Николай Леонов - Защита Гурова
Они катили уже к дому Гурова, когда их обогнала сверкающая иномарка – «мерс» Крячко не отличался чистотой, – взвизгнув тормозами, остановилась у подъезда. Дверцы лимузина распахнулись, появились букеты, выскочил стройный молодой человек, галантно протянул руку, из машины вышла Мария.
– И вечный бой. Покой нам только снится, – изрек Крячко, взял лежавший между сиденьями милицейский жезл.
– Оставь, – лениво сказал Гуров, но Станислав не мог отказать себе в удовольствии.
Он подошел к дверце водителя, постучал милицейским жезлом в стекло.
– Мальчики, спасибо, что довезли, я вас предупреждала, – сказала Мария.
Но возбужденная группа южан выносила из машины цветы и шампанское, не обращая на окружающих внимания.
– Одно уважение, дорогая! Никаких дурных мыслей! Ванну шампанского и цветы! Исключительно из уважения к таланту! Ты – богиня.
Гуров уже стоял рядом с Марией, но на него никто не обращал внимания.
Станислав стукнул в окно сильнее, спросил:
– Разбить или откроете?
Стекло приспустилось, в щель высунулась денежная купюра.
– Дай этому менту сотню баксов, пусть катится! – крикнул самый молодой и пьяный из компании.
– Я тебя прошу. – Мария дернула Гурова за рукав. – Был тяжелый спектакль, я устала. Ну, мальчики, поклонники, обычное дело!
– Что обычное дело? Ванна шампанского и розы для тебя обычное дело? – крикнул молодой и пьяный.
– Мария, ты с этим жмотом пила на брудершафт? – спросил Гуров.
Из четверых грузин один оказался постарше и трезвее и сообразил, что история складывается не по хорошему сценарию.
– Простите, генацвале! Молодежь! Южная кровь! – сказал он и заговорил быстро по-грузински.
– В Тбилиси нет театра? – холодно спросил Гуров. – Кровь горячая – хорошо, ее можно остудить.
Из-за лимузина вышел Станислав и громко объявил:
– Мне дали взятку в сто долларов. Водитель явно не трезв, и я расцениваю сто долларов как оскорбление.
– Слушай, дай менту, чтоб заткнулся…
Неожиданно Мария взорвалась, залепила говорившему пощечину, маханула и Гурову, но он был начеку, и женщина промахнулась.
– Пошли немедленно отсюда! Быстро! Нацию позорите! Ну, поехали, поехали! Я удержу этих мужчин! – кричала она.
– С мужчинами мы сами… – Парнишка не успел договорить, его зашвырнули в машину.
Старший из грузин, примерно ровесник Гурова, тяжело вздохнул, поклонился Марии.
– Извините, пожалуйста, и большое спасибо за спектакль.
– Пожалуйста, – Станислав вложил сто долларов в нагрудный карман пиджака разумного гостя и добавил: – Скажите мальчикам, чтобы они обходили русских женщин стороной.
– Спасибо, но последнее – вопрос спорный, – грузин еще раз поклонился и сел в машину.
– Вы споры решайте дома, – посоветовал Гуров.
– Ребята, вы вели себя на удивление прилично. – Мария обняла Станислава.
– С каждым случается, – отшутился Станислав. – Я поехал, надеюсь, доберетесь без приключений. – Он кивнул на подъезд и побежал к машине.
– Погуляем? – Мария взяла сыщика под руку. – Скажи, ты все знаешь, жизнь становится психованной или это мы стареем?
– Всего понемногу, – философски ответил Гуров.
– Еще недавно подобные сцены вызывали у меня лишь смех. А сегодня я боюсь. И признаюсь, я боюсь не выпивших мальчишек, а тебя. Ты своим спокойствием и молчанием вызываешь тревогу.
– На юридическом языке это называется «источник повышенной опасности».
– Ты должен меня любить, охранять, лелеять, а не держать непрерывно в напряжении.
– Дорогая, чтобы охранять, пистолет должен быть заряжен.
– Ну хватит! Идем домой, я есть хочу, умираю.
Обстановка в кабинете генерала Орлова была самая обычная. Хозяин сидел в кресле, откинувшись и закрыв глаза, Крячко оседлал стул и чему-то улыбался. Нестеренко сидел, словно отличник на первой парте. Гуров стоял у окна, курил, пускал дым в форточку.
– Как здоровье Григория? – спросил Орлов, отстранился от спинки кресла, навалился на стол.
– Нормально, Петр Николаевич, двигается на поправку, – ответил Станислав.
– Это хорошо, – задумчиво произнес генерал. – А то, что вы не можете получить материал, годный для передачи в прокуратуру, это плохо.
– Еще Владимир Владимирович Маяковский написал, – обмолвился Станислав.
– Что? – Орлов не сразу среагировал на реплику, даже тряхнул головой, затем сердито ответил: – Ты наглец, Станислав.
– Есть простенькое соображение, – вмешался Гуров, погасил сигарету и занял свое место. – Господ следует подтолкнуть.
Станислав и Нестеренко смотрели выжидающе, а Орлов сказал:
– Давай, давай, не на эстраде, нечего держать паузу.
– Им невтерпеж прыгнуть, не могут подгадать момент, следует помочь.
– Так помоги, а не рассуждай! – Орлов сердился.
А Гуров не любил, когда с ним разговаривали в подобном тоне.
– Слушаюсь, господин генерал. – Гуров кивнул коллегам на дверь. – Я, собственно, и хотел получить ваше разрешение. Прыгаем, ребята, здесь неглубоко! – Он распахнул дверь, пропустил вперед Станислава и Нестеренко, шагнул на порог, когда Орлов сказал:
– Когда совсем нечего будет делать, доложи свои соображения.
– Слушаюсь, господин генерал! – Гуров щелкнул каблуками и вышел.
Орлов скорчил недовольную гримасу и сказал:
– В принципе я и не виноват. Он такой уродился!
Глава 15
Хозяин кабинета, мужчина лет пятидесяти, обладал абсолютно непримечательной внешностью. Скучное лицо, волосы редкие, обозначивающиеся залысины, на висках седина, брови бесцветные, чуть видны, глаза под стать, маленькие и блеклые, возможно, в детстве были карими. Обычный чиновничий костюм, рубашка с галстуком, по внешности то ли бухгалтер, может, директор мелкого предприятия. Но письменный стол размером с бильярдный, ряд разноцветных телефонов, факс придавали чиновнику значительность. О кабинете и говорить нечего, таких размеров кабинеты можно было увидеть только в кино. Но то была вольная фантазия режиссера, так как среди живущих вряд ли кто видел такой кабинет.
Подполковник Вердин был выше среднего роста, хорошо сложен, но сейчас, вытянувшись перед огромным столом, казался игрушечным оловянным солдатиком.
– Непонятно, как человек ложится спать в госпитале, а утром оказывается в своем служебном кабинете, – хозяин говорил так тихо, что Вердин, пытаясь не упустить ни слова и не рискуя подойти ближе, натужно вытягивал шею.
– Виноват, но охрану ставить не рискнули, боялись привлечь внимание… – начал оправдываться Вердин, хозяин кабинета перебил:
– Не бормочите под нос, говорите нормально.
– Госпиталь милицейский, случается, сыщики лежат, они народ внимательный, дотошный, – сказал Вердин, глотая ненависть к хозяину. Есть порода людей, которые всю жизнь ничего не делают, ни за что не отвечают, только руководят.
Контрразведчик ошибался, такой человеческой породы не существует. Хозяин кабинета прожил жизнь рабом. Чем выше он заползал и больше становился кабинет, тем тяжелее цепи.
– Мы обзавелись в госпитале верным человеком, – вдохновленный молчанием хозяина, Вердин заговорил увереннее. – Когда объект уехал, мы узнали мгновенно. Я поднял людей, но в его машине находилась вооруженная охрана.
Вердин умолчал о том, что ночью к Огаркову приезжал полковник главка, которого пытались безуспешно перехватить.
– Мышиная возня, – сказал хозяин. – Уберите этого упрямого старика, не желаю слышать его имени. Все критикуем, наши предшественники подобных преград не имели. Я недавно подписывал расходный ордер, за такие деньги можно купить армию. Меня заверили, что создан отряд профессионалов. А вы не способны остановить машину с двумя охранниками.
– Простите, мы не можем в десятке километров от Москвы завязывать бой. Здесь не Чечня.
– Чечня чуть южнее, и только. Я сказал, уберите. Иосиф Виссарионович говорил: есть человек – есть проблема… Продолжение вы, наверное, знаете. Свободны.
Соня с Волком проводили полковника Огаркова до калитки, подождали, когда он сядет в «Волгу» и скроется за деревьями.
«Волга», переваливаясь, катила по проселочной дороге. Стоя в кустах, человек в бинокль наблюдал за машиной.
– Конечно, здесь самое удобное место, – сказал он, опуская бинокль.
Его напарник щелкнул секундомером, ответил:
– Как отсюда уходить? Пока выберешься на шоссе, все перекроют. Или ты хочешь получить баксы посмертно?
…Подполковник Уткин, сидя в своем кабинете, листал газету, ничего нового найти не удавалось. Одного сняли, другого поставили… Сняли… Сняли. Читая о снятых головах и золотых погонах, Уткин получал удовольствие, хотя освободившиеся должности его никак не касались. Ведь хромого не интересует новость, что открылась вакансия солиста балета Большого театра.
Уткин не любил своего начальника, хотя полковник был невзыскателен и молчалив и они почти между собой не разговаривали. Уткин, изнывающий от безделья, завидовал Огаркову, который был постоянно занят, и, хотя порой повышал голос на подчиненных, они его любили. Уткина не то чтобы не любили, относились к нему как к постороннему, обращались только по службе, когда миновать подполковника не представлялось возможным. Он приходил и уходил по звонку, клял свою жизнь, но уйти на пенсию не решался. Потом в его жизни появилась женщина, безысходная рутина нарушилась, затем сверкнул луч сказочной надежды. И всего-то требовалось, чтобы седой старикан полковник провалялся в госпитале еще пару дней и успели пустить в расход приговоренного.
