Аркадий Адамов - Петля
— А это кто сказал? — интересуюсь я, пораженный пронзительностью этих слов.
— Это Пушкин. — И Яков Захарович язвительно добавляет: — Это уже девятнадцатый век, хоть и дворянский, но николаевский. И тогда многие рассуждали и взвешивали.
— Ну-ну, — гудит Игорь Леонидович. — С тобой спорить опасно. Ты у нас эрудит. И все-таки наш век особый. Добро и сердце надо поверять рассудком. И поворачивается ко мне: — Но что же вы все-таки делали там, у Кости?
Я небрежно машу рукой:
— Он обещал мне продать заграничные джинсы.
— Ну, и продал?
— Нет. Размер не подошел. А вообще классные джинсы. Сначала, правда, собирались деньги отнять. Но потом мы даже подружились, — беспечно сообщаю я.
— Ой, какой ужас! — всплескивает руками Раечка.
Яков Захарович ядовито замечает:
— Интересно, чему вы учите своих учеников.
— Каких учеников?
— Как так — каких? В школе, конечно.
— Ах, ну да, — спохватываюсь я и улыбаюсь. — Учу, Яков Захарович, всяким наукам и добру тоже. Только христосиков я из них не делаю. Вторую щеку они вам под удар не подставят… — И, неожиданно чувствуя, что начинаю сердиться, добавляю: — Но на помощь они придут всегда, не раздумывая и не рассуждая.
На минуту мне вдруг действительно хочется стать учителем, чтобы кого-то всему этому обучить.
— Эх, молодой человек, молодой человек… — шумно вздыхает Игорь Леонидович и жмурит слезящиеся глаза. — Знали бы вы, сколько раз я приходил на помощь. Да вот хотя бы в прошлом году. Девочка тут одна пропала. Так я с ног сбился, а ее нашел. Помнишь, Яша? Уверяю вас, гораздо чаще я приходил на помощь, чем приходили мне.
— И вы решили уравнять число? — ехидно спрашивает Раечка.
— Ничего уже не уравняешь и ничего не изменишь, — качает массивной своей головой Игорь Леонидович и насмешливо смотрит на Раечку. — Это вот вам еще не поздно уйти из аспирантуры, тоже в знак протеста.
Раечкино лицо становится вдруг злым и некрасивым.
— С какой же это стати? — вызывающе говорит она. — Лучше я буду брать пример с вас и ни во что не вмешиваться.
— Ну, нет, нет, — вмешиваюсь я. — Вы не так все поняли, Раечка. Я же пошутил. Неужели можно всерьез упрекать Игоря Леонидовича…
Я бью отбой. Я понимаю, что Раечка задета за живое, ей стыдно. Она проболталась про этот случай неожиданно для себя самой. И потому сейчас она готова сказать старому инженеру жестокие и злые слова, даже совсем несправедливые, о которых потом будет жалеть.
Кажется, это чувствует и Яков Захарович. Он снимает очки, дышит на стекла и, близоруко щурясь, тщательно и долго протирает их белоснежным платком. Одновременно он говорит, обращаясь ко мне:
— Все-таки мы порой странно воспитываем в школе детей, вы уж меня извините. Вот моя внучка — она в седьмом классе — как-то мне говорит: «Деда, у нас в субботу вечер. Мы с Нинкой — комиссия по конфетам, Надька — по тортам. А Коля Никешин — по концерту. Ты ему свою австрийскую куртку и шляпу с пером дашь для выступления? Под расписку, конечно». Понимаете? Всюду у них комиссии, и все под расписку. Что это за бюрократизм такой? И кто из них вырастет, скажите на милость?
— Вырастут люди ответственные за порученное им дело, за доверенные им вещи, ценности… — сипит в ответ Игорь Леонидович. — Не растяпы.
И у нас возникает горячий диспут о школьном воспитании. Этой жгучей темы вполне хватает до конца завтрака. После чего мы расходимся по всяким процедурам.
Мне предстоит хвойно-кислородная ванна. Эту процедуру я даже успел полюбить, она удивительно действует на нервную систему. Эдакий покой разливается по телу. Кроме того, пока лежишь в ванне, думается необыкновенно хорошо.
А мне, между прочим, есть о чем подумать.
Итак, предстоит новый поиск. Теперь уже некоего Павла. Вот кто, оказывается, ухаживал за Верой, а вовсе не Костя. Впрочем, это по словам все того же Кости. И это еще надо проверить. Хотя Костя в тот момент, кажется, был вполне правдив.
Как же мне проверить слова Кости, у кого? Конечно, у людей, которые помнят Веру или этого Павла. Кто помнит Павла, я не знаю. А кто помнит Веру?.. Ее помнит Клавдия Филипповна, мой врач. Ну, и Костя. Больше никого я не обнаружил. Стоп, стоп… Клавдия Филипповна… она показала мне на фотографии еще трех или четырех знакомых ей больных, которых она помнит. И кажется… да, да, кажется, в их числе был этот Павел!
Но мне мало установить, кто такой этот Павел. Мне нужно подтверждение того, что он ухаживал за Верой. Клавдия Филипповна этого не знает… Что она вообще может знать о Вере? Ах, да! Клавдия Филипповна сообщила мне о Вериной поездке в колхоз. Это было ЧП, это всех взволновало. Шутка ли, пропал человек, не вернулся ночевать. Но к Павлу это происшествие не имеет никакого отношения. Вера ездила в колхоз одна, одну ее и искали в ту ночь.
И тут вдруг меня осеняет неожиданная мысль.
Честное слово, если бы я сейчас так спокойно, с таким удовольствием не лежал бы в ванне, не вдыхал терпкий еловый настой и не следил бы, как на зеленоватой поверхности воды лопаются пузырьки кислорода, мне, наверное, не пришла бы в голову эта мысль.
А тут я вдруг подумал… Вера пропала неожиданно. Никто не видел, как приехала за ней машина из колхоза. И Веру стали искать, когда обнаружилось, что она не пришла ночевать. Тревогу, наверное, подняла ее соседка по комнате, Оксана. И вот… А Игорь Леонидович упомянул, что он в прошлом году помогал разыскивать какую-то девушку. Не Веру ли он искал? Не ее ли нашел? И может быть, ему помогал этот Павел, если он был влюблен в Веру? Как же ему, в таком случае, ее не искать, не волноваться?
Меня охватывает нетерпение. Надо срочно найти Игоря Леонидовича, расспросить его. Я смотрю на песочные часы, которыми тут отмеряется время процедур. В верхнем сосудике песка еще минуты на три. Их следует отлежать, нельзя нарушать порядок. Да и три минуты сейчас уже ничего не решают.
Но вот я наконец выбираюсь из ванны и отправляюсь на розыски старого инженера. Это оказывается непростым делом. Десятки кабинетов, лабораторий, и всюду люди, больные, ждут, принимают процедуры, отдыхают. Что назначено Игорю Леонидовичу, в какие часы, этого мне никто не скажет. Я торопливо перехожу от кабинета к кабинету, всматриваюсь в лица людей. Безнадежное дело. А время приближается к обеду. В конце концов я натыкаюсь на Валю, и на этот раз уже она тянет меня на «водопой».
С Игорем Леонидовичем мы встречаемся только за обедом. Но я не могу тут же подступиться к нему с расспросами. Это всех насторожит, в том числе и самого Игоря Леонидовича. Я не раз уже обжигался из-за своей спешки и нетерпения. Надо незаметно подвести старика к тем событиям, пусть вспоминает с удовольствием и подробно, главное — подробно, если… если, конечно, он искал Веру, а не кого-то другого.
Разговор у нас за столиком вертится вокруг фильма, который мы собираемся смотреть сегодня вечером. Это какой-то заграничный детектив с загадочным и жутковатым названием. Все полны нетерпеливого ожидания, хотя оба старых инженера делают вид, что их это мало интересует и идут они нехотя, только чтобы убить время.
— Дешевка, конечно, — говорит Яков Захарович, поправляя заткнутую за ворот на старинный манер салфетку. — Ну, да все равно.
— Почему же «все равно»? — ехидничает Раечка. — Пойдите в соседний санаторий, там идет серьезный фильм, к тому же цветной, широкоэкранный. Совсем не дешевка. Про врачей, кстати.
— Я и так сыт врачами, — отбивается Яков Захарович. — Зачем мне еще в кино их смотреть?
— Ну, может быть, и не о врачах. Да, да, я вспомнила. Это о строителях. Я вам даже билет могу взять, хотите?
— Нет, как тебе нравится эта девица? — обращается Яков Захарович к своему другу. — Экая, однако, заноза.
— Подарочек будущему мужу. Фу!.. — отдуваясь, говорит Игорь Леонидович, впрочем весьма добродушно, и добавляет: — А ты не ханжи. Я, например, открыто объявляю, что хочу смотреть эту дрянь, вот тянет, и все тут.
— Нашего Игоря Леонидовича влекут тайны и подвиги, — по-прежнему ехидничает Раечка.
— А он, кажется, и сам недавно раскрыл тайну и совершил подвиг, смеясь, говорю я и обращаюсь к старику: — Вы говорили, что нашли пропавшую девушку, помните?
— Еще бы не помнить… — ворчит Игорь Леонидович.
— А кто она была? И где это случилось, расскажите.
— Да здесь вот и случилось. Наша больная была. Забыл уж фамилию. Удрала, понимаете, из санатория, в какой-то там колхоз. И там, изволите ли видеть, заночевала. Я просто как сыщик действовал. Сначала я обнаружил следы чужой машины…
— С помощью лупы, конечно? — смеется Раечка.
— Ну что вы! Про машину мне сказала дежурная. Получалось, что девушку увезли. Может быть, даже похитили. Вот тут я, признаться, серьезно заволновался.
— А когда он вот так загорается, — вставляет Яков Захарович, — он становится чертовски находчив.
