Фридрих Незнанский - Кровные братья
— Поэтому давайте прекратим эту дискуссию. Мы с вами беседуем как интеллигентные люди, так не вынуждайте меня и моих товарищей к неинтеллигентным мерам. Поверьте, это мы тоже умеем. — Турецкий кивнул в сторону автобуса, намекая на то, как волокли в него закованных в наручники взрывников. — Слава, будь так добр…
— Анатолий Николаевич, я прошу вас следовать за мной, — очень твердо сказал генерал Грязнов, так же твердо беря Орликова за локоть своими железными пальцами. — О вашей машине мы позаботимся, вы можете совершенно не беспокоиться.
— Ну что, Славик, кажется, мы закрыли еще одно неслабое дело? — обратился Турецкий к Грязнову, когда автобус с арестованными и бойцами спецназа, трясясь по гравийке, завернул туда, где за заснеженным лесом должна была находиться Москва.
— Почему одно? — переспросил Грязнов.
— Да, конечно, ты прав. Три. Правда, теперь предстоит еще масса нудной, кропотливой работы. Рутинной, в общем-то.
— Да, самое интересное в этом деле уже произошло.
— Как ты думаешь, Славик, если мы с тобой лично доставим автомобиль господина Орликова в прокуратуру…
— Я считаю, что это большая честь для арестованного…
— Он же еще не арестован.
— Но ведь будет арестован!
— Несомненно.
— Большая честь для будущего арестованного иметь в качестве запасных водителей…
— …генерала МВД и государственного советника юстиции третьего класса…
— Но ведь ему невдомек, что, несмотря на седины и регалии…
— …мы остались такими же хулиганами, какими были в молодости.
И, чтобы проиллюстрировать свои слова, государственный советник юстиции третьего класса мгновенно слепил снежок и запулил им в лоб генерала МВД, который немедленно ответил ему тем же.
ЭПИЛОГ
— …И теперь мы можем со всей ответственностью сказать всем ценителям настоящей живописи: никто больше не будет дарить вам на день рождения подделки, — так говорил на коллегии вернувшийся из отпуска по болезни генеральный прокурор Кудрявцев — посвежевший, поправившийся. — Время подделок закончилось, и все это благодаря блестящей работе, проделанной Александром Борисовичем Турецким и его командой. И если вам, господа любители живописи, — обращался он виртуально к отсутствующим на этом собрании коллекционерам, — кто-то дарит картину, вы можете быть уверены, что это не фальшивка.
— Боюсь, что я такого обещания дать не могу, — шепнул Турецкий на ухо Меркулову. — Сказать, конечно, можно все, что угодно, особенно подводя итоги…
— …блестящей работе, — вторил ему Меркулов.
— Вот-вот. Но, насколько известно мне, а я эту тему изучил довольно основательно…
— Я помню.
— Так вот, — Александр еще понизил голос, — на рынке сейчас циркулирует около шестидесяти тысяч полотен, приписываемых кисти Айвазовского. Тысяч!! Конечно, художник был весьма плодовит, но все же в самом лучшем случае за свою жизнь он мог написать не более шести тысяч картин.
— Причем это только один Айвазовский!
— Вот именно. А кроме него хватает и других живописцев.
— Так что работы нам с тобой, дружище…
— …непочатый край.
— Может, это и к лучшему. Нет, то есть расцвет преступности — это, разумеется, плохо, но зато хорошо, когда есть интересная работа.
— Это верно. Не дает заржаветь.
Кудрявцев строго посмотрел на Меркулова и Турецкого. Делать им замечание ему не хотелось, ведь, в конце концов, именно их работу он только что так нахваливал, но он дал им понять, что не одобряет болтовни на официальной коллегии. Оба юриста изменили позу, сели прямее, сделали невинные лица, и вообще всячески показывали, что не имеют представления, кто это сейчас тут разговаривал, более того, сделали вид, что практически незнакомы друг с другом. То есть вели себя абсолютно как провинившиеся школяры.
Александр Борисович возвратился домой полумертвый. Группа Турецкого заканчивала три сложных уголовных дела. Все было очень запутано.
Некоторые из обвиняемых, в частности Олег Лисицын и Ростислав Вишневский, проходили сразу по нескольким делам. И хотя опытный следователь Турецкий четко расписал план окончания и того, и другого, и третьего дела, работы у него и его команды было невпроворот.
Он открыл ключом дверь своей квартиры и жалобно позвал:
— Ира! Ириша! Ирина Генриховна!
Однако на его зов вместо жены явилась дочь Нина, она же Ника, — повзрослевшая и вытянувшаяся.
— О! — удивился Турецкий. — Дочечка! Здравствуй, дочечка, ты какими это судьбами дома?
— Как это «какими»? Я тебя жду, чтоб накормить, — гордо ответила Ника.
— А ну-ка дай папке тебя поцеловать! Накормить, говоришь? Хм, заманчиво!
— Раздевайся и мой руки, — совсем по-взрослому скомандовала Ника.
«Дочка-то выросла, — подумал Турецкий. — Совсем выросла, пока я бандитов ловил. Скоро эти пойдут, ну как их… кавалеры. Мальчики, короче. Будут тискать мою маленькую девочку по подъездам… сволочи. Ух! Поубиваю всех на фиг!»
— А где, собственно, у нас находится мама, а, дочка?
— Ирина Генриховна на лекции.
— Что-то я совсем отстал от жизни. Ты мне объясни-ка толком, что еще за лекция и о чем?
— Как, ты разве не знаешь? Мама два раза в неделю посещает лекции академика Владимира Кудоярова.
— Кудоярова? Я его знаю, это великолепный юрист. Но при чем тут наша с тобой Ирина Генриховна?
— А это последнее мамино увлечение. Она у нас теперь юный криминалист.
— Что-о?
— Да-да. Посещает конференцию под названием… сейчас, минуточку, я записала. Такое не запомнишь. Конференция называется «Экспертиза и атрибуция произведений изобразительного и декоративно-прикладного искусства».
— Ни себе чего! Ай да Ирина Генриховна!
— И проходит, между прочим, не где-нибудь, а в самой Третьяковской галерее. Вот так! Ты руки мыл? — спросила дочь.
— Да, — привычно соврал отец.
— Тогда марш за стол!
— Йес, мэм! «А здорово все-таки! Надо же, до каких седин я дожил, что Нинка уже меня обедо-ужинами кормит на правах строгой хозяйки».
— Приятного аппетита.
— Спасибо, Ника. «Н-да, еда-то, конечно, еле теплая. Ну да ладно, не будем делать замечания из-за пустяков. Нужно поощрять в ребеночке хозяйственность и инициативу. И потом, она так старалась».
— А я знаю, что нужно сделать! — гордо заявила Ника.
— Ты о чем, дочка?
— Ну как отличить фальшивые картины от настоящих.
«Боже мой, эти картины сведут меня с ума. Уже и дома от них не укрыться. А между прочим, котлеты недожаренные. Да и пюре какое-то комковатое».
— И как же?
— Очень просто. Нужно взять отпечатки пальцев у всех художников — ну пока они еще живы. И потом, после смерти, сравнить с отпечатками на картине.
— Остроумно, остроумно. А с мамой ты делилась?
— Нет еще, это я только сегодня придумала. Потому что мама мне рассказала о новой технологии. Оказывается, подлинность полотен известных мастеров могут доказать их отпечатки пальцев.
— Серьезно?
— Да-да. Ну… — Ника замялась, — правда, это не доказано, пока еще только гипотеза. Но мама собиралась поделиться с тобой… ой, какая я дурочка, — вдруг спохватилась Нина. — Мама же хотела сама тебе рассказать, а я все разболтала.
— Ну ничего, — успокоил ее Турецкий, — мы сделаем вид, что я ничего не знаю.
— Ты сможешь сделать такой вид?
— Конечно. Любой юрист немного актер.
— Ну тогда все в порядке. Она так хотела с тобой поделиться, думала, что тебе это поможет в работе.
«Нет, просто сойти с ума! Жена, как выясняется, не просто усердно грызет гранит науки криминалистики, но и дает поучительные, почти экспертные советы мужу, следователю, на тему „как лучше расследовать дела о фальшивых картинах“! Дочь выступает с собственными подростково-максималистскими рацпредложениями с размахом, достойным идеи поворота рек вспять…»
Турецкий, пожалуй, впервые всерьез задумался о том, кем станет его любимая дочка, когда вырастет. Собственно, она уже практически выросла. А ну как черт ее дернет пойти на юрфак! Удивляться этому не придется.
«А что? Будет даже забавно. Вырисовывается некая преемственность. Есть же династии поваров, а у нас будет юридическая семейная династия».
Турецкий наконец-то дожевал малосъедобную котлету и улыбнулся.
«А вот в повара я бы Нике идти как раз-таки не порекомендовал».
Раздался телефонный звонок.
— Господин Турецкий, тысяча извинений. Это Владимирский вас беспокоит.
— Здравствуйте, Юрий Васильевич. Как поживаете?
— Благодарю вас, все прекрасно. Я, Александр Борисович, хотел просить вас о встрече — буквально на пять минут.
— Хм… это срочно? — нахмурился Турецкий.
— Ну как вам сказать… — Голос в трубке звучал заискивающе.
