Николай Леонов - Ультиматум Гурова (сборник)
– Стоит все-таки проверить, а не она ли наняла киллера, чтобы он красавчика грохнул, – предложил Гуров. – Знаешь ведь, как бывает: в симпатиях отказал, «рыжье» под матрацем прятал, да еще ревновать заставлял, душеньку терзал. В их среде такие решения на раз-два принимаются. Могла она его убить. Чужими руками, а могла.
– Чисто теоретически я с тобой согласен. – кивнул Крячко, – а по-житейски нет.
– Так и я с собой не согласен, – хмыкнул Гуров. – Теория одно, а практика – другое.
Профессор Лозовский с удовольствием согласился встретиться с Гуровым и предложил приехать к нему в клинику. У них там закончился какой-то симпозиум или семинар и все гости разъехались. В клинике бардак, антисанитария и большой аврал. Борис Моисеевич намекнул, что вполне можно уединиться в его кабинете, где теперь достаточно коньяка и закуски всех видов.
Отдав последние распоряжения оперативникам, Гуров и Крячко отправились в клинику. Профессор Лозовский, блестя стеклами очков и лысиной между крупных ушей, потащил гостей к себе в кабинет, по пути отдав кому-то строгий приказ всем говорить, что он уже уехал и до завтра его не будет.
В кабинете тоже порядка не было. Белое светлое помещение, где всегда царил идеальный порядок и стерильная чистота, сейчас выглядело иначе. Множество совершенно лишних стульев, захламленный приставной столик у рабочего стола профессора, куча пакетов и бумаги на кожаном диване и гора посуды на журнальном столике в углу.
Проводя гостей мимо этого безобразия, профессор морщился и потирал руки. Он распахнул еще одну дверь и пригласил сыщиков во вторую комнату, где порядок удалось сохранить в первозданном виде. Это была святая святых профессора: его комната отдыха и комната для размышлений. Судя по ноутбуку на столе, он тут и работать любил больше, чем в основном кабинете.
– Вы не представляете, каких нервов стоят такие мероприятия, – вещал профессор. – Но учреждению без этого нельзя. Если хотите жить в научном мире, приобщаться к его течению и его достижениям, нужно иногда на себя сие бремя надевать. И себя показать и на других посмотреть.
Наконец они устроились у окна. Крячко взял на себя обязанность разливать и вообще хозяйничать, а Гуров стал расспрашивать о ходе лечения Татьяны Калининой.
– Вы знаете, Лев Иванович, я хвалю себя за то, что не положил девочку в клинику. Чутье, что ли, подсказало, опыт. У нее, при всей видимости адаптивных способностей психики, очень ранимая структура. Как бы вам проще это объяснить? Очень хрупкая начинка в очень крепком сосуде. Но и проблема лежит в том, что сосуд это крепок, как изнутри, так и снаружи. И туда попасть сложно и оттуда что-то вытащить. Понимаю, что это речь не психиатра, но терминологией я вас задавлю насмерть.
– Да уж, – согласился Гуров, – вы уж попроще, как для идиотов. У нас тоже в конце дня с головой проблемы. Трудно воспринимаем новое и чуждое.
Выпили, посмеялись, закусили, и профессор, потирая руки, продолжил:
– Наверное, у вашей Татьяны затронуты глубинные слои. Сканирование мало что дает, а вот рефлексы, реакции нарушены, это я вам совершенно точно говорю. Самый простой способ – заглушить раздражитель медикаментозно, подавить в комплексе. Но вы же знаете, каких результатов мы обычно добиваемся, идя таким путем? Подавление, торможение. Это путь превращения человека в овощ. Она девушка не буйная, не агрессивная, поэтому кощунственно так поступать.
– То есть вы в замешательстве и ничего не понимаете? – спокойно врезал правду-матку Крячко.
– Отнюдь, – возразил профессор и выразительно посмотрел на рюмки.
Крячко согласно кивнул и разлил еще по одной. Выпили молча, закусили.
– Тут ведь как, – сказал профессор, – мы идем путем аналогий, сходства реакций. Собаку Павлова представляете?
– А как же! – с готовностью подхватил Крячко. – Мы ей звонок, она нам желудочный сок.
– Конечно, – согласился захмелевший профессор, для которого эти две рюмки были за вечер не единственными. – Только я не о том. Представьте другой подход. Выделяется слюна на звонок или включение лампочки – собака жива, а не выделяется… Тут уровень нервных реакций совсем иной, господа мои. Если у человека происходит раздвоение личности, если наслаивается второе «я», что спровоцировано внешним сильным раздражителем, то в основе лежит нечто потаенное, сформировавшееся еще в детстве. Причем этот конгломерат прочен, потому что сформировался устойчиво, потому что тип психики именно такой.
– Какие-то фобии, которые корнями лежат в детстве? – переспросил Гуров.
– Я бы представил это как затаенную боль, – вдруг более трезвым голосом произнес профессор. – Пусть не боль, пусть обостренную реакцию на случившееся в детстве, которую наружу не пускает сформировавшийся за последующие годы психотип. Если вас интересует мое пожелание, девушке на всю оставшуюся жизнь нужен будет психоаналитик, куратор.
– Хорошо, Борис Моисеевич, – кивнул Гуров, – я понял вас. Выводы предварительные…
– Вы, Лев Иванович, молодец, что поселили девушку с отцом у себя. Крайне положительная атмосфера, плюс теплое отношение к вам, ваше позитивное влияние.
– Я понял, Борис Моисеевич, а можно мы вам еще один вопрос зададим? Что вы скажете о человеке, который, став свидетелем несчастного случая со смертельным исходом, оставлял на теле или рядом с телом погибшего носовой платочек?
– Простите?
– Человек, который четырежды был свидетелем таких происшествий и всегда оставлял рядом свой носовой платок, в двух случаях – прямо на груди погибшего.
– Ого, вот вы загнули загадку! – Глаза профессора заблестели уже совсем хмельным блеском. – Ваш загадочный человек ходит по городу и «случайно» попадает в места, где происходят несчастные случаи со смертельным исходом?
– Здорово! – восхитился Крячко. – Вы просто гений, профессор. С ходу сообразили, что случайно человек в такие места часто не попадает. Ладно, спросим вас иначе. Как вы отнесетесь к человеку, который убивает, имитируя несчастные случаи? А потом еще и одинаковые платочки раскладывает на месте каждого преступления?
– Это уже маниакальные наклонности, поздравляю вас, господа сыщики, – кивнул профессор. – А вы чего хотели? Болезненная ассоциация, странная, но фобия. Боюсь, когда вы этого маньяка поймаете, в Кащенко вам дадут неутешительное заключение о его невменяемости.
– Ну спасибо, – усмехнулся Гуров, – успокоили. Значит, по-вашему, тут налицо ненормальность?
– Любое умышленное лишение человека жизни есть ненормальность. Это, господа мои, в любой религии осуждается. Неумышленное может быть в единственном варианте, а у вас, как я понял, серия убийств. Так что же вы хотите?
– Я хочу вас попросить предположить, – напомнил Гуров, – какого рода фобии, какого рода психологические травмы могут привести к таким действиям.
– Ну, я не знаю… Носовой платок?
– Да, белый дамский носовой платочек с капельками крови во всех случаях.
– Тут может иметь место очень сложный ассоциативный ряд. И вряд ли прямая ассоциация с саваном или слезами.
– Или насморком, – серьезно добавил Крячко.
– Или насморком, – согласился Лозовский. – Могу вам сказать, что платок может быть вообще ни при чем. Что держал или держала в руках, то и бросила на прощание. Тут, скорее, дело не в платке, а в символе. Например, упокойся с миром, а я тебя простила. Или, фу, какая гадость, и брезгливой бросок того, что было в руке.
– Это понятно, – согласился Гуров. – А что-нибудь вы можете сказать о внешних признаках психической болезни этого человека?
– Странности налицо, такое трудно не заметить. Но вот признаки агрессии могут в обычной жизни не проявляться. И еще… я не уверен, что это женщина.
Крячко поперхнулся бутербродом с колбасой, и Гурову пришлось похлопать его по спине.
– Придется выяснять, – прокашлявшись, заговорил, наконец, Станислав, – а не имел ли Миронов гомосексуальных наклонностей?
На территории дачного поселка дышалось хорошо. Особенно, когда сумерки превращаются в вечер, когда в окнах загорается свет, и звуки слышны теперь далеко. Гуров увидел свет в окне и успокоился. Значит, Юрка с Татьяной в доме. На даче Лев не был уже с неделю, если не больше, а со своим одноклассником общался только по телефону. Сегодня, после общения с профессором, ему захотелось приехать, навестить своих гостьей. Внутри появилось какое-то чувство вины.
Открыв калитку, он прошел по дорожке из цветной тротуарной плитки и поднялся на веранду. В доме была слышна музыка, чем-то вкусно пахло. Толкнув дверь, Лев увидел Юрку в фартуке перед плитой. На плите что-то шипело и фырчало в кастрюльках.
– О-о! Хозяин пожаловал! – обрадовался Калинин. – На запах шел? Руки мой, у меня гуляш готов с картошечкой. Татьяны там не видел?
– Она что… не дома? – опешил Гуров, стараясь не выдать своего волнения.
– Да она вышла пройтись немного. Сказала, голова разболелась в духоте сидеть.
