Александра Маринина - Украденный сон
– Я вас понял, Анастасия Павловна. Дьяков будет вам доставлен в течение часа. Я рад, что мы с вами стали союзниками.
– Всего доброго, – сдержанно ответила Настя.
Какая насмешка судьбы! Только недавно те же самые слова сказал ей Борис Карташов. Тоже радовался, что они стали союзниками.
Ну и сколько времени они будут искать Сашу Дьякова? За час его не найдут, это уж точно. Через час приятный баритон с огорчением сообщит ей, что искомого мальчика придется подождать еще какое-то время. Этот разговор будет еще короче, и усилия от Насти потребуются минимальные.
Только легкое недовольство. Ну, может быть, еще недоумение по поводу того, что в такой серьезной организации не могут, когда нужно, быстренько найти человека. Можно расслабиться.
На кухне Леша демонстративно гремел посудой. Он, наверное, голоден, но, несмотря на обиду, в одиночестве обедать не будет. Станет ждать, когда она соизволит к нему присоединиться. Не стоило его обижать…
Настя сделала несколько глубоких вдохов, ослабила напряженные мышцы спины и шеи, привычно ссутулилась и открыла дверь в кухню. Леша сидел за накрытым к обеду столом и читал, пристроив книгу между хлебницей и бутылкой с кетчупом.
– Если ты считаешь, что я тебя обидела и должна быть наказана, – я согласна. Но, пожалуйста, давай отложим воспитательные мероприятия на потом. Сейчас мне нужны твои мозги.
Леша оторвался от книги и поднял на нее злые глаза.
– Ты по-прежнему держишь меня на подсобных работах?
– Леша, мне нужна твоя помощь. Давай не будем выяснять отношения сейчас. У нас для этого вся жизнь впереди.
– Ты уверена? Если исходить из твоих объяснений, у нас впереди может оказаться совсем немного времени. Твой сумасшедший дружок Ларцев может в любую минуту явиться сюда и пристрелить нас. Но даже в этой ситуации ты продолжаешь относиться ко мне как к кухонной утвари. Что за переговоры ты вела с этим бультерьером? Кто тебе звонил?
– Я тебе все объясню, но сначала помоги мне решить задачку.
– Ну давай… – тяжело вздохнул Чистяков.
Первое, что бросилось в глаза Колобку-Гордееву, когда он поднялся по лестнице и свернул в длинный казенный коридор, было белое как мел лицо Павла Васильевича Жерехова. Потом он увидел и толпившихся возле него сотрудников, за головами которых посверкивали вспышки фотоаппарата. Не сказав ни слова, Гордеев протиснулся сквозь небольшую толпу и увидел лежащего на полу в кабинете своего заместителя человека с огнестрельным ранением в голову. Пуля вошла точно в середину лба, и капитан Морозов был мертв.
– Как это случилось? – сквозь зубы спросил Гордеев.
– Он сидел у меня в кабинете и ждал тебя. Позвонили, сказали, чтобы я зашел к девочкам в секретариат за срочным документом. Не выгонять же было парня в коридор ради пяти минут. Я запер все бумаги в сейф и вышел. В секретариате ни о каком документе не слышали и мне не звонили. Я понял, что дело неладно, и обратно уже бегом бежал. Ну и вот… Выстрела никто не слышал, наверное, убийца пользовался глушителем.
– Ясно. Морозов тебе что-нибудь говорил? Зачем он меня ждал?
– Ничего не говорил, но сильно нервничал. Прямо сам не свой был.
– Что при нем было?
– Сумка. Спортивная, – уточнил Жерехов.
– Сумку спрячь подальше, пока до нее никто не добрался. Дым рассеется – посмотрим, может, там какие-нибудь записи остались. Ты Ларцева нашел?
– Он уже едет сюда.
– Беги к воротам, лови его и по запасной лестнице тащи прямо ко мне. Мимо своего кабинета его не веди и о Морозове ни слова.
Николай Фистин, он же дядя Коля, он же, по образному выражению Арсена, Черномор хренов, пребывал в растерянности. Арсен велел срочно найти Саню Дьякова и доставить его на квартиру к Каменской. Требование это казалось дяде Коле дурацким и нелепым. Хуже того, оно, судя по всему, было невыполнимым.
Коля Фистин впервые прогулялся на зону в 17 лет за особо злостное хулиганство, через три года вышел, но, поскольку ума на нарах не набрался и единственным способом выражения неудовольствия по-прежнему считал мордобой, то тут же снова сел, на этот раз уже на восемь лет, за причинение тяжких телесных повреждений, повлекших смерть потерпевшего.
Результатом такой боевой юности стало лишение московской прописки и высылка за 101-й километр. Николай жил в общежитии, работал на кирпичном заводе, много пил, наворотисто матерился, и жизнь его была, казалось, предопределена на долгие годы вперед. Но ему повезло, и он сумел свое везение использовать на все двести процентов.
Как-то в Загорске он познакомился с женщиной, приехавшей на экскурсию. Тоня работала в ЖЭКе, на территории обслуживания которого находились престижные дома улучшенной планировки. Слава Богу, в застойные времена появилась практика отдавать работникам ЖЭКа квартиры на вторых этажах таких домов, благодаря чему незаметная, несчастная, одинокая старая дева была обладательницей более чем приличного жилья. Брак с москвичкой позволял восстановить утраченную прописку, но корыстные мотивы были очень скоро вытеснены тем, что Николай считал любовью. Если он сошелся с Тоней, принуждая себя к этому, то через месяц понял, что она – единственное светлое пятно в его жизни. В детстве – пьяная ругань родителей вперемежку с рукоприкладством, одиннадцать лет – в колониях; братья – кто сидит, кто спился, кто умер. А Тоня – теплая ласковая баба, которая любит его, жалеет и ничего не требует, принимает таким, какой он есть. Первый робкий восторг перед неизведанным ранее чувством близости и нежности сменился отчаянной любовью, и Николай готов был немедленно убить любого, кто хотя бы косо посмотрит на его жену.
Переехав в Тонину квартиру, Фистин устроился слесарем в тот же ЖЭК.
Семейная идиллия, увы, не сделала его законопослушным, и с 1987 года он начал потихоньку включаться в криминальный бизнес, благо приятелей в этой сфере у него было много: сам в Москве вырос, да и по малолетке сидел с москвичами. Жизнь теперь казалась ему вполне удовлетворительной, понемногу стали появляться деньги, и он испытывал удивительное наслаждение, принося своей Антонине очередной подарок в виде браслета, костюма или дорогой косметики и каждый раз видя ее смущение и плохо скрываемую радость. Откуда деньги, она, конечно, не знала, Николай морочил ей голову сказками о том, что подрабатывает на стороне, в автомастерской.
– Ну что ты, Колюша, мне ничего не надо, лишь бы ты был здоров и счастлив. Не надо мне этих подарков, ты столько сил тратишь в своей мастерской, совсем не отдыхаешь. У нас же все есть, зачем тебе дополнительные заработки, – говорила Тоня, и от этих слов у дважды судимого Фистина таяло сердце.
Однажды поздним вечером Антонине стало нехорошо. Она долго крепилась, стараясь выглядеть бодрой и веселой, списывая недомогание на естественные причины, вызванные беременностью. Когда началось кровотечение, она не на шутку перепугалась, а муж впал в панику. Через 30 минут «скорой» все еще не было, и Николай решил везти жену в больницу сам. На собственную машину он к тому времени денег не скопил, собирался ловить частника и со страхом думал о том, как Тоня зальет кровью сиденья и как потом придется объясняться с владельцем машины. Больше всего на свете в этот момент он боялся, что не удастся сохранить ребенка. Вторым по степени интенсивности был страх не удержаться и накатить в рыло водителю, если тот начнет скандалить. Это грозило третьей судимостью, и весь налаженный семейный быт пойдет прахом…
Слетев по лестнице и метнувшись с поднятой рукой к перекрестку, Фистин чуть не угодил под резко затормозившую «волгу», за рулем которой сидел Градов, жилец с шестого этажа, сразу же признавший слесаря, неоднократно чинившего в его квартире импортную сантехнику.
– Ты чего, Николай? – спросил Градов.
– Жену надо срочно в больницу, вот вызвал «скорую», а они что-то не едут. Боюсь, Антонина кровью изойдет, хочу частника поймать.
– Я отвезу, – не раздумывая отозвался Градов. – Она сама выйти может, или понесем?
– Да вы что, Сергей Александрович! – растерянно произнес Николай. – Она вам все чехлы перепачкает…
Чехлы в машине у Градова были и впрямь знатные, из белого меха.
– Ерунда, поехали, – скомандовал Градов. – А о чехлах не беспокойся, испортишь – натурой отслужишь, будешь до самой смерти мне сортир бесплатно чинить.
Сергей Александрович отвез Тоню не абы куда, а в хорошую клинику, представил ее своей родственницей. Фистин как увидел все это благолепие с отдельной палатой, немыслимой аппаратурой, услужливыми и сноровистыми медсестрами, с черной икрой на завтрак, так и поплыл. Беременность удалось сохранить, и после рождения сына Николай считал себя вечным должником жильца с шестого этажа Сергея Александровича Градова.
В 1991 году Градов, будучи с друзьями в ресторане, стал свидетелем довольно крутой разборки с кастетами и даже стрельбой. Несколько участников показались ему знакомыми.
