Луиза Пенни - Смертельный холод
Теперь у него был ответ.
Глава тридцать третья
– Мадам Лонгпре. – Гамаш встал и поклонился этой миниатюрной женщине.
– Месье Гамаш. – Она слегка наклонила голову и села на предложенный стул.
– Что вам заказать?
– Эспрессо, s’il vous plaît.
Они сидели в бистро чуть сбоку от камина, было десять утра, второй день после пожара. За окном падал пушистый снег. Такие явления случаются зимой в Квебеке, хотя обычными их назвать никак нельзя: шел снег и одновременно светило солнце. Гамаш посматривал в окно и удивлялся. Кристаллы и призмы, изящные и хрупкие, летели по воздуху и устилали Три Сосны. На одежде прогуливающихся жителей и на деревьях лежал снег, сверкая розовыми, голубыми и зелеными искрами.
Принесли заказанный кофе.
– Пришли в себя после пожара? – спросила Эм.
Она тоже приезжала туда вместе с Матушкой и даже Кей. Целую ночь они готовили сэндвичи и горячее питье, раздавали одеяла замерзающим добровольцам. Они все вымотались, и Гамаш решил отложить этот разговор с Эмили до сегодняшнего утра.
– Ужасная была ночь, – сказал он. – Одна из худших, какие я помню.
– Кем он был?
– Его звали Сол Петров. – Гамаш подождал, будет ли какая-нибудь реакция. Ничего, кроме вежливого интереса. – Фотограф. Он снимал Си-Си.
– Для чего?
– Для ее каталога. Она собиралась встретиться с представителями американской компании и надеялась заинтересовать их своим проектом. Она имела амбиции стать гуру в области стиля, хотя ее амбиции, похоже, завели ее туда, где стиль и не ночевал.
– Что-то вроде универсального бюро обслуживания, – предположила Эм. – Там вас вычистят внутри и подновят снаружи.
– Да, планы у Си-Си де Пуатье были наполеоновские, – подтвердил Гамаш. – Вы говорили, что несколько раз виделись с ней. А с ее семьей вы были знакомы? С ее мужем, дочерью?
– Только визуально. Никогда с ними не разговаривала. Они, конечно, присутствовали на кёрлинге после Рождества.
– И насколько мне известно, на церковной службе в канун Рождества.
– C’est vrai. – Эмили улыбнулась тому воспоминанию. – Ее дочь способна ввести в заблуждение.
– О чем вы? – с удивлением спросил Гамаш.
– Нет-нет, ничего такого коварного в ней нет. Она ничуть не похожа на мать, хотя и Си-Си была не такой уж лгуньей, как ей хотелось бы верить. Уж слишком все это было очевидно. Нет, Кри робкая, погруженная в себя. Но голос у нее очаровательный. Мы все слушали как завороженные.
Эмили погрузилась в воспоминания о предрождественской службе в переполненной церкви. Она тогда поглядывала на Кри и видела, как преобразилась девочка. Радость сделала ее привлекательной.
– Она была похожа на Дэвида, когда он играл Чайковского.
А потом эта сцена у церкви.
– О чем вы задумались? – тихо спросил Гамаш, заметив озабоченное выражение на лице Эм.
– После службы мы стояли у церкви. А Си-Си находилась с другой стороны здания – оттуда дорога до их дома короче. Мы ее не видели, но слышали хорошо. И еще до нас доносился очень странный звук. – Эмили сложила губы трубочкой, вспоминая. – Так Анри шкрябает по полу, если у него когти не подстрижены. Такой же скрежет, только громче.
– Кажется, эту тайну я могу для вас раскрыть, – сказал Гамаш. – Я думаю, так скрежетали ее сапожки. Она купила себе в подарок на Рождество сапожки, вернее, унты из кожи младенцев-тюленей. У них на подошвах металлические зацепки.
Во взгляде Эм было удивление, смешанное с отвращением.
– Mon Dieu, что думает о нас Господь?
– Вы сказали, что слышали и еще что-то, кроме сапожек?
– Она кричала на дочь. Набросилась на нее. Это было ужасно.
– По какому поводу?
– Из-за того, как Кри была одета. Да, одежда на ней была необычная. Розовое платье без рукавов, кажется, но больше всего Си-Си упрекала ее за голос, за пение. А голос у нее был божественный. Не в том смысле, в каком это слово использует Габри, а по-настоящему божественный. Но Си-Си высмеивала ее, унижала. Даже больше. Она издевалась над ней. Это было ужасно. Я все это слышала, но ничего не предприняла. Промолчала.
Гамаш ничего не сказал.
– Нужно было за нее заступиться. – Голос Эмили звучал тихо, спокойно. – Мы все стояли там в канун Рождества и были свидетелями убийства – иначе это и назвать нельзя, старший инспектор. Я не заблуждаюсь на сей счет. Си-Си в ту ночь убила свою дочь, а я этому способствовала.
– Вы слишком суровы к себе, мадам. Я знаю, вы переживаете из-за того, что случилось, и я согласен: что-то нужно было сделать. Но помимо этого, я знаю, что случившееся у стен церкви не было отдельным, изолированным эпизодом. Трагедия Кри состоит в том, что ничего иного она в жизни и не видела. Это было как нынешний снег. – Они оба выглянули в окно. – Оскорбления накапливались, пока Кри полностью не исчезла под ними.
– Я должна была что-то сделать.
Оба ненадолго замолчали. Эмили смотрела на улицу, а Гамаш смотрел на нее.
– Говорят, завтра будет метель, – сказала Эм. – Я слышала штормовое предупреждение.
Для Гамаша это было новостью.
– И сколько снега ожидается?
– Метеорологический канал сообщил, что выпадет до тридцати сантиметров. Вы никогда не попадали в снежную бурю? – спросила Эм.
– Один раз попал – ехал по Абитиби. Было темно, на дороге ни одной машины. Я потерял ориентацию. – Он снова увидел рой снежинок в свете его фар, мир сузился до этой сверкающей воронки. – Я сделал неверный поворот и попал в тупик. Дорога все время сужалась. Разумеется, я сам был виноват. – Он подался вперед и прошептал: – Я был упрямцем. Только ш-ш-ш!
Он оглянулся.
Эмили улыбнулась:
– Это останется нашим маленьким секретом. И к тому же я уверена, что в эту историю никто не поверит. Что же случилось дальше?
– Дорога все сужалась и сужалась. – Гамаш показал это руками, сложив ладони, будто в молитве. – Затем стала практически невидимой. Превратилась в тропинку. – Он повернул руки ладонями вверх. – А потом – вообще ничего. Остались только лес и снег. Высота сугробов доходила до дверей машины. И мне никуда не деться – ни назад, ни вперед.
– Как же вы выпутались?
Он помолчал, не зная, какой ответ ей дать. Все ответы, которые просились на язык, были правдивыми, но у правды имеются разные уровни. Ему предстояло задать ей непростой вопрос, а потому он решил, что должен проявить к ней максимум уважения.
– Я молился.
Она посмотрела на этого большого человека, уверенного, привыкшего командовать людьми, и кивнула.
– О чем вы молились? – Она не собиралась снимать его с крючка.
– Перед тем как это случилось, мы с инспектором Бовуаром расследовали одно дело в рыбацкой деревеньке Бе-де-Мутон на Нижнем Северном побережье.
– Эту землю Господь отдал Каину, – вдруг перебила его Эм.
Гамаш знал эту цитату, вот только ему редко попадались люди, которые ее тоже знали. Когда в XVII веке землепроходец Жак Картье первым из европейцев увидел это пустынное обнажение породы в устье реки Святого Лаврентия, он написал в своем дневнике: «Вероятно, Господь отдал эту землю Каину».
– Может быть, меня тянет к прóклятым, – улыбнулся Гамаш. – Наверное, поэтому я гоняюсь за убийцами вроде Каина. Эта земля голая и пустынная, там практически ничего не растет, но для меня она необыкновенно прекрасна. Нужно только знать, как смотреть. Здесь это просто. Здесь красота повсюду. Реки, горы, деревни, в особенности Три Сосны. Но в Маттон-Бей[89] это не так очевидно. Там красоту нужно искать. Она в лишайниках на камнях и в крохотных алых цветах, почти невидимых. Нужно встать на колени, чтобы увидеть. Красота там в весеннем цветении морошки.
– Вы нашли вашего убийцу?
– Нашел.
Но по его интонации она поняла, что это было не все. Она помолчала, но, когда за этим ничего не последовало, решила спросить:
– А что еще вы нашли?
– Бога, – просто ответил Гамаш. – В столовой.
– И что же он ел?
Вопрос был настолько неожиданным, что Гамаш ответил не сразу.
– Торт из безе с лимоном, – со смехом сказал он.
– Почему вы думаете, что это был Бог?
Разговор шел совсем не в том русле, какое он наметил.
– Я не думаю, – признал он. – Возможно, это был обычный рыбак. Одет он был точно как рыбак. Но он посмотрел на меня из другого угла зала с такой нежностью, с такой любовью, что я замер на месте.
Ему хотелось отвести взгляд, посмотреть на теплую деревянную поверхность, на которой покоились сейчас его руки. Но Арман Гамаш не отвел глаза. Он смотрел прямо на Эмили.
– И что же сделал Бог? – спросила она приглушенным голосом.
– Он доел торт и отвернулся к стене. Какое-то время казалось, что он трет стену, затем он снова повернулся ко мне с самой сияющей улыбкой, какую я видел. Радость переполняла меня.
