Виктор Пронин - Банда 7
— Перестань визжать! — резко сказала Пахомова, и Пияшев перешел на какой-то свистящий шепот, разобрать слова уже было невозможно.
Больше всего Пафнутьева удивляло поведение Сысцова — он не произнес ни единого слова. Внимательно слушал Пияшева, как может слушать психиатр разбушевавшегося клиента, иногда кивал головой, дескать, продолжай, ковырял вилкой в тарелке, иногда взглядывал на Пахомову, словно прося ее объяснить происходящее. Потом налил в стакан красного вина и все с тем же озадаченным выражением выплеснул его в лицо Пияшеву. И спокойно поставил стакан на стол.
Пияшев поперхнулся, вскочил, потом наклонился к столу и скатертью вытер лицо. Кажется, вино его отрезвило, и он уже не шипел, не пытался выкрикнуть какие-то угрозы.
— Ну, что ж, — сказал он, — наши цели ясны, задачи определены... За работу, товарищи.
И какой-то подпрыгивающей походкой вышел из столовой. Через несколько минут он прошел мимо окна — на фоне огней набережной его силуэт смотрелся неплохо, даже с некоторой изысканностью.
— Вывод? — негромко спросил Худолей.
— Сысцов у него на крючке, — так же тихо ответил Пафнутьев. — Но дело в том, что Сысцов — это не та рыба, которую можно держать на крючке слишком долго — утащит в пучину. Пияшев этого не знает, молодой ишо. Мне кажется, гомики вообще люди недалекие, умишко у них, конечно, шустрый, как у воробышка, но недалекий, женский. Что-то будет.
— Не понял?
— События грядут. Ты сунул палку в такое осиное гнездо... Что-то будет, — повторил Пафнутьев. — Хватит тебе в номере валяться, пора знакомиться с местными достопримечательностями. Завтра по программе Монако и Монте-Карло.
— Игорный дом?
— И это тоже, — кивнул Пафнутьев.
— А ты откуда знаешь?
— Пахомова сказала. Достань свой фотоаппарат с длинным объективом и пощелкай девочек, пощелкай мальчиков... Не жлобись на пленку. Когда вернемся домой, некоторые снимки могут заговорить. Помнишь пленку, которую подарила мне одна девочка? Очень полезные оказались фотки.
— Как ты прав, Паша, как ты прав! — воскликнул Худолей. — Но эти кости, — он ткнул вилкой во что-то несъедобное, — я разгрызть не могу. Я же не собака, в конце концов. Мяса хочется.
— Поужинаем у моря, — успокоил его Пафнутьев.
На набережной было не слишком многолюдно: все-таки весна, только самые нетерпеливые приехали в апрельский Аласио. Но киоски и всевозможные забегаловки уже открылись, столики были выставлены прямо под открытым небом, они еще пустовали, однако по всему было видно, что через месяц здесь будет шуметь другая жизнь, веселая и соблазнительная. А сейчас только пахомовские красавицы сиротливо прохаживались под фонарями, пытаясь скромными своими прелестями привлечь внимание недоверчивых итальянцев. Больше половины группы остались на берегах Лаго Маджоре, за ними Массимо, видимо, поедет вне программы. В конце набережной шло какое-то строительство, в свете фар работал маленький ковшовый экскаватор, маленький бульдозер разравнивал серый влажный песок, холодное еще море шумело в темноте, словно ворочалось там и вздыхало какое-то существо, выползшее из глубин.
Проходя мимо очередной кафешки, Пафнутьев с Худолеем увидели там все свое руководство — за одним столиком сидели Пахомова, Сысцов, Пияшев и, конечно, Массимо. Большого веселья в компании Пафнутьев не заметил, но на столе стояла большая оплетенная бутылка кьянти, позы у всех были расслаблены, из чего можно было заключить, что разговор идет спокойный, рассудительный.
Значит, выяснение отношений отложено до возвращения. А сейчас надо было пристраивать девочек — не катать же их даром. Они должны еще отработать дорогу, питание, гостиницу, какой бы затрапезной она ни была.
Помимо пафнутьевской банды, в поездке случайно оказались какие-то две пенсионерки, которые только и делали, что путешествовали по белу свету, а потом месяцами рассказывали об этом соседкам-домоседкам. Был еще какой-то потный бизнесмен с женой, молодая пара, помешанная на Италии, хмурый одинокий старик, непонятно как оказавшийся в этой странной компании.
Когда Пафнутьев с Худолеем подсели за один столик к Шаланде и Халандовскому, в этом не было ничего подозрительного — в поездках люди знакомятся охотно, отношения завязываются самые дружеские, а иногда и надолго. Как бы сам собой из воздуха сгустился официант, оказавшийся на удивление сообразительным — когда ему на чистом русском языке сказали, что требуется большая бутылка кьянти, Халандовский даже показал руками, какого именно размера и формы требуется бутылка, парень все сразу понял и не стал даже дослушивать бестолковые объяснения. И ужин продолжался под ясными итальянскими звездами, под деликатный шум Лигурийского залива.
* * *
В эту ночь Шаланда спал плохо. Его тяжелое неповоротливое тело маялось и страдало. Кровать под ним не просто поскрипывала и постанывала, нет, казалось, что с каждым его движением в ней, в кровати, что-то обрывалось, надламывалось, выходило из гнезд и это зыбкое сооружение каждую секунду могло рухнуть и рассыпаться. Хотя жена спала сладко, тихонько посапывала, и по всему было видно, что красное вино кьянти ей на пользу. Организм жены впитал кьянти охотно и быстро, будто истосковался по вину, заждался и вот наконец набросился, утолил жажду и уснул сном глубоким и даже целебным.
Шаланда осторожно поднялся, ступая по полу большими своими горячими ступнями, прошел к окну и долго всматривался в темноту. Окно выходило в темный двор, но и сюда доносились голоса, гудки машин, музыка — на набережной продолжалась жизнь. Звуки были слабые, чуть слышные, но они пробивали темноту и будоражили сердце Шаланды. Иногда по темным стенам домов, окружающих гостиницу, проносились сполохи не то прожекторов, не то фейерверка. Жизнь чужая, но привлекательная позвала Шаланду, и он откликнулся. Одевшись, он постоял в темноте номера, прикидывая, правильно ли поступает, но, увидев в окно, как по темным стенам соседних домов опять скользнули радужные блики, решился.
Сумрачный коридор был пуст. Когда Шаланда проходил к лестнице, он слышал женский хохот, сдержанный мужской говор. По каким-то неуловимым признакам понял, что женщины смеялись по-русски, мужчины бормотали срамные свои слова и неприличные предложения на чужом языке. Дух блуда незримо витал в полумраке этой затемненной, как перед бомбежкой, гостиницы.
На набережной было не так шумно, как час назад, но так же светло и празднично. Некоторые забегаловки закрылись, но были и действующие, официанты исправно стояли у барных стоек в ожидании поздних посетителей. Шаланда, не торопясь, прошел до конца набережной, до того места, где еще час назад работал маленький, почти игрушечный бульдозер, выравнивая после строителей пляжный песок, теперь здесь была тишина, хотя фонари горели, и в их свете хорошо были видны набегающие волны.
Шаланда полюбовался вспыхивающим где-то на невидимой скале маяком и медленно двинулся обратно. Возле забегаловки, которая понравилась ему цветом столиков — они были красные, он присел, а когда подошел официант, сделал заказ на итальянском языке, который он освоил уже вполне достаточно, чтобы здесь жить долго и счастливо.
— Кьянти, — сказал он.
Когда перед ним в прозрачном бокале вспыхнуло вино насыщенного красного цвета и в нем заиграли огни набережной, он почувствовал, что жизнь продолжается. Поднял бокал, полюбовался им в свете ночных фонарей и, прикрыв глаза, выпил залпом три больших свободных глотка, а последний четвертый попридержал во рту, предоставив ему, глотку, вести себя как заблагорассудится, самому решать, когда и как просочиться внутрь организма.
Когда Шаланда открыл глаза, то увидел, что за столиком перед ним сидит девушка в красной накидке и темных очках. Девушка была совершенно ему незнакома. Лицо ее не выражало ровным счетом ничего, может быть, потому, что очки скрывали выражение глаз, а фонарь освещал ее сзади, лицо оставалось в тени.
— Может быть, вина? Неплохое вино, между прочим, — произнес Шаланда, как ему показалось, на итальянском языке, который нравился ему все больше.
— Спасибо, воздержусь. Чуть попозже.
— Чуть попозже? — удивился Шаланда. — Где-то я слышал это выражение. А вот где...
— От Пафнутьева, — сказала девушка.
— Вы знаете Пафнутьева? — отшатнулся на спинку стула Шаланда и внимательнее всмотрелся в незнакомку. Нет, она не из группы, не видел он ее ни в гостинице «Верона», ни в автобусе, ни в городе Аласио, ни в аэропорту Римини, ни на озере Лаго Маджоре.
— Я и вас знаю, — сказала девушка.
— Кто же я?
— Не помню имени... Вы из милиции.
— Та-а-ак, — протянул Шаланда обескураженно и не нашел ничего лучшего, как снова наполнить свой бокал.
— Вы давно здесь? — спросила девушка.
— Дня два, может быть, три...
— Ездили на Лаго Маджоре?
