Николай Псурцев - Разные роли капитана Колотова
Мочаловский и Октябрьская совсем рядом, «мазилка», вероятно, художник, размышлял Колотое. Уже кое-что. Он или там живет, или работает, или мастерская у него там. Возвратившись к себе, Колотое тут же подрядил местное отделение. Срок – два часа. Позвонили раньше, через час сорок три участковый Кулябов доложил, что на его территории имеется мастерская художника Маратова. Он седой, красивый, одевается броско, ездит на «Волге». Есть заявления соседей, что в мастерской устраиваются пьянки, играет музыка, приходят девицы и лица кавказской национальности. Участковый Кулябов докладывал об этом начальнику отдельным рапортом. И, кстати, дополнил участковый, Маратов сегодня с утра был в мастерской. Работал.
И через час на отдельском «Жигуленке» они уже катили а сторону Мочаловского переулка и Октябрьской улицы. Лаптев небрежно крутил баранку, не вынимая сигареты изо рта, дымил в окно и щурил и без того узкий азиатский глаз. Колотов повернулся к Скворцову, спросил:
– У Зотова были?
– Были, – ответил Скворцов и, хмыкнув, посмотрел на затылок Лаптева.
– Как он там?
– Рана не опасная, но крови потерял много. Ослаб Валька. Бледный. Мы пришли, чуть не заплакали…
– А в его палате еще двенадцать человек, – подал голос шофер. – И все друг на друге лежат, и все балабонят, дышат, стонут, одним словом, создают неприемлемую обстановку.
– Почему не в военный госпиталь положили? – разозлился Колотов.
– Мест нет, – сообщил Скворцов. – Но ты не переживай, начальник. Теперь все путем.
– То есть?
– Ну пошли мы поначалу к завотделением. Он как раз дежурил вчера вечером. Говорим, мол, товарищ наш нуждается в особом уходе, в отдельной палате, ну и так далее. А он говорит, мол, все нуждаются, мол, не он один, мол, все одинаковые люди. Ну мы спорить не стали и пошли по палатам. И в отдельной палате нашли одного хмыря – абхазца, с холециститом, понимаешь ли, лежит. Роскошествует, можно сказать, и жирует, и в городе нашем не прописан.
– Так надо было к главврачу! – закипел Колотов. – Надо было кулаком по столу!..
– Поздно, шеф, девять вечера, зачем шуметь. Мы. просто к этому абхазцу зашли, поговорили. Ну и он сам запросился в общую палату. Заскучал, говорит, хочу с народом пообщаться, да так разнервничался, что чуть не плачет. Завотделением его успокаивать стал, слова разные добрые говорить принялся, отговаривать начал, мол, зачем вам общая палата, неспокойно, мол, у меня на сердце, когда вы, дорогой товарищ абхазец, в общей палате. А тот разбушевался, хочу, говорит, принести пользу советской милиции, уж очень, говорит, я ее уважаю, советскую милицию.
– Поговорили, значит? – Колотов покачал головой.
– Ага, поговорили, – Лаптев повернул к нему невинное лицо.
Всю оставшуюся дорогу Колотов сумрачно молчал.
Мастерская находилась в старом, тихом четырехэтажном доме на чердаке. Они быстро поднялись по крутым, высоким маршам, остановились перед обшарпанной дверью. Колотов позвонил и отступил по привычке в сторону, прислонившись к холодным железным перилам.
– А если Стилет там? – прошептал Скворцов и сунул руку за пазуху.
– Кто? – голос за дверью прозвучал внезапно, ни шагов не было слышно, ни движения какого, и оперативники замерли от неожиданности. Колотов взглянул на сотрудников, кивнул им и заговорил громко:
– До каких пор, вообще, ты безобразничать будешь, понимаешь ли?! Спокойно жить, понимаешь ли, нельзя! То музыка грохочет, то воду льешь, все потолки залил, поганец, понимаешьли! Житья нет, покою нет, управы нет! Я вот сейчас в милицию, я вот в ЖЭК!
– Тише, тише, не шуми, – забасили за дверью, – ща все уладим, – защелкали замки. – Ты что-то перепутал, сосед. У меня ничего не льется.
Дверь открылась, и в проеме возник темный силуэт. Колотов метнулся к нему, встал вплотную, чтоб лишить седого красавца маневренности, и выдохнул ему в лицо: «Милиция», – и только потом поднес к его глазам раскрытое удостоверение. Маратов сказал: «Ой», – и отступил на шаг. Колотов шагнул вперед, а за его спиной в квартиру втиснулись оперативники и шофер. Колотов упер палец в живот художнику и порекомендовал, обаятельно улыбаясь: «Не дыши!»
– Чисто, – доложил из комнаты Скворцов.
– Вернее, пусто, – поправил Лаптев. – Что касается чисто ты, то сие проблематично.
– Слова-то какие знаешь, – позавидовал Скворцов.
– На счет «три» можете выдохнуть, – сказал Колотов, – и почувствуете себя обновленным.
Колотов сделал несколько беспорядочных пассов руками, затем замер, направил на Маратова полусогнутые пальцы и, насупив брови, произнес загробным голосом:
– Раз, два, три!
На счет «три» благородное, слегка потрепанное лицо живописца налилось злобой, глаза подернулись мутной пеленой, как перед буйным припадком, и он выцедил, прерывисто дыша:
– Сумасшедший дом!.. Произвол!.. И на вас есть управа!
– Новый человек! – восхитился Колотое.
– Вы ответите! Это просто так не пройдет, – продолжал яриться седой художник. – Меня знают в городе!..
– Вы достойный человек, никто не оспаривает, – заметил Колотое. – Но наши действия вынужденны. – Колотов широко и добро улыбнулся. – Сейчас я все объясню.
Он захлопнул входную дверь, с удивлением обратив внимание на то, что изнутри она обита высшего качества белым, приятно пахнущим дерматином. Да и прихожая в мастерской, как в квартире у сановного человека, отделана темным лакированным деревом, на стенах причудливые светильники, пестрые эстампы, под ними два мягких кресла, стеклянный прозрачный столик, плоский заграничный телевизор с чуть ли не метровым экраном. Замечательная жизнь у отечественных живописцев. А все жалуются…
Колотов прошел в небольшую квадратную комнату, Маратов, нервно одернув длинный, заляпанный краской свитер, деревянно шагнул за ним. И здесь неплохо. Светлые узорчатые обои, стереоустановка, опять же картины и эстампы. Только вот, прав был Лаптев, не совсем чисто. Несколько сдвинутых вместе кресел опоясывали маленький столик с остатками вчерашнего, видимо, бурного ужина – грязные тарелки, пустые бутылки, окурки повсюду – на полу и даже на кушетках.
Сегодня у авангардиста Матюшкина соберутся интересные люди, вспомнил Колотов. Споры, разговоры, смех, вкусные напитки, влажная духота, и завлекательная дикторша по левую руку, рядом, вплотную, можно ласково коснуться невзначай…
Колотов провел по лицу ладонью, усмехнулся, повернулся к Маратову:
– Интересная у вас жизнь, Андрей Семенович, выставки, вернисажи, премьеры, банкеты, много знакомств, много замечательных людей вокруг…
– Неплохая жизнь. – Угрюмый художник стоял у окна, скрестив на груди руки. – Да не вам судить.
– Но много и случайных знакомств. – Колотов не реагировал на такие нехорошие слова. – Кто-то подошел в ресторане, кого-то привели в мастерскую друзья. Так?
Художник молчал, неприязненно глядя на Колотова.
– И разные бывают эти знакомые, и плохие, и не очень, честные и нечестные, – с простодушной улыбкой продолжал Колотов. – Всем в душу-то не влезешь.
– Что вы хотите? – нетерпеливо спросил Маратов,
– Помогите нам. Вспомните одного занятного человечка. Лет сорока пяти – пятидесяти, высокий, дородный, радушный, хорошо одевается, ходит вальяжно, глаза серые, нос прямой, чуть прижатый внизу, зовут, по-моему, Василий Никанорович, иногда кличут… Стилет.
Маратов покрутил головой.
– Не знаете? – уточнил Колотов.
Художник опять покрутил головой, разжал руки и, тщательно послюнявив палец, стал стирать пятно охры, въевшейся в свитер, видать, не один год назад.
– У меня есть человек, – сказал Колотов, разглядывая городские пейзажики, развешанные на стенах, – который подтвердит, что видел вас вдвоем. Два раза.
– Да мало ли их, с кем я встречаюсь! – опять взъярился Маратов. Седые волосы встопорщились на висках. – Пети, Саши, Мани…
– Я про это и говорю. – Колотое сделал наивное лицо и заговорил с художником, как с дитем. – Вспомните, вспомните… – Он указал на дверь, расположенную напротив входной. – Что там?
– Рабочее, так сказать, помещение, – словно декламируя стихи на торжественном вечере в День милиции, проговорил Скворцов. – Прибежище, так сказать, творца. Короче говоря, мастерская. Скульптуры, картины, мольберты и кисти…
Колотов посмотрел на дверь, потом на Скворцова, потом опять на дверь. Скворцов хмыкнул.
– Пойдем понаслаждаемся, – сказал он Лаптеву.
– Доброе помещение, – заметил Колотов, повернувшись к художнику. – Вторая квартира. Не многовато, а? На одного?
– Не понял?! – вскинул голову Маратов. – Я по закону. От исполкома. Мне положено. За свои деньги!
– Притон, – коротко квалифицировал Колотов и кивнул на грязный стол.
– Дружеская встреча по поводу…
– Антиобщественный образ жизни. Система.
– Да уверяю вас, это не так.
