на замерший в его руках карандаш. – В ней была какая-то внутренняя честность, что привлекало как нечто прекрасное и вместе с тем обескураживало. Я глубоко сожалею, суперинтендант, что ее больше нет.
Томас безоговорочно верил его словам и вместе с тем чувствовал свою наивность.
– Что вам известно о ее отношениях с миссис Торн? – спросил он.
Эйлмер улыбнулся:
– А, Кристабел. Очень странная леди… редкий тип, слава богу. Пара десятков таких дам, и Лондон был бы охвачен духом революционных преобразований и реформ, которые не оставили бы камня на камне от его прежней жизни. – Он пожал своими мощными плечами. – Нет, инспектор, я несправедлив к ней. Кристабел бывает очаровательной женщиной и всегда интересным человеком. Но женщины с такой энергией и устремлениями творить добро пугают меня. Встреча с ними похожа на встречу с торнадо.
– Торнадо – это разрушительная сила, – напомнил Питт, – вопросительно посмотрев на Гарстона, словно проверял, так ли он его понял.
– Она разрушительна для спокойствия ума. – Эйлмер печально улыбнулся. – Во всяком случае, когда речь идет о Кристабел. Эта дама одержима идеей просвещения женщин, а сие есть опасная идея. Она пугает многих. Если вам удастся узнать миссис Торн поближе, вы убедитесь, что она не останавливается на полпути.
– А что она собирается реформировать?
Гарстон развел руками – жест, означавший полное недоумение.
– Всё. Отношение к женщине, установившиеся взгляды, саму роль женщины в мире, а это означает, что реформы затронут и мужскую часть населения мира. – Он улыбнулся. – А конкретно – усиление роли женщин-оригиналок.
– Оригиналок? – спросил Томас, ничего не понимая. – Что это означает?
Лицо его собеседника расплылось в широкой улыбке.
– Оригиналки, мой друг, – это женщины, которые, как бы это сказать, не знают, что такое брак. Это женщины – а их число растет, – которых мужчины не содержат, не обеспечивают их статус в обществе и не определяют круг их обязанностей, а это забота о мужьях и детях, если они есть.
– Что же миссис Торн собирается делать в связи с этим?
– Дать им образование. Возможность получить профессию в области искусства или науки, в любой сфере, какая им понравится. Куда влечет их собственная оригинальность. Если Кристабел преуспеет в достижении своей цели, вполне возможно, что, отправляясь к дантисту, вызвав слесаря, наведавшись к своему банкиру или архитектору, вы обнаружите, что это женщина. Упаси Господь, чтобы она не оказалась нашим доктором или священником.
Питт был ошарашен.
– Так и будет, – подтвердил Эйлмер. – Кроме того, что женщина эмоционально и по своим способностям, не говоря уже о физических возможностях, не пригодна для этих профессий, она отнимет у тысяч мужчин их работу. Я вам говорил, Кристабел – революционерка.
– И вы думаете… им это позволят? – удивленно спросил суперинтендант.
– Конечно, нет. Но вы когда-нибудь пробовали остановить женщину, принявшую решение? Любую женщину, не будем говорить о Кристабел Торн?
Томас подумал, можно ли остановить тетушку Веспасию, и понял, что хотел сказать Гарстон.
– Понимаю, – медленно сказал он.
– Сомневаюсь, – покачал головой Эйлмер. – Чтобы все понять, вам надо хорошенько узнать Кристабел. Это невероятная смелость – она не боится никаких скандалов.
– Миссис Чэнселлор тоже связана с этим?
– Господи, что за чудовищная мысль! Понятия не имею. Однако не думаю. Нет… Сьюзен интересовали ее дом, семья, банковские дела родственников, инвестиции, финансы и прочее. Она была обыкновенной женщиной, слава богу. – Гарстон помрачнел. – Именно по этому поводу она спорила с Крайслером, насколько я помню… Странный тип. Он был у меня, расспрашивал о ней. И знаете, суперинтендант, в своих расспросах он был более настойчив, чем вы.
Питт настороженно выпрямился на стуле.
– Крайслер расспрашивал о смерти миссис Чэнселлор?
– Да. Да. Она его особенно расстроила. Увы, я не мог рассказать ему больше того, что рассказал вам… а это, по сути, почти ничего. Его также интересовали мистер и миссис Торн. – Эйлмер смущенно рассмеялся. – И ко мне он проявил интерес. Я не уверен, вызвано это тем, что он подозревает какую-то мою причастность к случившемуся, или это отчаянная попытка что-то сделать.
Томас подумал, что это может в равной степени относиться и к тому, и к другому. Сообщение, что Крайслер был у Эйлмера, очень встревожило его.
Он еще больше обеспокоился после того, как повидался с Йеном Хэзеуэем. Эта встреча была организована якобы для того, чтобы узнать, прояснилось ли что-либо с фальсифицированными цифрами, но на самом деле полицейский хотел побольше разузнать о мистере и миссис Торн и их связи со Сьюзен или же с Артуром Десмондом.
Хэзеуэй был озадачен. Он сидел в своем тихом, скромном кабинете с обветшалой мебелью, свидетельствующей, однако, о его вкусе и известном консерватизме.
– Нет, суперинтендант. Здесь кроется какая-то загадка, и она-то тревожит меня. Я бы сам к вам наведался, но хорошо, что вы зашли. Мы получили пакет из посольства Германии.
У Питта перехватило дыхание, а сердце учащенно забилось, но он сделал все, чтобы не выдать своего волнения.
Однако Хэзеуэй заметил это и улыбнулся. Томас чувствовал на себе твердый взгляд его небольших светло-голубых глаз.
– Послание содержит цифровые данные. В них-то и загвоздка. Они не те, что я распространил, и не те, что сохранил в тайне и сообщил лишь лорду Солсбери.
– Что? – суперинтендант не поверил своим ушам. Как могло такое произойти? – Простите? – переспросил он.
– Именно так, – подтвердил Йен. – Не вижу теперь смысла во всей задумке. Вот почему я откладывал встречу с вами. – Он застыл в своем кресле, неподвижными были даже его руки, лежащие на столе. – Я перепроверил весь путь доставленного пакета. Первой мыслью было, что цифры перепутаны или вкралась ошибка. Но все отнюдь не так. В послании все верно, кроме цифр, а они смахивают на грубую дезинформацию. У меня нет желания указывать посольству Германии на ошибку. Сам я в данную минуту не могу сказать, что произошло, ибо не знаю. Я, однако, взял на себя смелость информировать лорда Солсбери о случившемся, чтобы быть уверенным, что в его распоряжении верные данные. А это действительно так.
Питт молчал, стараясь осознать то, что сообщил ему Хэзеуэй, и попытался найти этому объяснение, но пока безуспешно.
– Мы провалились, и я, признаю́сь, в полной растерянности, – горестно вздохнул Йен и откинулся на спинку кресла. Он продолжал пристально смотреть на Томаса. – Но я готов все повторить, если вы считаете, что в этом есть смысл.
Полицейский был слишком огорчен, чтобы признать это. Он надеялся на результат, пусть даже ничтожный. Теперь же Питт не знал, что еще можно придумать, и с ужасом представил, как ему придется признаться Фарнсуорту в провале их великолепного плана. Он уже представил, какова будет реакция и сколько насмешек ему придется выслушать.
– А теперь о смерти миссис Чэнселлор, – тихо произнес Хэзеуэй. – Боюсь, что здесь я тоже мало чем могу вам помочь. Мне очень жаль. – Казалось, что он вполне искренен – порядочный человек, выражающий глубокое сожаление по поводу печального события, но все же Питт отметил некий рационализм в его сочувствии. Видимо, он умеет проводить различие между бессмысленными трагедиями и теми, которые бывают не лишены смысла.
