Элизабет Джордж - Великое избaвление
— Не повторяй это. — Протянув руку, Джиллиан легонько встряхнула сестру. — Скажи мне, что он делал с тобой.
— Люблю. Люблю папочку.
— Не повторяй! Он был плохим!
Роберта вздрогнула, как от удара.
— Нет, это я плохая!
— Почему?
— Я вынудила его… он не мог… он молился и молился, но не мог сдержаться, а тебя не было. «Джилли знала, что мне нужно. Джилли знала, как это делать для меня. От тебя никакого проку, крошка. Маршируй для папы. Шагай по папочке».
— Шагай по папочке? — Джиллиан задохнулась.
— Вверх и вниз, на одном месте. Вверх и вниз. «Так-то лучше, сладкая крошка. Папочка растет между твоими ножками».
— Бобби! Бобби! — Джиллиан, не выдержав, отвернулась. — Сколько тебе было лет?
— Восемь. «М-м-м, папочке нравится чувствовать это всем телом. Всем телом. Всем телом».
— Ты никому не говорила? Неужели никому?
— Мисс Фицалан. Я сказала ей. Она не… она не поняла.
— Она ничего не сделала? Не помогла?
— Она ничего не поняла. Я сказала — «усишки». Его колючие щеки, когда он терся об меня. Она не поняла. «Ты донесла, малютка? Ты пыталась донести на папочку?»
— Господи, она все рассказала ему?!
— «Джилли никому не говорила. Джилли не стала бы доносить на папочку. Очень нехорошо, моя крошка. Папочке придется тебя наказать».
— Как?
Роберта не ответила. Она вновь начала раскачиваться, спеша укрыться в своем убежище.
— Тебе было всего восемь лет! — Джиллиан снова заплакала. — Бобби, прости меня. Я не знала. Я думала, он не станет. Ты не похожа на меня. Ты не похожа на маму.
— Он сделал Бобби больно в плохом месте. Не как Джилли. Не как Джилли.
— Не как Джилли?
— «Повернись, крошка. Папочка должен тебя наказать».
— Господи! — Джиллиан рухнула на колени, обнимая сестру. Она рыдала у нее на груди, но Роберта не отзывалась. Ее руки вновь бессильно повисли и все тело напряглось, словно объятия сестры внушали ей страх или отвращение. — Почему ты не приехала в Харрогит? Разве ты не видела мое объявление? Я думала, с тобой все в порядке. Я думала, он не трогал тебя. Почему ты не приехала?
— Бобби умерла. Бобби умерла.
— Не говори так! Ты не умерла. Не позволяй ему убивать тебя.
Роберта вырвалась из сжимавших ее рук, яростно оттолкнула сестру.
— Папа не убивал, папа не убивал, папа не убивал, — пронзительно визжала она.
Психиатр подался вперед.
— Кого не убивал, Роберта? — быстро спросил он, и еще раз, настойчивее: — Кого папа не убивал?
— Ребенка. Папа не убивал ребенка.
— Что он сделал?
— Нашел меня в хлеву. Плакал, молился и плакал.
— Там родился твой ребенок? В хлеву?
— Никто не знал. Жирная, уродливая. Никто не знал.
Джиллиан в ужасе уставилась на врача. Она тоже начала раскачиваться, переступая с пятки на носок, прижимая руку ко рту и кусая пальцы, словно сдерживая крик.
— Ты забеременела? Бобби! И он не заметил, что ты беременна?
— Никто не заметил. Не похожа на Джилли. Толстая и уродливая. Никто не заметил.
— Что сталось с младенцем?
— Бобби умерла.
— Что сталось с младенцем?
— Бобби умерла.
— Что сталось с младенцем?! — Джиллиан сорвалась на крик
— Ты убила ребенка, Роберта? — спросил доктор Сэмюэльс.
Молчание. Роберта вновь мерно качалась взад и вперед, убаюкивая себя, возвращаясь в безумие.
Джиллиан посмотрела на сестру. Она видела, как ужас заставляет Роберту раскачиваться все сильнее, как спешит она укрыться под непроницаемой броней психоза. Она поняла.
— Папа убил ребенка, — выговорила она непослушными губами. — Он застал тебя в хлеву, он плакал и молился, он читал Библию, чтобы узнать, как теперь поступить, а потом он убил ребенка. — Легким движением она коснулась волос сестры. — Что он сделал с ребенком?
— Не знаю.
— Ты видела ребенка?
— Не видела. Мальчик или девочка. Не знаю.
— Поэтому ты и не поехала в Харрогит? Ты была уже беременна?
Роберта прекратила раскачиваться.
— Ребенок умер. Бобби умерла. Не важно. «Папе так жаль, крошка. Папа больше не будет делать больно. Сладкая крошка, шагай для папочки. Папочка не будет делать больно».
— Он больше не спал с тобой, Роберта? — уточнил доктор Сэмюэльс. — Но в остальном все осталось по-прежнему?
— «Сладкая крошка, шагай для папочки».
— Ты по-прежнему шагала для папы, Роберта? — настаивал доктор. — После рождения ребенка ты делала это снова?
— Шагала для папочки. Должна была шагать.
— Почему? Почему должна была?
Она скосила глаза, на лице промелькнула странная улыбка удовлетворения. И снова начала качаться.
— Папочка счастлив.
— Чтобы папочка был счастлив, — задумчиво повторил доктор Сэмюэльс.
— Да, да. Очень счастлив. Папа счастлив, он не тронет… — Она резко оборвала себя и снова принялась изо всех сил раскачиваться.
— Нет, Бобби, не останавливайся, — потребовала Джиллиан. — Ты должна теперь говорить все до конца. Ты маршировала для папы, чтобы он был доволен и не трогал кого-то еще. Кого?
Линли, стоя в затемненной приемной, почувствовал, будто его позвоночник пронзает ледяная шпага. Он понял все — давно мог бы это понять. Девятилетняя девочка, читавшая вместе с Уильямом Тейсом Библию, читавшая Ветхий Завет, твердившая урок о Лоте и его дочерях.
— Бриди! — яростно выплюнул он. Теперь истина полностью предстала перед ним. Он мог бы сам завершить эту историю, но он не смел оторваться от продолжавшейся перед ним пытки освобождения измученной души.
— Папа хотел Джилли, а не корову Роберту.
— Твоему папе была нужна не женщина, а девочка, так? — вновь вступил в разговор доктор Сэмюэльс. — Ему требовалось детское тело. Оно возбуждало его. Так было с Джилли. Так было с твоей мамой.
— Он нашел ребенка.
— И что дальше?
Роберта крепко сжала губы, запрещая самой себе говорить. В уголках рта проступила кровь. Она хрипло вскрикнула, и слова сами, против ее воли, вырвались наружу:
— «Фараон надел ему на шею цепь и одел его в новую одежду, и он правил Египтом, и братья Иосифа пришли к нему, и Иосиф сказал: „Я спасу вашу жизнь великим избавлением“».
— Библия подсказала тебе ответ, как папе, — сквозь слезы произнесла Джиллиан.
— Оделась в новую одежду. Надела цепь.
— Что потом?
— Заманила его в хлев.
— Как ты это сделала? — совсем тихо спросил врач.
Лицо Роберты жалобно задергалось. В глазах выступили слезы, покатились по прыщавым щекам.
— Пыталась два раза. Не получалось. Тогда… Усишки, — шептала она.
— Ты убила Усишки, чтобы заманить отца в хлев? — уточнил доктор.
— Усишки не было больно. Дала ему таблетки. Папины таблетки. Он спал. Перерезала… перерезала ему горло. Позвала папу. Папочка прибежал. Опустился на колени возле Усишки. — Она снова раскачивалась изо всех сил, крепко обняв руками свое разбухшее тело, сопровождая движение негромким, монотонным жужжанием. Уходила в себя.
— А дальше, Роберта? — настаивал психиатр. — Теперь ты можешь преодолеть и это. Джиллиан рядом с тобой.
Качается. Качается. Молча, неистово, слепо. Взгляд упирается в стену.
— Люблю папочку. Люблю папочку. Не помню. Не помню.
— Разумеется, ты помнишь, — мягко, но решительно звучит голос психиатра. — Библия подсказала тебе, что надо делать. Если бы ты не сделала этого, твой папа начал бы делать с маленькой девочкой то же самое, что он делал столько лет с тобой и Джиллиан. Он бы насиловал ее. Он бы подвергал ее противоестественному разврату. Он бы терзал ее. Но ты остановила его, Роберта, ты спасла ребенка. Ты оделась в красивое платье. Ты надела золотую цепочку. Ты убила собаку. Ты позвала отца в хлев. Он прибежал туда, так? Наклонился над собакой и…
Роберта вскочила со стула. Стул пролетел через весь кабинет, врезавшись в металлический шкаф, но в тот же миг Роберта настигла его, подхватила, швырнула в стену, опрокинула металлический шкафчик и пронзительно завизжала:
— Я отрубила ему голову! Он встал на колени. Наклонился над Усишки. Я отрубила ему голову! И мне плевать! Я хотела, чтобы он умер. Я не позволила ему трогать Бриди! Он хотел ее. Он начал читать ей, как читал мне. Он говорил с ней, как прежде со мной. Он собирался сделать с ней это! Я видела! Я убила его! Убила! Мне ничуть не жаль. Мне ничуть не жаль. Он заслужил смерть! — Она рухнула на пол и зарыдала, уткнувшись лицом в ладони, в свои большие серые влажные ладони, которые продолжали мять, коверкать лицо даже сейчас, когда девушка пыталась найти в них защиту. — Его голова покатилась по полу. Мне было плевать. Крыса вылезла откуда-то, стала нюхать кровь. Грызла его мозги. А мне было плевать, плевать, плевать!
С приглушенным вскриком сержант Хейверс вскочила на ноги и выбежала из комнаты.
