Пер Валё - Полиция, полиция, картофельное пюре!
— Умер. Сегодня вечером в нейрохирургической клинике в Лунде, после того, как в ресторане гостиницы «Савой» в Мальмё в него стрелял неизвестный. Это было вчера. У вас там что, газет нет?
Мартин Бек уклонился от ответа. Лишь сказал:
— А они сами там не справятся? — Он взял стакан виски с содовой, который протянул ему Колльберг, и отпил глоток. — Разве Пер Монссон больше не работает? — продолжал он. — Он-то ведь в состоянии…
Шеф нетерпеливо оборвал его:
— Да, Монссон работает, но я хочу, чтобы ты поехал туда и помог ему. Или, точнее говоря, занялся этим делом. И хочу, чтобы отправился как можно скорее.
«Нет уж, спасибо», — подумал Мартин Бек. В Мальмё можно было улететь и этой ночью без четверти час, но он не собирался этого делать.
— Вылетай завтра же, — сказал шеф. Он явно не знал расписания самолетов. — В этой тягостной и неприятной истории мы должны разобраться как можно быстрее. — Он замолчал. Мартин Бек маленькими глотками тянул свои коктейль и ждал. Наконец шеф продолжил: — И высокие инстанции тоже выразили пожелание, чтобы этим делом занялся именно ты.
Мартин Бек нахмурил брови и встретил вопросительный взгляд Колльберга.
— Он что, был такой важной персоной? — спросил Мартин Бек.
— Да, само собой. С некоторыми аспектами его деятельности связаны крупные интересы.
«А не мог бы ты выразиться яснее, без этих трафаретов, — подумал Мартин Бек. — Какие интересы, какие аспекты, какой деятельности?»
— К сожалению, я не совсем ясно представляю себе картину его деятельности, — сказал он.
— Тебя потом проинформируют. Главное, чтобы ты как можно быстрее был на месте. Я говорил с Мальмом, и он согласен отпустить тебя. Мы должны приложить все силы, чтобы взять этого человека, И будь осторожен при разговорах с прессой. Писанины тут будет много, как ты понимаешь. Ну, когда ты сможешь вылететь?
— Кажется, есть самолет в девять пятьдесят утра, — поколебавшись, ответил Мартин Бек.
— Хорошо, вылетай этим рейсом, — сказал шеф полиции и повесил трубку.
V
Виктор Пальмгрен умер в семь тридцать вечера, в четверг. Всего за полчаса до официальной констатации его смерти врачи, обследовавшие физическое состояние Пальмгрена, нашли, что у него очень сильный организм и общее состояние не так уж плохо. Единственный изъян — пуля в голове.
В момент смерти возле Пальмгрена была его жена, два нейрохирурга, две медсестры и первый помощник инспектора лундской полиции.
Все сходились на том, что оперировать Пальмгрена слишком рискованно, даже неспециалист понимал это.
Временами раненый приходил в сознание, и однажды даже смог отвечать на вопросы. Дежуривший у его постели помощник инспектора, который к этому времени сам был еле жив от усталости, задал ему два вопроса:
— Рассмотрели ли вы человека, который в вас стрелял? — И: — Узнали ли вы его?
Ответы были такие: утвердительный в первом случае и отрицательный во втором. Пальмгрен видел стрелявшего, но в первый и последний раз в жизни.
От этого дело не прояснялось. Монссон, собрав на лбу тяжелые морщины, размышлял над ним; ему мучительно хотелось спать или хотя бы сменить рубашку. День стоял невыносимо жаркий, а кондиционеров в здании полиции не было.
Единственная зацепка, на которую он надеялся, отпала. Прохлопали. Уж эти мне стокгольмцы, подумал Монссон. Но вслух этого не сказал из-за Скакке, который был чувствительной натурой.
А серьезной ли, кстати, она и была, эта зацепка?
И все-таки. Датская полиция допросила команду катера на подводных крыльях, и одна из стюардесс сказала, что во время вечернего рейса из Мальмё в Копенгаген она обратила внимание на то, что один из пассажиров упрямо стоял на палубе половину пути, который занимает тридцать пять минут. Внешний вид его, то есть прежде всего одежда, совпадал с приметами.
Здесь, кажется, что-то было.
На этих катерах, которые больше напоминают самолет, чем судно, на палубе не стоят. Вряд ли разумно стоять на таком ветру. Потом этот человек все же побрел в салон и сел там в одно из кресел. Он не стал покупать ни шоколада, ни спиртного, ни сигарет, которые на борту продаются беспошлинно, и потому его имя не записано. Когда пассажир что-то покупает, он должен заполнить отпечатанный типографским способом бланк-заказ.
Почему этот человек старался подольше побыть на палубе?
Может быть, ему нужно было что-то выбросить за борт?
В таком случае — что именно?
Оружие.
Если только речь шла о том самом человеке. Если только он хотел избавиться от оружия. И если только он стоял на палубе не потому, что боялся морской болезни и хотел подышать свежим воздухом. «Если, если, если», — пробормотал про себя Монссон и раскусил последнюю зубочистку.
Обследование места преступления шло плохо. Обнаружили сотни отпечатков пальцев, но не было никаких оснований считать, что какие-то из них принадлежат человеку, стрелявшему в Пальмгрена. Самые большие надежды возлагались на окно, но те несколько отпечатков, которые нашли на стекле, были слишком нечетки.
Баклунда больше всего раздражало то, что он никак не мог найти стреляную гильзу. Он несколько раз звонил по телефону, жаловался:
— Не понимаю, куда она могла запропаститься.
Монссон считал, что ответ на этот вопрос предельно прост, и даже Баклунд мог бы догадаться. Поэтому и сказал с мягкой иронией:
— Позвони, если у тебя появится какая-нибудь теория на этот счет.
Следов ног тоже не смогли обнаружить. Вполне естественно, поскольку по ресторану прошло множество людей, да и просто нельзя найти что-нибудь стоящее на полу, который сплошь затянут ковром. Прежде чем спрыгнуть с окна на тротуар, преступник шагнул в цветочный ящик, что нанесло большой ущерб цветам, но ничего не дало криминалистам.
— Ну и званый ужин, — сказал Скакке.
— А что такое?
— Он скорее похож на деловое заседание, чем на дружескую встречу.
— Может быть, и так, — сказал Монссон. — У тебя есть список сидевших за столом?
— Конечно:
Виктор Пальмгрен, директор, Мальмё, 56 лет.
Шарлотта Пальмгрен, его жена, Мальмё, 32 года.
Хампус Бруберг, заведующий отделом, Стокгольм, 43 года.
Хелена Ханссон, секретарь, 26 лет.
Уле Хофф-Енсен, заведующий отделом, Копенгаген, 48 лет.
Бирта Хофф-Енсен, его жена, Копенгаген, 43 года.
Матс Линдер, помощник директора, Мальмё, 30 лет.
— И, понятное дело, все работают в концерне Пальмгрена, — сказал Монссон, вздохнул и подумал, что теперь все эти люди разъехались кто куда. Енсены на следующий вечер вернулись в Копенгаген. Хампус Бруберг и Хелена Ханссон утром улетели в Стокгольм, а Шарлотта Пальмгрен пребывала у смертного одра своего мужа. В Мальмё остался только Матс Линдер. Да и в этом уверенности тоже не было: ближайший помощник Пальмгрена все время разъезжал.
Казалось, что кульминацией всех неприятностей в этот день было сообщение о смерти Пальмгрена, которое они получили без четверти восемь и которое превратило покушение в убийство.
Но худшее было еще впереди.
В половине одиннадцатого они сидели и пили кофе, осунувшиеся и измученные бессонной ночью. Зазвонил телефон, и Монссон снял трубку.
— Инспектор Монссон слушает. — И сразу: — Понимаю. — Он повторил это слово еще три раза, попрощался и повесил трубку. Посмотрел на Скакке и сказал: — Этот случай больше не наш. Сюда присылают человека из комиссии по расследованию особо опасных преступлений.
— Колльберга? — настороженно спросил Скакке.
— Нет. Самого Бека. Он прилетит завтра утром.
— Так что теперь делать?
— Спать, — ответил Монссон и встал.
VI
Когда стокгольмский самолет приземлился в Бультофте, Мартин Бек чувствовал себя неважно. Он и в хорошее-то время терпеть не мог самолеты, а на этот раз после выпивки полет показался ему вообще отвратительным.
Жаркий, недвижный воздух после относительной прохлады салона показался ему обжигающим. Уже спускаясь по трапу, Мартин Бек вспотел, он пошел к зданию аэропорта, чувствуя, как ноги вязнут в размякшем от зноя асфальте.
В такси было жарко, как в печке, несмотря на опущенные стекла, и накалившаяся спинка заднего сиденья буквально жгла его плечи сквозь рубашку. Он знал, что Монссон ждет его в полиции, но решил сначала заехать в гостиницу, чтобы принять душ и переодеться. На этот раз он заказал номер не в «Сант-Ёргене», как обычно, а в «Савое».
В номере было прохладно. Окна выходили на север, и был виден канал, здание центрального вокзала и порт; чуть дальше виднелся пролив; белый катер на подводных крыльях таял в голубоватой дымке где-то по дороге к Копенгагену.
Мартин Бек разделся и пошлепал по комнате, разбирая свои вещи. Потом пошел в ванную и долго стоял под холодным душем.
Он надел чистое белье и свежую рубашку и, когда был готов, увидел, что часы на здании вокзала показывали ровно двенадцать. В полицию он поехал на такси и, добравшись туда, пошел прямо в кабинет Монссона.
