Александра Маринина - Чужая маска
Подняв бокал, она взяла себя в руки и посмотрела на Сергея. Тот сидел, сложив руки на груди и даже не думая прикасаться к шампанскому. «Все пропало, – тоскливо подумала Ирина, – я не угадала его настроения, не попала «в струю» и кажусь ему сейчас смешной и нелепой».
– Поставь бокал на стол, – сказал он, вставая со стула.
Ирина поставила бокал обратно на белоснежную скатерть и опустила голову.
– Встань, пожалуйста, – сказал он совсем тихо.
Ирина с удивлением услышала его голос совсем рядом, подняла глаза и увидела, что он стоит почти вплотную к ней. Она послушно встала и повернулась к нему лицом. Ей еще ни разу не приходилось видеть глаза мужа так близко.
Ей казалось, что поцелуй длился целую вечность. Это был их первый поцелуй за столько месяцев знакомства.
– Ну вот, а теперь можно выпить, – произнес Березин, отрываясь от нее. – Выпьем за нас с тобой.
Они выпили шампанское стоя, потом Сергей снова поцеловал ее. А потом что-то случилось. Ирина не могла понять, в чем дело, но между ними воцарилась неловкость, которую до самого конца ужина им не удалось ни разогнать, ни смягчить, ни переломить.
* * *Березин вертелся с боку на бок, пытаясь устроиться в постели поудобнее. Сна не было. Зато было удивление, смешанное с легким страхом. Он долго и умело целовал Ирину, и она отвечала ему нежно и страстно, и все должно было быть так хорошо… Но почему-то хорошо не было. Тогда, стоя возле празднично накрытого стола, на котором пенилось только что разлитое по бокалам шампанское, обнимая и целуя Ирину, Сергей Николаевич вдруг понял, что ничего не чувствует. Совсем ничего.
«Почему? – с испугом спрашивал он себя весь вечер, поглядывая на Ирину. – Почему? Она так нравится мне, она такая умная, нежная, ласковая, прекрасная хозяйка. Она добрая и внимательная. Она красивая. Она отвечала мне, стало быть, я ей нравлюсь и она не будет возражать. Почему же я ничего не чувствую? Это неправильно, я хочу, чтобы все было как раньше. Я хочу хотеть ее».
Он видел недоумение на лице у Ирины, когда в течение вечера ни разу больше не прикоснулся к ней. Он старался загладить свою вину ласковыми словами, говорил ей комплименты, хвалил ее выдержку и самообладание, заботливо спрашивал, не сильно ли она испугалась. Но чем больше внимания и нежности он проявлял на словах, тем больше проступало недоумение на ее нежном овальном лице. «Если ты так хорошо и тепло ко мне относишься, так делай же что-нибудь», – было написано на нем.
Но он ничего не сделал. Дотянул до полуночи, помог убрать со стола, вежливо посидел на кухне, поглядывая на экран маленького телевизора, где как раз шли «Новости», пока она мыла посуду, пожелал Ирине спокойной ночи и ушел в спальню.
И вот теперь он крутился с боку на бок на огромной супружеской кровати, чувствуя себя бесконечно несчастным. Внезапно в коридоре послышались тихие шаги, Ирина вышла из своей комнаты. Березин испуганно сжался под одеялом. Сейчас она войдет сюда, потому что она вправе ожидать от него каких-то вполне конкретных действий, а его нерешительность она, вероятно, расценивает как деликатность.
Шаги прошелестели мимо спальни, щелкнул выключатель в ванной, полилась вода. Снова щелчок выключателя, Ирина прошла мимо спальни обратно, но зашла не к себе, а в большую комнату. По едва слышным звукам Сергей Николаевич догадался, что она включила телевизор. Ей тоже не спится? «Нет, это не дело, – решительно сказал себе Березин, откидывая одеяло и спуская ноги на пол. – Сейчас я пойду к ней. Что за мальчишество, право слово!»
Накинув на голое тело халат в сине-бордовую полоску, он вышел из спальни и, чувствуя сильное сердцебиение, зашел в комнату, где Ирина сидела на диване, уставившись в телевизор с выключенным звуком. На экране нечто женоподобное и длинноволосое размахивало микрофоном, изображая, по-видимому, вокальные потуги.
– Что случилось, Ирочка? – мягко спросил Березин. – Тебе не спится?
Она неопределенно качнула головой: то ли «да», то ли «нет», то ли «отстань».
– Я тоже не могу заснуть, – продолжал он. – Услышал, что ты встала, и вышел. Может быть, выпьем чего-нибудь, чтобы заснуть? Коньяк? Вермут?
– Мы же пили шампанское за ужином, Сережа, – сказала она едва слышно. – Не нужно мешать его ни с чем, голова утром будет болеть.
Сергей Николаевич заглянул ей в лицо и понял, что Ирина плакала. Глаза были красными, веки – припухшими, на щеках выступили розоватые пятна. Он опустился на колени у ее ног, взял за руки.
– Ира, я дурак, да? Я не знаю, как правильно поступить. Я боюсь тебя обидеть, оскорбить. Я не хочу, чтобы ты подумала, что я отношусь к тебе как к бывшей проститутке и именно поэтому позволяю себе…
Она наклонилась к нему, нежно коснулась губами его губ, и Березин с радостным восторгом обнял ее, чувствуя пальцами сквозь тонкую ткань халатика ее горячую кожу. Они уже лежали рядом на диване в гостиной, освещаемой мерцающим светом безголосого телевизионного экрана, и руки Березина уже давно справились со столь незначительной преградой, каковой являлся шелковый пеньюар Ирины, и она прижималась к нему всем телом… Но опять что-то случилось. Он ничего не мог с этим сделать. Все, что он в этот момент чувствовал и переживал, он чувствовал и переживал умом и сердцем. Только умом он понимал, что нашел наконец ту женщину, которая может сделать его счастливым, и только сердцем он понимал, что они созданы друг для друга, известный политик и профессиональная шлюха. Но его тело не желало этого понимать. Оно не хотело этой близости, и Березин ничего не мог с этим поделать.
Ирина очень старалась, она использовала все свое мастерство, накопленное и отточенное с сотнями самых разных клиентов, пьяных и трезвых, испуганных и слабых, неумелых и садистски изощренных. Но ничего не получалось. Наконец Березин мягко отстранился от нее и встал.
– Ты, наверное, устал, – неуверенно произнесла Ирина, боясь поднять на него глаза. – Не нужно расстраиваться из-за этого, Сережа. У нас все получится. У нас с тобой ведь до сих пор все получалось, правда? И это получится.
Он выключил телевизор, убрав дурацкие кривляющиеся рожи в обрамлении немыслимых причесок, и в комнате стало совсем темно. Он сел в кресло, с трудом различая силуэт Ирины в светлом шелке на темном фоне велюровой обивки дивана.
– Ира, я должен объяснить тебе… Вряд ли у нас что-нибудь получится. Ты очень хорошая, Ирочка, ты замечательная, добрая, но я не могу… Я все время помню о том, сколько мужчин пользовались твоим телом, сколько чужой спермы влито в твое нутро. Ты понимаешь меня?
– Да, – тихо ответила она, даже не пошевелившись. – Разве твоя жена была не такой?
– Это другое. Ты не обижайся, но ведь я любил ее, я очень ее любил, когда женился на ней. А когда потом из нее стала вылезать всякая гадость, когда она начала пить, принимать таблетки, шляться по случайным и не случайным мужикам, я все равно продолжал хотеть ее, потому что мое сердце помнило, как сильно я ее любил. В последнее время мы с ней не были близки, ты это знаешь, она совсем потеряла разум, почти ничего не соображала.
– Значит, ты никогда не сможешь любить меня? Ты никогда не простишь мне того, что я была проституткой?
– Ира, ну что ты говоришь! При чем тут «простишь» или не «простишь»? Ты ни в чем не виновата передо мной, ты не сделала мне ничего плохого, совсем наоборот, ты помогла мне и продолжаешь помогать, ты ухаживаешь за мной, ведешь мой дом, принимаешь моих гостей. Ты моя жена, Ира. Мы с тобой это придумали, и с этим мы с тобой умрем. Этого мы уже не сможем изменить, и я не хочу это менять. Я хочу быть твоим мужем, видеть тебя каждый день, заботиться о тебе, есть твои замечательные пироги, хвастаться друзьям и журналистам, какая у меня потрясающая жена, я хочу хвастаться тобой и гордиться тобой, я хочу просыпаться и засыпать рядом с тобой. Но я не смогу сделать самого главного… Прости, Ира, я не смогу.
– Но почему? Почему, Сережа? Я тебе отвратительна? Я кажусь тебе грязной?
Он молчал. Господи, ну что он мог ей сказать? Да, она казалась ему грязной. Да, он все время помнил о том, сколько раз ее лоно раскрывалось навстречу многочисленным мужчинам, чьих имен она не знала, мужчинам пьяным и агрессивным, отвратительным и вонючим, глупым и гнусным. И одна только мысль об этом парализовала его. Единственная женщина на свете, к которой он испытывал такую необъяснимую и такую огромную нежность, казалась ему грязной и порченой, и его тело отчаянно сопротивлялось тому, чтобы войти в нее.
– Я люблю тебя, – неожиданно для себя самого произнес Березин.
Он резко поднялся, не дожидаясь ответа Ирины, и ушел к себе. Он еще долго не мог уснуть и все прислушивался, ожидая услышать шаги Ирины, возвращающейся в свою комнату. Но так и не дождался.
* * *Тело девятиклассницы Тани Григорьевой к моменту обнаружения пролежало в подвале дома на Котельнической набережной месяца полтора-два. Родителей нельзя было приводить опознавать останки, смотреть на это без содрогания не мог никто. Хорошо, что рядом нашлась сумка, в которой лежали надписанные тетради Тани и ее записная книжка. Девочка находилась в розыске по заявлению родителей с конца октября.
