Фридрих Незнанский - Девочка для шпиона
— Чем заниматься?
Тот уловил плохо скрытый скабрезный тон вопроса, вспыхнул, но сдержался или смелости не хватило дать отпор. Вздохнул, развел руками и сказал:
— Наверное, мне лучше уйти…
И шагнул к кровати.
— Стоять!
Короткий властный окрик вогнал Федулкина в столбняк.
— Я таки нашел тебя, фотограф, — тихо, с угрозой начал говорить Слава. — У тебя хороший аппарат, правда?
— Что вы хотите?
— Я хочу тебя здесь повесить и нащелкать на память фоток, пока ты будешь дергаться!
Федулкин глядел на грозного Славу неподвижным взглядом, а тело его начало медленно трястись.
— К-кто вы?
— Я Боцман. Слыхал?
Федулкин отрицательно покачал головой.
— Твое счастье, что раньше мне не попался! Я теперь не пытаю, душа устала…
— Что я вам сделал? — пролепетал Федулкин.
— На кого работаешь, сука?! — рявкнул Слава, правда уже без всякого вдохновения.
Такой откровенный страх, за которым, конечно, последует признание во всех грехах, ускорит дело. И все-таки Славе было неприятно, будто он из вредности пугает до слез ребенка. Это неприятное чувство он все же преодолел, когда вспомнил, что из-за этого волосатика умер человек.
— Я ни на кого не работаю, чесслово!..
— Тогда на кой хрен ты заснял моего боевика Гогу с бабой?
— Когда?
— Ты мне эти еврейские штучки брось — вопросом на вопрос отвечать! Трахалки в «Эдельвейсе» снимал?
— Д-да…
— Зачем? Кто поручил?
— Никто… Я… я заработать хотел…
— На ком? На блядушках?
— Там были и другие… жены начальников, извращенки…
— Хотел их за фотки на бабки доить?
— Что?.. А-а, да…
Уже немного ласковее Слава спросил:
— Ну и че, надоил?
С надеждой глядя на Славину улыбку, Федулкин ответил:
— Нет еще, не успел.
— И не успеешь, если я пленку с Гогой не получу!
— Так зачем он мне?! — всплеснул руками раскрасневшийся от переживаний Сергей.
И если раньше, имея бледно-серый цвет лица, он был похож на крысу, то теперь — на розовую суетливую обезьяну.
Слава сказал:
— Готов, как пионер? Лады, имеешь шанс выжить. Только, пока я не получу, что мне надо, моя волына на пару с пером будут все время около твоего бока. Усек?
— Да, конечно.
— Тогда пошли, покажешь.
Федулкин робко подошел поближе к кровати.
— Не надо никуда ходить, все пленки здесь!
— Не финтишь?
— Что вы? Такой компромат всегда при себе держу. Дайте я покажу…
— Ручонки убрал! — рявкнул на него Слава. — Сам возьму, говори где!..
— Откройте сумку. Там, внутри, есть карман на «молнии». Нашли?
Слава разобрался бы и без советов Федулкина, но, войдя в роль, он послушно следовал указаниям фотографа и вытащил из кармана целлофановый мешочек по меньшей мере с десятком проявленных фотопленок. Там же находились три кассеты с непроявленными.
— Давайте я помогу искать, — снова сунулся со своими услугами Федулкин.
— Кыш! — добродушно прогнал его Слава. — Найдутся добрые люди, проверят. Все тут?
— Все.
— Короче, так, сынок, аппарат я тебе оставляю, работай. Пленки, когда проверю, занесу сюда. Хочешь, сам меня жди, нет — старухе передам.
На лице Федулкина отражались мучительные сомнения, которыми терзалась душа, но Серега боялся, и это решило все.
— Только, пожалуйста, не потеряйте, — попросил он. — Там есть и личные снимки, на память…
— Не бойся! Чужого дерьма не надо!
Слава спрятал кассеты и пленки в карман, посмотрел, встав с кровати, в окно. В доме напротив окна квартиры четырнадцать были темны.
Грязнов простился с хозяйкой и ушел. Ему надо было в Кисельный переулок, в лабораторию, затем — на Петровку. Туда через некоторое время милиционеры привезут вконец ополоумевшего от неприятных сюрпризов Сергея Федулкина.
А. Б. ТУРЕЦКИЙ
Одна из стен моего кабинета украшена большой и подробной картой Союза Советских Социалистических Республик. Пора бы уже обзавестись более современной, но то ли я такой нерасторопный, то ли не нарисовали еще в достаточном количестве, поэтому я пялюсь на старую. Ею еще можно пользоваться в некоторых случаях, чтобы проследить извилистые линии железных дорог, например. Но в том месте, куда я смотрю, карта точно устарела — там некая территория называется Чечено-Ингушская АССР. Там уже нет автономной республики, там не поймешь что. И это «не поймешь что» яростно рвется из федерации на полную волю, как будто в последние три года кто-то пытался или хотя бы желал проверить, как идут дела в отдельно взятом субъекте федерации. И все это может кончиться тем, что в этом месте на карте мы начнем ставить зеленые и трехцветные флажки, отмечая ими линию фронта. От непреходящего идиотизма русской политической жизни хочется выть на кремлевские рубиновые звезды. К сожалению, легче от этого не станет, разве что приз за лучший вой получишь от какой-нибудь фирмы, не знающей, как покруче разрекламировать свой товар.
Резко звонит телефон. По звуку определяю, что это внешняя связь. На проводе Юрий Макаревич из контрразведки. То, что он по своей инициативе звонит мне, должно означать нечто чрезвычайное.
— Александр Борисович! Необходимо срочно встретиться!
— Что-то случилось?
— Есть новости!
— Приезжайте, — предлагаю я, хотя и догадываюсь, что он хочет на нейтральной территории.
— Надо бы на открытом воздухе, вы меня понимаете?
— Понимаю, но погода…
За окном сырой ветер гоняет туда-сюда неисчислимые стаи отяжелевших от влаги снежных хлопьев.
— В ресторан зайдем, кофе выпьем.
— Хорошо, — соглашаюсь я и, выслушав, где он будет меня ждать, иду за пальто.
2
Небольшое кафе, где мы с Макаревичем находим временный приют, не относится к числу процветающих и шикарных, но здесь тепло, пахнет горячим кофе, поэтому в сравнении с гнусностью, творящейся на улице, кафешка кажется даже уютной.
Не могу удержаться, особенно после рассказа Кости Меркулова о том, как контрразведчики завербовали его будущего зятя, и спрашиваю без ехидства, но и без сочувствия:
— Как ваши успехи на восточном фронте?
Погруженный в мысли о том, как половчее задать свои вопросы, Макаревич рассеянно спрашивает:
— Вы о чем?
— О Чечне, естественно.
— А-а, — с видимым облегчением произнес Юрий. — Я, к счастью, не имею к этому отношения. Я из отдела внешней контрразведки, а страна под названием Чечня относится пока к делам внутренним… Александр Борисович, скажите, пожалуйста, откуда вы взяли эту фамилию — Кук?
Помешивая ложечкой густой и на вид вполне приличный кофе в миниатюрной чашечке, я прикидываю, что потеряю, если поделюсь с ним информацией о Скворцове. Наверное, ничего. То, что покойный хотел спрятать от всех, Слава нашел. Остальное пусть делят между собой.
— Честно говоря, Юрий Николаевич, я не был уверен, что это фамилия. То могла быть и кличка и все что угодно. А вы говорите — фамилия?
— Да.
— Вы слышали что-нибудь о полковнике ГРУ Скворцове?
— Что-то… краем уха. Он умер, кажется?
— Да, от сердечного приступа. Прекрасная смерть для офицера разведки, да?..
После чего я устыдился своего неуместного ерничанья и рассказал Макаревичу о Скворцове все, что знал сам и чем поделился с Осинцевым. Все выложил, кроме дискеты из Одинцова.
— Спасибо за откровенность, Александр Борисович, — вполне искренне сказал Макаревич. — Конечно, тяжело будет разговаривать с ребятами из Главразведупра, но придется. Дело того стоит…
— Юрий Николаевич, себя я к людям не в меру любопытным не отношу, но все-таки интересно было бы узнать, на какое открытие вас натолкнуло словечко «кук»?
— Сказать вам это — значит дать повод лишний раз поиздеваться над контрразведкой! — невесело улыбнулся Макаревич.
— Я, собственно, не настаиваю, чтобы именно вы мне говорили, Юрий Николаевич, пошлем вам запрос по всей форме от генерального прокурора…
— Не стоит, я же не собираюсь таиться от вас. Дэвид Кук — суперагент Центрального разведывательного управления.
— Лихо! Тогда вам в разработку надо забирать все материалы по Скворцову. Если окажется, что они якшались на взаимном интересе, Главное разведывательное управление сильно потеряет лицо, как говорят китайцы.
— Да-а, они будут упираться изо всех сил! А главное — основных фигурантов ни о чем не спросишь!
— А что, аборигены не успели съесть Кука? Он уже в отпуске во Флориде?
Макаревич как-то странно усмехнулся:
— Хотите на него взглянуть?
— Отчего ж нет?
Он достал из кармана фотокарточку, протянул мне.
Улыбающийся мужчина в летнем светлом костюме и широкополой шляпе показался мне знаком. Присмотревшись, я понял, почему не сразу узнал его — этого человека я никогда не видел улыбающимся, не видел живым. Я его наблюдал в морге, где он значился под именем Джон Кервуд…
