Фридрих Незнанский - Оборотень
— А зацепок никаких?
— Ну, фоторобот. Заодно получили из Кандалакши словесный портрет. Обычный мужчина. На еврея не похож. Очень возможно, что это специальный расчет. Что русский, мол, если и будет жить по чужому паспорту, так все-таки национальность не станет менять. Хохол, в крайнем случае. Но уж не еврей и не чеченец. Аристов позвонил, уверяет, что и на этот раз действовал Скунс.
— Чушь какая!
— Ясно, что не он, — пожал плечами Меркулов, — а то как бы все красиво сошлось. И убийство Степана Прокофьева на него бы повесили. Оно ведь до сих пор не раскрыто, как ты помнишь. Одним махом семерых убивахом. Аристову только это и нужно.
Турецкий внезапно ощутил какую-то странную пустоту в груди. А ведь действительно, как все красиво сходится. Совсем, скажут, свихнулся. Связался с очаковскими, выполнил задание по ликвидации в Кандалакше, а затем «случайно» оказался в поезде вместе с Золотаревым.
Правда, Шакутин по фотороботу Скунса не признал, но фоторобот никуда не годится. Но узнал же его Олежка Золотарев!
Турецкий вернулся к себе в кабинет.
Голуб Лев Борисович… Кто же скрывается под этим именем. Киллер Скунс? Какой-то подручный Асиновского? Внезапно Турецкий со всей ясностью понял: дела об убийстве никому не ведомого Степана Прокофьева и знаменитой тележурналистки переплетаются. Их связывало одно и то же не выясненное пока лицо, известное под именем Голуб.
Голуб проводил приватизацию в Кандалакше, Голуб же заказывал в «Глории» слежку за Ветлугиной. Он нанял «майданщиков», а значит, именно благодаря ему Золотарева «забыли» в Питере. Другими словами, он был своего рода организатором. Но при ком? Очевидно, Голуб действовал по чьей-то указке, был подставным лицом, по крайней мере в большинстве случаев. Значит ли это, что те, кто стоял за кулисами приватизации рыбоконсервного завода, создавал ЧИФ «Заполярье» и убрал Степана Прокофьева, приложили руку и к гибели Аленушки?
Между прочим, связывало оба эти дела слово ПРИВАТИЗАЦИЯ.
Убийства на почве приватизации?
Это уж точно не Скунс. Даже если он свихнулся, даже если у него окончательно поехала крыша и он вместе с очаковскими пугает по кладбищам несостоятельных должников. До приватизации ему нет дела.
Если он только не стал подручным Голуба, который сам является подручным кое-кого повыше.
Запахло очень высокими структурами… Не потому ли член Государственной Думы Аристов так старается свалить все на Скунса?
В этот самый момент на столе зазвонил телефон.
— Александр Борисович, это вы? Никак не могу до вас дозвониться. Это Лариса. У меня очень ценные сведения.
— Что именно?
— Это не телефонный разговор.
— Понятно.
— Александр Борисович, приезжайте ко мне, ладно?
— Из какой хоть области?
— Ну не по телефону же, Александр Борисович! Я с работы…
— Хорошо, диктуйте адрес, — сказал он и стал записывать: — Улица Кастанаевская, дом 54.
— От метро «Пионерская»… — щебетала Лора. — Ах нет, вы же поедете на машине. Тогда завернете по-старому Рублевскому до автобусного круга. Там знак висит «только прямо», но вы не обращайте внимания, поворачивайте, так все делают. Увидите аптеку, дальше булочная, а прямо за ней — моя пятиэтажка.
— Если часа через два заеду, это нормально?
18.30. Кастанаевская, 54Ровно через два часа тридцать минут Турецкий подъехал к дому, где жила Лора.
По дороге он выходил только раз — на Кутузовском проспекте у гостиницы «Украина», где купил букет цветов. Он так и не мог понять, едет ли он на сугубо деловую встречу или Лора предлагает ему нечто другое. От покупки водки или коньяка он отказался и остановился на промежуточном варианте — на цветах. Даже если дверь откроет Лорин муж, что вполне может случиться, и встреча продлится всего пять минут, цветы не помешают.
Однако дверь открыл вовсе не грозный муж, а сама Лора. Она переоделась и встретила Турецкого в белых крохотных шортиках и легкой блузке, под которой колыхалась тяжелая грудь.
— Как вы точны, господин комиссар! — нараспев произнесла она.
А когда Турецкий протянул ей пять белых гвоздик, обрадовалась:
— Это чудо! Я обожаю белые гвоздики!
Квартира оказалась двухкомнатная, с небольшой прихожей и кухонькой.
Лора провела Турецкого в гостиную. Через открытую дверь было видно, что соседнее помещение было не чем иным, как альковом — большую его часть занимала просторная кровать.
— Вы пить что будете? Водку или «Монастырскую избу»?
— Я же за рулем. Можно, пожалуй, немного вина.
— Неужели вы ментов своих же боитесь?
— Они совсем не мои. У нас разные ведомства, они — ГАИ, мы — прокуратура.
— Все равно они должны вас бояться!
Турецкого совершенно не вдохновляла эта тема, и он решил свести разговор к тому, за чем приехал:
— Ну так какой у вас для меня сюрприз?
— Даже два! — кокетливо заявила Лора и сделала немного неуклюжее, но все равно очень красивое танцевальное па. — Но сначала выпьем немного водки.
Она усадила Турецкого на мягкий диван. Перед диваном помещался низкий столик, на нем — два прибора.
— Я же знаю, что вы со службы, — решительно заявила Лора, — а раз со службы, значит, надо что-нибудь съесть. А раз съесть, значит, и немножко выпить. Вы как говорите — служба или работа?
— Да, пожалуй, работа.
— Отлично, тогда несу цыпленка и салат.
— Лариса, не мучайте меня, что вы там для меня припасли?
— Сейчас, сейчас, какой вы нетерпеливый. Давайте я у вас пиджак возьму и повешу. И как можно париться в костюме по такой жаре!
Она исчезла с его пиджаком, а через секунду была уже на кухне, откуда доносились приятные запахи.
Турецкий вдруг как-то размяк, как будто вместе с пиджаком она унесла его броню, и решил, что, в конце концов, будь что будет. Он тоже человек и имеет право отдохнуть один раз в жизни.
Вернулась она быстро, с блюдом, в центре которого красовались две увесистые куриные ноги, а вокруг были разложены листья салата и резаный помидор.
— Сама не ела, вас ждала. — Лора оглядела столик и, увидев, что Турецкий так и не открыл бутылку, сказала с укоризной: — Александр Борисович, что же вы за мной не поухаживали! Водочку-то откройте, — и она показала на бутылку «Абсолют-курант».
Турецкий свинтил пробку и налил девушке и себе по половине рюмки.
Она положила ему на тарелку ножку Буша, салат.
— За ваши удачи, — начала было Лора, но Турецкий ее перебил:
— Позвольте уж мне. — Он поднялся. — Мужчины обычно говорят «За прекрасных дам», а я скажу «За прекрасную даму!» — Он посмотрел ей в глаза и быстро выпил.
— Как здорово! — захлопала в ладоши Лора. — Так красиво про меня еще не говорили. А водка правда вкусная? С черносмородиновым ароматом. Я ее больше всего люблю. И пьется легко.
— С вами, Лора, даже молоко покажется опьяняющим напитком, — вдруг выпалил Турецкий. — А это — просто божественное питье.
— Я вам еще налью, совсем чуть-чуть, и тогда все вам расскажу. Кстати, запивайте тоником.
— И что же? — снова по-деловому спросил Турецкий и тут же почувствовал, как грубо прозвучал его голос, разрушая тонкое кружево из слов и взглядов, которое как бы плавало вокруг.
— Так вот, — торжественно сказала Лора. — Выпили? Хорошо. Значит, так. Кто украл бумаги — неизвестно. А что касается пленок, то интервью с киллером нашлось — его забирал к себе главный. Причем оба варианта — тот, который шел в эфир, он был урезанный, как вы понимаете. И полный вариант тоже здесь!
Хорошо, что Турецкий запил водку тоником, а то бы он наверняка поперхнулся.
— А вот с рижанином хуже, — продолжала Лора. — Пленка эта была. Рабочие материалы. Остальное Алена увезла в Ригу. Ее брал один техник, у него барышня как раз работает в архиве. Так вот, они просто боготворили Алену. И он брал пленку посмотреть и переписать, но потом поставил обратно.
— Точно поставил?
— Ну конечно. Теперь, когда Алены не стало, он хотел сохранить у себя все, что можно найти, понимаете? Только вы не рассказывайте об этом, потому что они ее брали, не записывая в журнал.
— Так, — сказал Турецкий. — Но затем пленка пропала.
— Ну да. И как это могло случиться, никто не знает. Дежурные в архиве в один голос утверждают, что замок и печати целые.
— А когда же я смогу получить записи передачи с киллером? — спросил Турецкий.
— Завтра. И мы с вами снова сможем увидеться, — нежно проворковала Лора, касаясь его руки.
Они выпили еще раз — теперь за удачу. Потом Лора вскочила.
— Я включу музыку.
Красиво изогнувшись, она дотянулась до кассетника, нажала на клавишу, а Турецкий, любуясь, смотрел на нее, и ему совершенно не хотелось уходить.
— Александр Борисович, я вас приглашаю. — Она царственно протянула ему длинную изящную руку.
