Фридрих Незнанский - Виновник торжества
— Видит око, да зуб неймет, — задумчиво процитировал пословицу Турецкий. — А что тут удивительного? Если он не умеет контактировать с женщинами, а, как всякому нормальному мужчине, красивые девушки ему нравятся, остается только злобствовать. Или решать эту проблему иным способом. И так раз за разом.
— Кстати, мне его удалось увидеть. Он заявился в университет как раз тогда, когда я уже выходил. Знаешь, впечатление такое, что я увидел живую иллюстрацию к созданному Майлисом психологическому портрету.
— Ну и каков он на людях? — оживился Турецкий. — Я же его только в домашней обстановке видел. В какой-то дурацкой растянутой кофте, представляешь — на груди белые следы от зубной пасты, в замусоленных брюках, лохматый… Подумал: заработался ученый, некогда на себя в зеркало взглянуть. Но дома он ведь один, никто его не видит, может позволить себе расслабиться. Я тоже люблю дома в стареньком походить, но пасту с рубахи точно счистил бы.
— На работе он чуть получше. Но тоже костюмчик давно химчистки не видал. А не причесывается он, наверное, принципиально. Нечего девчонок баловать.
А парням его прическа и вовсе по фигу. Сами лохматые ходят.
— Ну не скажи, — покачал головой Турецкий. — Мальчишки нынче за прическами следят не хуже девочек. Я на это дело обратил внимание, когда моя Нинка однажды сказала, что ей нравятся мальчики ухоженные, с аккуратными головами. Дай, думаю, понаблюдаю, есть ли такие в природе. Ого-го, сколько их! Даже у ее знакомых с ролледрома тоже на голове имеется что-то похожее на прическу. Весьма своеобразную. То петушиный гребешок торчит, то рисунок, как у коня в яблоках. Интересно, как в кино… Славка, я сейчас зайду в управление, у меня там дела. А через пару часиков рвану к нашему ученому. У меня сюрприз для него есть. В большой серой папке. Я подготовил культурную программу по теме «Творчество Микалоюса Чюрлениса».
— Собираешься ему доклад прочитать? — пошутил Грязнов.
— Не зубоскаль, дружище. Не тот случай. Я хитрый и коварный и собираюсь его обыграть в затянувшейся страшной игре, которую он затеял.
Когда Турецкий зашел во двор, он машинально поднял голову и посмотрел на окна Каледина, понимая, что все равно ничего увидеть не сможет. Время предэкзаменационных консультаций прошло, вечерние занятия в университете закончились в конце мая, так что были все основания застать Каледина дома. Действительно, стоило Александру позвонить, за дверью послышались тяжелые приближающиеся шаги. Турецкий встал прямо напротив дверного глазка, чтобы хозяин дома сразу смог его рассмотреть.
— Кто там? — послышался не очень довольный голос.
— Свои. — Турецкому хотелось, чтобы Каледин не слишком напрягался его визитом, и поэтому решил придать своему голосу некоторую долю вольности.
Дверь раскрылась, и Каледин в давешнем домашнем наряде встретил гостя. Он так и не потрудился смыть с кофты пятно от зубной пасты. Чистюля Турецкий удивился, но виду не подал.
— А я к вам опять без предупредительного звонка. Вы уж извините меня, был поблизости и решил вас навестить. Вы же меня приглашали, вот я и пользуюсь вашим гостеприимством, — весело заговорил он, не обращая внимания на вытянутое лицо хозяина.
— Здравствуйте, — слегка наклонил голову Каледин и приглашающим жестом указал рукой вглубь квартиры. — Ну что ж, вы меня приучаете к тому, что в гости можно приходить неожиданно. В этом тоже есть своя прелесть. Во всяком случае, не надо готовиться, наводить порядок… Как есть — так и есть.
— Не смущайтесь, — Турецкий тщательно вытер ноги и зашел в комнату, отметив про себя, что беспорядка в ней стало заметно больше.
— Некогда убирать, — проследил его взгляд Каледин. — Я сейчас так увлечен работой, что вообще не вижу вокруг ничего.
— Да я, впрочем, к вам пришел не с ревизией, а просто пообщаться. Совсем ненадолго, — успокоил он Каледина. — Вы знаете, мне тут случайно попалась папка с репродукциями картин Чюрлениса. Помните, мы в прошлый раз с вами говорили о его творчестве? Вы еще мне сказали, что у вас есть записи его органной музыки.
— Да, помню, — сдержанно ответил Каледин, — даже помню, что предложил вам послушать эти записи. Но вы тогда, помнится, спешили. А сейчас у вас как со временем?
— Ну, судя по тому, что я к вам все-таки забрел, да еще захватил с собой папку с репродукциями, время у меня есть. К тому же мы можем совместить сразу оба приятных для нас занятия: вы мне включите записи, и мы вместе посмотрим репродукции.
— Я их когда-то видел, — бросил на ходу Каледин, направляясь к музыкальному центру и ставя грампластинку. — Представляете, эту пластинку я купил у одного коллекционера. Давно за ней охотился. Хотел купить диск с записями Чюрлениса, да что-то он мне нигде не попадается. А я человек азартный, фонотеку собираю давно, дал объявление в газету. И представьте себе — мне позвонил один пожилой коллекционер, он распродавал свою фонотеку, поскольку собирался уезжать к сыну в Израиль. А пластинки весят много, к тому же транспортировка довольно сложная, вот он и решил не рисковать. Я к нему поехал за Чюрленисом, а купил еще два десятка пластинок. Сейчас все слушают диски, а я по старинке — пластинки.
Турецкий сел на диван, который в этот раз был частично освобожден от бумаг, и приготовился слушать. Рядом с собой он положил внушительных размеров папку с репродукциями.
— Вы знаете, наверное, что отец Чюрлениса играл на органе? — спросил у него Каледин.
— Знаю, — ответил Турецкий, поскольку накануне, готовясь к встрече с Калединым, прочитал в большой статье, приложенной к репродукциям, о биографии и творческом пути Чюрлениса.
Каледин удивленно поднял брови.
— Вы удивляете меня все больше, — не удержался он от похвалы.
— То ли еще будет! — смешливо ответил Турецкий, и, заметив беспокойство во взгляде Каледина, пояснил: — Я же вам говорил, что следователи не такие уж ограниченные люди, как о нас думают. Я бы с удовольствием послушал и симфонические, и хоровые, и камерные произведения Чюрлениса. Но в этот раз давайте ограничимся его органной музыкой, чтобы не слишком утомлять вас.
— Я вам поставлю его концерт «Море» — для оркестра и органа. Очень величественная и одновременно романтическая поэма.
— А у меня как раз есть среди репродукций его цикл «Cоната моря», присаживайтесь рядом, вместе посмотрим. Хотелось бы убедиться, что Чюрленис хотел картинами выразить музыку, а красками стремился передать музыкальные звуки. Во всяком случае, так считает искусствовед, написавший о нем статью для этой подборки репродукций. Вы помните — ведь у него даже художественные произведения часто носят музыкальные названия — фуга, прелюдия, соната…
Каледин с интересом слушал Турецкого, настороженность и беспокойство немного отпустили его.
— Вы так свободно владеете музыкальной терминологией… Только не говорите, что следователи получают еще и консерваторское образование.
— Не знаю, как другие следователи, но у меня такого образования нет. Зато моя жена пианистка, когда-то выступала с концертами. Сейчас педагог-музыкант. Постоянно занимается моей музыкальной культурой. Раз в месяц на концерты ходим всенепременно.
Каледин сел наконец рядом со следователем, и, слушая органный концерт, Турецкий стал передавать ему репродукции.
— Вот, смотрите, Чюрленис даже свои картины называет частями сонатных циклов. — Скупая улыбка появилась на лице Каледина, и он внимательно изучил одну за другой репродукции: цикл «Соната весны» и «Соната моря» с указанием частей — Аллегро, Анданте, Скерцо, Финал. — Какая гармония… — тихо проговорил он, наслаждаясь звуками музыки и рассматривая картины.
— Да, он один из тех редких художников, которые чувствуют музыку в природе, — подтвердил свои ощущения Турецкий. — Я очень люблю море, хотя, к сожалению, редко удается выезжать туда на отдых. И, вы знаете, море мне иногда снится — его бескрайность, уходящая к горизонту, даже всплески волн слышу…
А вы любите море, Андрей Борисович?
— Да, люблю, — как-то неуверенно ответил математик.
— А вам оно снится?
— Очень редко, — неохотно ответил Каледин. Что-то в его лице неуловимо изменилось, и Турецкий почувствовал перемену, только не мог себе объяснить ее причину.
— Спасибо вам большое, не стану больше злоупотреблять вашим гостеприимством. — Турецкий стал собирать все репродукции в папку, наконец встал с дивана под заключительные аккорды органа с оркестром. Хозяин дома пошел провожать гостя, и лицо его выражало нескрываемое облегчение. Они вежливо пожали друг другу руки, и Турецкий уважительно заметил:
— У вас такие большие и крепкие руки, жаль, пропадают зря. Держать ручку в такой руке просто грех, вам бы борьбой заниматься. Не ходите в спортзал?
