Андрей Иванов - Операция «Санта-Клаус»
— Перевода, к сожалению, нет. Но я это предусмотрел.
Мухомор снял с полки небольшой пожелтевший томик.
— Вот,— сказал он,— русско-немецкий разговорник. Остался с войны. Изучай, заодно язык подтянешь.
— Я в школе английский изучал, Юрий Саныч.
— А теперь и немецкий знать будешь! Соловец глубоко вздохнул. Петренко еще раз внимательно окинул взглядом подчиненного.
— Что-то у тебя вид невеселый,— сказал он.
— Похмельный синдром, товарищ подполковник.
— Я тебе совет дам.
— Слушаю, Юрий Саныч.
— Крепкий чай с лимоном.
Соловец улыбнулся.
— Спасибо,— сказал он,— приму к сведению.
— Есть и еще один способ.
— Какой?
Мухомор вынул из кармана ключ, подошел к сейфу, открыл его и вынул початую бутылку коньяка.
— Подобное лечат подобным,— произнес он.
Подполковник поставил бутылку на стол. Затем он вынул из сейфа два стакана и блюдце, на котором лежала шоколадка и пара конфет. Когда стаканы были наполнены, Мухомор произнес тост.
— С прошедшим тебя,— сказал он.
— И вас тоже. Милиционеры выпили и съели по конфете.
— У тебя в семье-то все в порядке?
Мухомор был человеком грубоватым, но большой опыт работы с младшими коллегами хорошо развил его интуицию. На сей раз он попал в десятку.
— Все в порядке, Юрий Саныч. Только вот сын... Сами знаете, девять лет — сложный возраст.
— Знаю. Я со своим через это прошел.
— Он тут в футбол во дворе играл с одноклассниками. Ну и как положено, окно разбил. А там старуха на кухне была, у нее припадок от испуга случился. Так теперь ее сын денег с меня требует. За моральный ущерб.
— Интересно...
Мухомор вновь наполнил стаканы:
— Ты узнал, где этот сынок работает? — спросил он.
— Узнал. У него автомастерская.
— Позвони-ка ты Сорокину из налоговой. Пусть с этой мастерской поработает.
Мухомор поднял стакан. Милиционеры выпили без тостов.
— Спасибо за совет, Юрий Саныч. Я подумаю.
— Подумай, — согласился подполковник.— И со шкафом ты это... Не затягивай.
9
Когда-то Озерки были дачным районом. В свое время его описал поэт Александр Блок в своей «Незнакомке»:
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач,
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки
Среди канав гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится, диск.
Теперь мегаполис со всех сторон обступил некогда отдаленный поселок. Рядом появилась станция метро. Возле нее раскинулось огромное торжище, где можно было и прибарахлиться, и испортить желудок свежеприготовленными блюдами из мяса, продававшимися в ларьках и распространявшими на весь рынок отвратительный запах. Разрывая ушные перепонки, гремела музыка, вылетая из динамиков, стоящих возле ларька, торгующего музыкальной продукцией. Рядом находился книжный развал, где можно было приобрести всевозможные образцы криминальной и сентиментальной прозы.
Линии современных многоэтажных типовых домов уходили за горизонт. Вдоль широких проспектов неслись автомобили и грохотали трамваи. В отличие от центра города трамваям в этом районе было вольготно. Им не требовалось делить проезжую часть с автомобилями, для них была отведена отдельная полоса посреди проезжей части. В мегаполисе существовало особое отношение к трамваям. Жители с гордостью называли свой город «самым трамвайным городом в мире». Им было невдомек, что во всем мире давно поспешили избавиться от этого морально устаревшего вида транспорта, разрушавшего улицы и дома и угрожавшего жизни автомобилистам и пешеходам. Более того. В конце девяностых город произвел капитальный ремонт нескольких центральных проспектов. Экскаваторы перекопали их вдоль и поперек, образовав огромные ямы, через которые с трудом пробирались испуганные пешеходы. Шпалы и рельсы старых трамвайных путей были разобраны и утилизированы. Вот замечательный повод, чтобы избавиться от трамваев на этих проспектах навсегда! Но нет. Вместо старых путей были оборудованы новые, гораздо более дорогостоящие, построенные с использованием иностранного оборудования и сырья. Их соорудили так основательно, чтобы уже навсегда на шее города осталась гиря, под названием «трамвай».
Впрочем, не везде еще в черте мегаполиса цивилизация проложила свои рельсы. Когда в районе началось интенсивное строительство, дачный поселок Озерки, раскинувшийся вокруг трех озер, решено было не трогать. Со временем он оказался зеленым островом среди каменных джунглей. Жить в нем стало престижно. Постепенно деревянные развалюхи стали исчезать, а вместо них появились особняки с высокими заборами и усиленной охраной. Квартал дворцов и квартал многоэтажек разделяло широкое шоссе, перейти которое в час пик было нелегко.
В одной из многоэтажек в малогабаритной однокомнатной квартире жила Вера Петровна Широкова, пенсионерка лет шестидесяти пяти — семидесяти. Муж ее умер, дети вместе с внуками перебрались жить в Москву Пенсия Веры Петровны была невелика. Однако у пенсионерки существовал еще один источник дохода. Кроме жилья в Озерках у нее имелась квартира на Подьяческой улице, которую, как мы уже знаем, она сдавала.
Утром старший лейтенант Дукалис позвонил Широковой по телефону, полученному от Курского. Он договорился о встрече с ней в двенадцать часов. Милицейский «уазик» доставил оперативника на одну из самых пустынных улиц спального района.
Дукалис без труда нашел во дворе дом «корабль» с нужным ему номером. Серое здание стояло в одном ряду с другими типовыми многоэтажками. Квартира пенсионерки находилась на первом этаже. Дукалис позвонил в дверь. На пороге появилась невысокая сухая седая женщина с острыми чертами лица.
— Здравствуйте, Вера Петровна,— сказал оперативник.
Он показал хозяйке удостоверение.
— Это вы звонили мне? — спросила пенсионерка.
— Да. Меня зовут Анатолий Дукалис. — Проходите, пожалуйста.
Оперативник вошел в квартиру. Его сразу окружил запах старой одежды и консервированных продуктов.
— Сюда, пожалуйста,— сказала Широкова.
Она провела Дукалиса в единственную небольшую комнату. Милиционер огляделся. На шкафу он увидел фотографию еще молодой Веры Петровны с мужем. Рядом были фотографии детей и внуков. На стенах с выцветшими обоями висели две репродукции картин Васнецова. Старый телевизор «Рубин» был накрыт салфеткой. Возле окна находился стол и два стула. За ним и расположились оперативник и пенсионерка.
— Вера Петровна,— обратился Дукалис к хозяйке квартиры,— вы не догадываетесь, почему я здесь?
Широкова имела практичный характер. Род ее нынешней деятельности балансировал на грани закона. Она, конечно, понимала, что визит милиционера имеет отношение к ее второй квартире. Тем не менее Вера Петровна отрицательно покачала головой в ответ на вопрос Дукалиса.
— Нет,— сказала она.
Дукалис положил на стол рекламную газету, где было опубликовано объявление фирмы «Санта-Клаус».
— Это ваш телефон? — спросил оперативник.
— Да, это телефон моей квартиры на Подьяческой.
— Как он мог попасть в газету?
— Я иногда сдаю квартиру...— осторожно сказала Широкова.
— Мы выяснили, что объявление было дано в газету двадцать седьмого декабря. Кто и на какой срок снимал квартиру в это время?
Пенсионерка задумалась. Обычно она сдавала квартиру командировочным на ночь — на две, но случались и другие клиенты. Хозяйка стала перебирать в памяти всех, кто обращался к ней на вокзале в прошлом месяце с предложением снять жилье. Дукалис понял о чем думает Широкова.
— Вера Петровна,— сказал он,— давайте по-порядку вспомним каждого.
— Нет, не нужно,— ответила пенсионерка.
Клиентка, которую вспомнила Широкова, была необычной и хорошо запомнилась хозяйке квартиры.
— Кто же это? — спросил Дукалис.
— Девушка лет двадцати пяти — тридцати.
— Как ее звали?
— Света.
— А фамилия?
— Фамилия... Она называла, но я не запомнила.
— Эта Света показывала вам свой паспорт?
— Я просила, но она сказала, что он у нее на переоформлении.
— На сколько дней она сняла у вас квартиру?
— На три дня. С двадцать седьмого по тридцатое.
Дукалис задумался.
— Вы заходили в квартиру в течении этого времени?
— Да, я была там. Осталась довольна. Ни мужчин, ни грязи. Но я сразу поняла, что Света не проститутка.
