Ольга Лаврова - Бумеранг
— Да, — горячо говорит Вероника Антоновна, — да, я боялась гор! Какая мать не боялась бы, Стелла? Особенно после той трагедии. Колю и Дашеньку Апрелеву я любила как родных. Такие были чистые, счастливые! Помнишь, как Дашенька чудесно смеялась?
— Помню, — с едкой горечью произносит Стелла. — А Коля был хирург божией милостью. Он мог бы спасти сотни людей.
— Да, смерть не выбирает. Невыносимо знать, что Коля с Дашенькой погибли!.. А Марик был рядом, его чудом миновало! Я до сих пор боюсь, что он не устоит и опять пойдет «покорять вершины»!
— Не бойтесь, не пойдет, — с презрением к Марату произносит Стелла.
— Но ты же ходишь?
— Я — да.
— Стелла, — приближается Вероника Антоновна к главному, — он винит меня в том, что вы разошлись!
— Вас? К вам я не имею претензий, — бесстрастно возражает Стелла.
— Но если все-таки я была неправа перед тобой… в чем-то… то по неведению, по недомыслию…
Сказано столь искренне, что Стелла смягчается.
— Вероника Антоновна, разве мы когда вздорили? Зачем этот покаянный тон? Со мной вы были ласковы и терпеливы. Я же не умела простых вещей. Норовила все состряпать из консервов и крупы. Словом, не подарок в дом.
— О, ты очень скоро научилась, дружочек!
— Положим, не скоро, но научили меня вы. Как-то ухитрились между гастролями.
Подобие прежней близости объединяет женщин, и Вероника Антоновна приободряется.
— Знаешь, даже когда ты замороженная, как ледник, я могу с тобой разговаривать… Стоит заговорить с Мариком — и сразу… глупею, что ли? Чувствую, что надо бы иначе, но слова пропадают, мысли пропадают.
Стелла понемногу отворачивает от нее вновь каменеющее лицо.
— Послушай, недавно он вдруг… ты ведь знаешь, как он владеет собой, а тут — больно вспомнить — вдруг с такой горечью о вашем разрыве… С таким сожалением! Стелла, он любит тебя! У него нет другой, и ты не замужем. Вернись к нам, Стелла!
Та ожидала чего угодно, только не призыва в лоно семьи. Однако недоумение ее проступает словно из-под слоя льда.
— Марата я вычеркнула из жизни.
— Но ты же пришла… я попросила — и ты пришла!
— Атавизм: реакция на крик из-под трамвая. Кидаешься, хотя известно, что нужна реанимация.
— Это… случайное сравнение?.. Кому нужна реанимация? Марику?
— Не суть важно.
— Не уклоняйся. Ты всегда козыряла прямотой. Я хочу откровенности! Марику — реанимация? Почему? Он не умирает! Что ты думаешь о Марике? — Вероника Антоновна повышает и повышает голос и даже ногой напоследок топает. И у Стеллы вырывается:
— Марат — это лопнувший супермен. Его уже нет, не существует!
— Бог мой, опомнись! Нет, в тебе просто говорит оскорбленная женщина. Как это он не существует?! Не знаю, из-за чего вы разошлись, у тебя характер ой-ой, а может, и Марик поступил неладно, допускаю, но нельзя же хоронить заживо! Он яркий, гордый, одаренный человек, у него блестящее будущее! Бывает эгоистичен, согласна, но в корне — хороший! Одно то, что ради моего покоя пожертвовал альпинизмом и всеми друзьями…
— Пожертвовал ради вас? Забавно!
— Забавно? Стыдись!
Помолчав, Стелла унимает раздражение:
— Простите, Вероника Антоновна! Зря я, не обращайте внимания.
— Твои слова… Понятно, что сгоряча, но он действительно какой-то опустошенный. Нерадостный. Бедный мой мальчик!.. Что мне делать, Стелла? Посоветуй что-нибудь, ты умная!
— Мне нечего советовать.
— Тогда хоть расскажи попросту, без реанимаций, что у вас произошло? Почему он изменился?
— Не могу…
— Что же, тогда извини, что побеспокоила! — С неостывшей обидой Вероника Антоновна провожает Стеллу к двери в прихожую и видит входящих в квартиру Марата и Барсукова.
Встреча со Стеллой — неожиданная и болезненно неприятная для Марата.
— Добрый вечер, — бормочет он и скрывается в своей комнате.
Приотставший Барсуков засмотрелся на Стеллу и, заметив, что она потянулась к вешалке за курткой, бросается помочь.
— Разрешите?
— Благодарю.
Только всего и сказано, но вот уже Стелла коротко простилась с хозяйкой, вот хлопнула за ней дверь, а Барсуков все стоит в передней, и лишь окрик Марата сдвигает его с места.
— Марат, кто она? — первым делом интересуется Барсуков.
Марат смотрит в пространство.
— Это к матери… Так на чем мы остановились?
Оба не сразу могут вспомнить, потому что думают о Стелле — каждый свое.
— Кажется, по поводу прежней работы… инженер-испытатель…
— Да, — кивает Барсуков. — Гонял тяжеловозы, новые модели. Автодром, пробеги через полстраны, разные дороги. Мне нравилось. И деньги другие… Из-за плаксиков бросил. Пока устроился простым шофером — только бы рядом с домом.
— А случались опасности, риск?
— Когда участвовал в ралли, то… — Он улыбается воспоминанию: — «И какой же русский не любит быстрой езды!..»
— …как сказал Николай Васильевич Гоголь. Певец тройки, на которой катался господин Чичиков… Насчет ребят, Леша, я закинул удочку. Поворошил старые связи в курортном управлении. На словах твердо обещали. Собирай справки и ходатайства.
— Ох, если б выгорело!.. — И внезапно: — Марат, она тоже певица?
Марат дергается.
— Почем я знаю!
* * *Несколько человек сидят на стульях поодаль друг от друга. Подкидин в их числе.
— Вы утверждаете, что это не ваша? — говорит ему Томин, показывая записную книжку.
— Не моя.
Томин выглядывает в коридор.
— Прошу!
Входит проводник со служебно-розыскной собакой.
Подкидин меняется в лице.
— На столе лежит записная книжка, — объясняет задание Томин. — Собака должна определить владельца.
Проводник дает овчарке понюхать книжку и командует:
— След!
Собака методично обнюхивает всех, начиная с Томина. Напротив Подкидина садится и лает.
Тот вжимается в спинку стула.
— Цыц, паскуда! — кривится Подкидин.
Собака снова лает.
— Ну моя она, моя, моя!.. — кричит он тогда, словно признаваясь персонально овчарке…
* * *— Считаешь, псина отобьет у тебя хлеб? — шутливо спрашивает Пал Палыч у Кибрит.
— Собачье опознание экспертизу не заменит.
— Экспертизу, Зиночка, ничто не заменит! Изымем образцы почерка Подкидина и отдадим тебе в белы руки. Саше просто не терпелось поскорей переломить его настроение.
— Повернись-ка, нитка прилипла. — Она снимает с пиджака Знаменского нитку, скатав ее в комочек, хочет кинуть в пепельницу, но приостанавливается. — Кто это курил?
— Подкидин.
Она садится, придвигает пепельницу и рассматривает два окурка.
— Любопытно… тоже «Беломор». Даже очень любопытно, Пал Палыч! Где наше заключение по окуркам?
Пал Палыч раскрывает папку с делом. Кибрит проглядывает текст, сверяясь глазами с тем, что видит в пепельнице.
— Дай что-нибудь… хоть карандаш. — Она поворачивает окурки так и эдак. — Я же чувствую — знакомый прикус! Щербинка на зубе… вон она, отпечаталась точно так же.
— Не может быть!
— Почему? Советую направить к нам в НТО. Думаю, у тебя будет одним доказательством больше.
Пал Палыч отнюдь не проявляет энтузиазма.
— Больше не значит лучше.
Смысл афоризма Кибрит не успевает выяснить, так как Томин вводит Подкидина и торжествующе подмигивает из-за его спины. Да результаты понятны и без того: Подкидин валится на стул, как человек отчаявшийся и обреченный.
— Зина, если можешь, погоди, не исчезай, — говорит Знаменский и оборачивается к Подкидину: — И стоило напрасно отпираться, Подкидин?
Подкидин молчит.
— Не хотите сказать, при каких обстоятельствах потеряли книжку?
— Не терял я… не должен был… берег…
— Пал Палыч, можно вопрос? — говорит Томин.
— Пожалуйста.
Томин берет со стола конверт, вынимает из него кожаную перчатку.
— Вот еще кто-то тоже потерял. Не ваш приятель-маляр?
Подкидин вытаращивается на перчатку.
— Ччертовщина! И она у вас?
— Угу. Чья это?
— Моя!
Томин озадаченно поднимает брови, Знаменский хмурится.
— А не приятеля? — осторожно спрашивает он.
— Какого еще приятеля? Моя и есть.
— Не торопитесь, Подкидин.
— Говорю «не мое» — не верите. Теперь говорю «мое» — опять не верите. Что я, свою перчатку не знаю? Моя и есть.
— Где могли обронить?
— Понятия не имею… А где нашли?
Томин подсаживается поближе.
— Разреши! — просит он, и Пал Палыч уступает ему следующие вопросы, пристально наблюдая за реакцией Подкидина.
— Ваша, значит? А левая цела?
— Выкинул.
— Выкинули… Так вот, правую нашли на месте преступления. Кто-то, представьте себе, обворовал магазин! — И без паузы: — Где вы были двадцать восьмого прошлого месяца, в субботу?.. Отвечайте на вопрос! — добивается Томин. — Где были в субботу днем?
