Питер Джеймс - Мертвое время
— Как вы считаете, ваша сестра могла показать часы Саре Кортни?
Лицо старика потемнело.
— Вы имеете в виду то, что мне кажется? Что Сара могла иметь отношение к случившемуся?
Грейс оказался в нелегком положении и в поисках решения опустил взгляд на кофейный столик, словно ответ мог быть вырезан в дереве.
— Мне трудно это сказать, у вашей невестки был роман на стороне.
Антиквар пожал плечами:
— Удачи ей. Она заслуживает лучшего, чем мой сын.
Удивленный и успокоенный реакцией старика, детектив продолжал:
— Человек, которым она увлеклась, Гарет Дюпон. Тот самый, которому предъявлено обвинение в соучастии в убийстве вашей сестры.
Заявление вызвало долгую паузу. Дейли так сильно сжал пальцы, что Грейс почти видел кости под тонкой бледной кожей.
— Это многое объясняет, — наконец обронил старик.
— Думаете, они могли быть в сговоре?
Дейли покачал головой.
— Ни в коем случае. Сара — достойная, приличная женщина. Полагаю, этот тип, Дюпон, воспользовался ею, понемногу вытянув информацию. Вы разговаривали с ней?
— Да, и я склонен согласиться с вами.
— Лукас обращался с ней хуже некуда, и Сара оказалась уязвимой для такого подонка, как Дюпон.
Грейс внимательно посмотрел ему в глаза.
— Во сколько ваш самолет в Ниццу, сэр?
— В час дня.
— Что ж, удачного полета. Буду держать вас в курсе.
— Спасибо. Ценю вашу любезность, суперинтендент.
Покидая дом старого антиквара, Рой Грейс размышлял о двух вещах. Во-первых, о странной и оставшейся непонятой реакции Сары Кортни на его вопрос о цене ее наручных часиков. Во-вторых — и теперь это обстоятельство выходило на первый план, — о дорожном чемодане в холле. Несколько недель назад по телевизору шел документальный фильм о людях, имеющих второй дом в Испании или Франции. Они рассказывали, как там все дешево и как удобен перелет из страны в страну, если пользоваться услугами компаний-лоукостеров. И все упоминали, как важно путешествовать без багажа, чтобы не тратить время на его проверку, — достаточно небольшой сумки.
Чемодан, стоявший в холле, был огромен. Такой, несомненно, подлежит проверке, если, конечно, Дейли не летит частным самолетом. Но даже и в таком случае зачем богатому и опытному путешественнику большой багаж?
Разве что старик солгал насчет пункта назначения.
Зазвонил телефон.
— Рой, думаю, вас это заинтересует, — сказал Перегрин Стю арт-Симмондс. — Мне только что позвонил друг, Ричард Роббинс, знаток редких часов, работает в Чикаго, на Джуэлерс-Роу. Человек с безупречной репутацией. До него дошли слухи о неких часах «Патек Филип», судя по описанию очень похожих на пропавшие у нас и предлагаемых на продажу в Нью-Йорке.
— У него есть какие-то люди? Чтобы мы могли с ними побеседовать?
— Да, он назвал несколько. Я сейчас этим и занимаюсь. Подумал, что и вам захочется узнать.
— Конечно. Спасибо.
Едва закончив разговор, Рой Грейс набрал номер и попросил проверить списки пассажиров ближайших рейсов на Нью-Йорк. Искать следовало Гэвина Дейли.
80
Вой сирен полицейских машин, несущихся по мюнхенской Виденмайерштрассе, шестью этажами ниже становился все громче. Стоял жаркий для конца лета день, и доктор Эберштарк, приоткрыв на несколько дюймов окно кабинета, впустил не только свежий воздух, но и уличный шум.
Психоаналитик пристально посмотрел на Сэнди.
— Вы действительно хотите сообщить ему, что живы?
— Рою?
— Да, Рою.
— Нет.
Вой сирен достиг пика, и в тот же миг ее коснулось дыхание ветерка.
— То есть вы — мертвы?
— Мертва Сэнди Грейс, но не я.
Доктор Эберштарк, невзрачного вида мужчина неопределенного, от пятидесяти до шестидесяти лет, возраста, умел в нужный момент становиться почти совсем незаметным. Отчасти благодаря костюмам — они все были на размер больше, как будто он покупал их на вырост; отчасти потому, что сидел всегда съежившись, втянув голову в плечи, и носил большие, в черной оправе очки, из-за которых лицо его казалось еще меньше.
— В юридическом смысле вы мертвы.
— Согласно документам, я — фрау Ломан.
Он испытующе посмотрел на нее.
— Вы говорили, что получили германское гражданство за взятку. Разве это законно?
Она равнодушно пожала плечами:
— Никто же не умер.
Он задержал на ней взгляд:
— Никто не умер, но ведь кое-кто определенно пострадал, так?
Она долго молчала. Потом спросила:
— Кто?
— Ваш муж, Рой. Вы никогда не думали о том, как сказалось на нем ваше исчезновение?
— Конечно думала. Много. Поначалу все время. Но… — Сэнди снова впала в молчание.
Доктор выждал пару минут.
— Но — что?
— Тот вариант был наилучшим. На мой взгляд.
— И этот ваш взгляд не изменился, не так ли?
— Я сама сломала себе жизнь. Сама запуталась. Наверное, поэтому я здесь. Люди ведь не идут к психоаналитику, когда счастливы, верно?
— Давайте не будем отвлекаться и поговорим о вас.
Она улыбнулась:
— Я полная неудачница, да?
У доктора были маленькие, пронзительные глаза, обычно бесстрастные и холодные, как сталь. Но время от времени в них вспыхивали веселые огоньки.
— Я бы так не сказал. По крайней мере, пока. Но продвинетесь в этом направлении, если продолжите в том же духе и купите тот дом.
За все оставшееся до конца сеанса время она не произнесла ни слова.
81
— И что это все значит? — угрюмо спросил Гарет Дюпон, лениво жуя резинку на заднем сиденье «форда». Он побрился и переоделся в чистые джинсы, свежевыстиранную голубую рубашку и замшевую куртку-«бомбер». Заключенным разрешалось носить собственную одежду до вынесения приговора.
— Я подумал, что вам захочется провести несколько часов вне тюрьмы, — ответил разместившийся на переднем сиденье Рой Грейс.
Время шло к полудню, и им требовалось вернуть Дюпона к пяти часам. Гай Батчелор сдал назад, выезжая из тюремного двора. Забирая заключенного на время, по специальному разрешению, полиции приходится соблюдать особенную осторожность, чтобы об этом не узнали его товарищи по несчастью. Достаточно малейшего подозрения в сотрудничестве с силами правопорядка, чтобы жизнь такого бедолаги превратилась в полное опасностей и всевозможных неприятностей существование.
На этот раз временное изъятие Гарета Дюпона обосновывалось тем, что он, в расчете на смягчение приговора, назовет адреса и покажет детективам другие дома, в ограблении которых принимал участие. В качестве меры предосторожности его забрали не из тюрьмы, а из блока временного содержания.
— Я бы вообще предпочел другое место.
— Сами выбирали. Разве нет?
Доехав до электрических ворот, Батчелор остановился и подождал, пока они откроются.
— Я старушку не трогал и к этому никакого отношения не имею.
— А к чему вы имеете отношение, Гарет?
Он поднял скованные наручниками руки:
— Снять можно? Бежать я не собираюсь.
— Какое великодушие. Что ж, давайте посмотрим, в какой степени вы готовы к сотрудничеству, и, возможно, мы даже сделаем кое-что получше — например, угостим вас приличным ланчем, а? — Суперинтендент вопросительно вскинул брови.
Дюпон заметно оживился.
— А как насчет тюрьмы? Можете перевести в камеру получше?
— С ванной? По-моему, та, в которой двуспальная кровать, уже занята.
— Ха-ха. Я сижу с вонючим недоумком, который вдобавок еще и храпит как свинья. Это омерзительно.
— Я посмотрю, что можно сделать, но обещать ничего не буду — у меня нет таких полномочий. Если поможете нам, поговорю с начальником тюрьмы. Итак, что бы вы хотели на ланч?
— На биг-мак замахнуться можно?
— С чипсами и колой?
— Не дразните, а то размечтаюсь.
— Буду рад угостить, Гарет, но только если поможете нам.
Они проехали по А27, поднялись вверх по холму и свернули на Дайк-Роуд-авеню, центральную магистраль Брайтона и Хоува, по обе стороны которой стояли самые дорогие городские здания, некоторые из них были уже давно перестроены в дома престарелых и частные лечебницы. Остановились у массивных кованых ворот, за которыми виднелся большой дом из красного кирпича, а также «бентли» и «феррари» на подъездной дорожке.
— Узнаете? — спросил Грейс.
Дюпон покачал головой.
— Его ограбили три года назад. Взяли много картин и серебра Георгианской эпохи. Никого не задержали. Ваша работа?
— Нет.
— Уверены? Вам лучше признаться в других преступлениях до суда — судья будет снисходительнее. В противном случае срок может увеличиться.
— Не думаю, что можно добавить что-то к пожизненному. Повторяю, я здесь не был. И еще раз — я не делал старушке ничего плохого. Вы должны поверить мне.
