Хьелль Даль - Человек в витрине
— После войны преследовали только членов «Нашунал Самлунга», а не тех, кто работал на немцев.
— Как по-вашему, что с ней случилось?
Энгельскён пожал плечами:
— Возможно, с ней обошлись сурово — таких, как она, норвежцы не жаловали. Довольно много «немецких жен» депортировали в Германию. А может быть, ее отправили в Ховедёйю, в женский лагерь для интернированных.
— Ее посадили в тюрьму?
— Откровенно говоря, женские лагеря были не тюремными заведениями. Их создали, чтобы обеспечить хоть какую-то защиту так называемым «немецким подстилкам». Но наш случай особый… потому что Фромма оправдали по международным законам. Либо ее депортировали в Германию, либо она осталась здесь. Вынужден признаться, сказать об этом что-либо конкретное чрезвычайно трудно.
— А как же ее муж, Фромм? Вы не знаете, что с ним случилось? Его ведь освободили!
Энгельскён покачал головой:
— Что с ним случилось? Может, и удастся выяснить, но…
— Вы уж постарайтесь, — попросил Гунарстранна, снова беря в руки групповой снимок. Сам не понимая почему, он снова внимательно посмотрел на Фромма. — А можно мне ненадолго взять у вас это фото?
Глава 37
ХОККЕЙ
— Вот это мило, — сказала Ева Бритт, когда из музыкального центра полились первые звуки «Кхмера» Нильса Мольвера [14].
Фрёлик встал и прибавил громкость. Хотя дровяная печь в углу была натоплена жарко, из большого окна гостиной все равно сквозило. Батарея под окном не справлялась с морозом. Несколько секунд он постоял в раздумье, глядя на освещенную окружную дорогу, похожую на желтую змею, ползущую по зимнему лесу. При уличном освещении машины казались бесцветными. Со склона горы двигался сноп искр: токовый коллектор какого-то позднего метропоезда царапал лед. Луна, которая раньше висела над склонами Эстмарка как большой желтый абажур из рисовой бумаги, теперь напоминала ведро белой краски, разлитой на поверхности воды.
Он отвернулся от окна и посмотрел на Еву Бритт. Ее неожиданный приезд очень раздосадовал Фрёлика. Приехала и сидит, сидит… Вечно она сидит и чего-то ждет. Сказала бы откровенно, что ей надо, так ведь нет, молчит! Ну и пусть сидит… Фрёлик все больше злился. Сколько уже лет они спят вместе, а Ева Бритт по-прежнему вела себя у него в квартире как чужая!
Сидя в углу, она с милой улыбкой листала каталог «Икеи». Точь-в-точь пассажирка трамвая, которая читает желтую газетенку. Фрёлик поймал себя на странном желании: ему захотелось, чтобы на месте Евы Бритт оказалась другая…
Зазвонил телефон. Они переглянулись.
— Ты подойдешь? — спросила Ева Бритт, не вставая с кресла.
— А ты докажи, почему лучше не подходить, — устало ответил он.
Ева Бритт выпрямилась и выразительно посмотрела на дверь спальни, а потом вытянула руку с часами. Вскоре после этого телефон перестал звонить.
— Я выиграла, — сказала она, листая каталог.
Фрёлик смотрел, как она закидывает ногу на ногу и снова устраивается поудобнее в большом кресле, прекрасно понимая, что он за ней наблюдает. Вскоре заверещал ее мобильник. Они снова переглянулись.
— Ты ответишь? — спросил он.
Ева Бритт покосилась на свою сумку, откуда доносилось верещание, и недовольно насупилась.
— Если это тебя, я понятия не имею, где ты, — с нажимом сказала она, проворно вскакивая и доставая мобильник из сумки, стоящей у двери. Фрёлик следил за каждым ее движением.
— Да, — ответила она, выгибая спину и прижимая трубку к уху. — Нет, он… — Она повернулась к нему и одними губами произнесла: — Твой босс!
Фрёлик широко улыбнулся.
— Я понятия не имею… — сказала Ева Бритт, выслушав своего собеседника.
Фрёлик не мог не улыбнуться, когда услышал издали рявкающий голос Гунарстранны. Ева Бритт вытаращила глаза и поморщилась, как будто в нее насильно впихивали рыбий жир, сделала на негнущихся ногах три зловещих, враждебных шажка вперед и, не говоря ни слова, швырнула ему телефон. Фрёлик поймал его на лету.
— Привет, — сказал он в трубку.
— Мы зря потратили кучу времени, — без всяких предисловий начал Гунарстранна. — Ты ведь спрашивал Арвида Есперсена о карьере его брата? О том, почему он решил торговать предметами старины?
— Да, спрашивал, — ответил Фрёлик. — Но…
— И Арвид что-то говорил о газетном производстве?
— Нет, не производстве. Рейдар забирал в типографиях остатки бумаги, а потом…
— Да-да, — перебил его Гунарстранна. — Наматывал ее на новые рулоны. Где он всем этим занимался?
— Не знаю.
— Кому он перепродавал бумагу?
— Тоже не знаю.
— Неужели кретин братец ничего не сказал? — Голос Гунарстранны срывался от досады.
— Успокойся, — мрачно ответил Фрёлик. — Бумагу продавали в страны Африки и Южной Америки. А чего ты так раскипятился?
— Фрёлик, у меня есть еще одна ниточка, которая потянулась в Южную Америку. — На том конце линии послышался щелчок; Франк понял, что Гунарстранна закурил свою самокрутку. — Рассказ Арвида о типографиях подтверждается. Скажи, он в разговоре с тобой, случайно, не упоминал человека по фамилии Фромм?
— Нет, совершенно точно не упоминал.
— Хм… Какие у тебя планы на завтра?
Фрёлик покосился на Еву Бритт. Та демонстративно устроилась перед огромным окном его гостиной, повернувшись к нему спиной. Часы показывали начало первого ночи.
— Сделаю, что скажешь. Ты ведь знаешь.
— Вот и прекрасно. Съезди, пожалуйста, в контору Рейдара Фольке-Есперсена на улице Бертрана Нарвесена. Если там никого не будет, отправляйся в магазин на улице Томаса Хефтье, перечитай все конторские книги. Так сказать, прочеши частым гребнем!
— Что мы ищем?
— Письмо… или письма, или расписки, в общем, что угодно, от некоего Клауса Фромма — с двумя «м».
— Дата?
— Любая, лишь бы найти.
— Что-нибудь еще?
— Нет.
— Ты больше ничего не хочешь сказать?
— Особенно просмотри записи за те годы, когда Есперсены торговали бумагой, то есть сороковые и пятидесятые.
Фрёлик вздохнул:
— Что-нибудь еще?
— Как по-твоему, Рейдар Фольке-Есперсен мог быть нацистом?
Фрёлик шумно зевнул:
— Ты что, спятил?
— Нет, — ответил Гунарстранна. — А что?
— До сорок третьего года Есперсен руководил подпольной типографией в Осло, а потом его выдали, и ему пришлось бежать в нейтральную Швецию. Оттуда он попал в тренировочный лагерь в Шотландии, где его научили диверсионной работе. Его несколько раз посылали на задания в Норвегию — на диверсии и…
— И ликвидации, — сухо подсказал Гунарстранна.
— Ну да, у меня сейчас мозги не варят. Спокойной ночи.
Фрёлик положил мобильник Евы Бритт на стол. Глубоко вздохнул, встал и подошел к печке, от которой исходило приятное тепло. Глядя в спину Еве Бритт, он покивал в такт музыке, наслаждаясь долгим гитарным соло. Из кухни потянуло тошнотворным запахом убежавшего кофе — он совсем забыл про кофейник на плите.
Ева Бритт начала медленно поворачиваться к нему. Франк подумал: интересно, какое у нее будет выражение лица. Наверное, сегодня им не обойтись без скандалов…
— Ты дал этому идиоту номер моего телефона! — воскликнула Ева Бритт.
Фрёлик ничего не ответил. Из динамиков еще лились приглушенные звуки современного джаза, когда зазвонил его телефон. Они с Евой Бритт переглянулись.
— Никак не успокоится, — мрачно буркнула она.
Фрёлик догадывался, что вечер кончится плохо. Обстановка накалилась. Сегодня они непременно поскандалят. Он подошел к телефону.
— Говорит Ришар Экхольт, — произнес мужской голос.
Фрёлик видел фотографию Экхольта. Оказалось, что раньше он был хоккеистом и даже выступал за команду «Фюрусет». На снимке Экхольт позировал в полосатой спортивной клубной форме; он отрастил короткую щетину; черные волосы стриг коротко, но оставлял челку. Голос вполне соответствовал образу.
— Сейчас уже поздно, — спокойно заметил Франк Фрёлик.
— Я слышал, вы меня ищете.
— Приходите завтра в полицейское управление, там и поговорим.
— Не вешайте трубку! — потребовал его собеседник.
— Сейчас повешу, — возразил Фрёлик. — Позвоните завтра.
— Сто девяносто пять!
В трубке послышался какой-то шелест; Фрёлик догадался, что его собеседник тихо хихикает. Экхольт смеялся над ним.
