Хьелль Даль - Человек в витрине
Наконец Гунарстранна выбрался из воды, быстро принял душ и пошел в сауну. Если хватало места, он всегда ложился на верхнюю скамью. В тот день место нашлось. Горячий, сухой воздух обжигал нёбо. Чтобы не обжечься, он подстелил под себя полотенце. Прежде чем лечь, кивнул остальным, потом нагнулся к стоящему на полу ведру с водой и плеснул на камни ковшик воды. Кроме него, в тот час парились еще четверо. Совсем молодой тощий парень, который откровенно таращился на мужское достоинство остальных. Самое сильное впечатление на него произвел атлет лет сорока. Звали атлета Вилл В.; Гунарстранна трижды арестовывал его за нанесение тяжких телесных повреждений и вымогательство. Вилл сдержанно кивнул полицейскому и продолжал поглаживать свои мускулы круговыми движениями, время от времени вытирая полотенцем пот со лба. Еще двое были пожилыми завсегдатаями. Раньше они ходили париться большой компанией и сейчас вспоминали покойных товарищей. Сегодня они обсуждали какого-то Пера, который, по их словам, «в одиночку выиграл войну». Кроме того, вспоминали Ронни, с которым они учились в школе на Лаккегата. Его все презирали, потому что он переспал с собственной сестрой. Потом старички переключились на Франсиса, который всю жизнь прослужил в парламенте и даже как-то оштрафовал самого премьер-министра. В ожидании шурина Гунарстранна лежал на верхней полке и слушал разговоры.
К себе в кабинет он вернулся лишь в восьмом часу вечера. Шурин назвал ему три фамилии, из которых можно было выбирать. Первым в списке значился журналист из Тронхейма, автор нескольких научно-популярных трудов по краеведению. Второй — хорошо осведомленный любитель, способный сделать ошеломляющие выводы из набивших оскомину фактов. Шурин особенно рекомендовал любителя потому, что у того были налажены связи с неонацистскими группировками. Гунарстранна все же решил выбрать третьего человека из списка — профессора-историка на пенсии.
Он сел в кресло и выпил чашку кофе. Его желудок бурно запротестовал. Ногой выдвинул самый нижний ящик стола. Прижав телефон к уху и положив ногу на ящик, он слушал гудки и задумчиво смотрел на свою лодыжку, на то место, где в черный носок были заправлены длинные синие кальсоны.
— Да! — ответил грубоватый женский голос.
— Моя фамилия Гунарстранна, — сказал инспектор. — Я служу в полиции Осло. Это квартира профессора Энгельскёна?
— Да… Роар! — рявкнула женщина после короткой паузы. Судя по звуку, она шмякнула трубку на стол. — Роар! Тебе из полиции звонят!
На том конце линии наступила тишина. Затем Гунарстранна услышал тяжелые шаги и скрип половиц.
— Энгельскён, — произнес хриплый голос.
Гунарстранна представился.
— Рад познакомиться… — выжидательно ответил Энгельскён.
— Мне сказали, что вы больше всех в Норвегии знаете о движении Сопротивления во время немецкой оккупации, — сказал Гунарстранна, не сводя взгляда со старой фотографии, лежащей на столе.
— Никоим образом, — ответил Энгельскён и повторил: — Никоим образом!
— Я разыскиваю одну женщину… — продолжал инспектор.
— Что ж, вам, полицейским, наверное, розыск удастся лучше, чем мне.
— Нас интересует как раз период оккупации, — пояснил Гунарстранна. — Та, кого мы ищем, — норвежка, но предположительно была во время войны замужем за неким высокопоставленным немцем, пользовавшимся дурной славой… Ее зовут Амалье, а фамилия — Брюн. Амалье Брюн.
* * *Дом профессора Энгельскёна принадлежал к числу тех, которые не устают нахваливать в рекламных объявлениях агентства недвижимости. Профессор жил на полуострове Снарёйя[11]. Из островерхой крыши, возвышающейся над деревьями, торчали две трубы. Крыша венчала просмоленный деревянный дом постройки тридцатых годов с резными ставнями на окнах и колоннами у входной двери. Здание напомнило Гунарстранне ресторан «Фрогнерсетерен» и старинные дома в музее на открытом воздухе в долине Гудбрансдаль.
Жилище профессора заметно выделялось среди соседних домов. Рядом с ним не припадали к земле спортивные итальянские машины. В саду вокруг дома не бегали поджарые сеттеры, а над входом не висела табличка с названием охранного предприятия и угрожающими предупреждениями для нарушителей частной собственности. В общем, дом был лишен каких бы то ни было вульгарных признаков нуворишей, обожавших подобные районы как в самой столице, так и в ее пригородах. Подъездная дорожка была завалена снегом. Расчистили только узкую, извилистую тропку от широкого крыльца до ржавого почтового ящика. Последний был прикручен проволокой к столбу с растрескавшимся бетонным основанием. Ступеньки были очищены от снега. На крыльце у входной двери стояли лопата и метла из листьев пальмы. К круглым деревянным колоннам льнули пожухлые стебли какого-то ползучего растения; наверное, летом вьющиеся лозы превращали вход в зеленый шатер.
Дверь инспектору открыла сгорбленная старушка с пучком на голове; она посмотрела на него через сильные очки.
Едва войдя, Гунарстранна уловил аромат зеленого мыла, лаванды и слабосоленой трески. Знакомые запахи вернули его в детство. Перед глазами сразу возникла картинка: мать в фартуке, с распухшими ногами, растапливает на сковородке яичное масло, собираясь жарить рыбу. Он вспомнил и свою квартиру. Между плитой и отцовским книжным стеллажом располагался обеденный стол из мореного дуба… Стоя на пороге профессорского дома и предаваясь воспоминаниям детства, навеянным здешними запахами, он все же внимательно осматривался по сторонам.
Посреди гостиной, перед старым телевизором, стояли два кресла. На одном валялось неоконченное вязанье. На журнальном столе лежали очки в широкой черной оправе. Рядом с ними — пепельница, украшенная эмблемой давно не выпускавшихся сигарет «Абдулла». К ободку пепельницы прислонилась изогнутая вересковая трубка с надколотым мундштуком. Стену украшали фамильные фото в овальных рамках; они окружали вышивку с национальным орнаментом и картинкой: два оленя пьют воду из лесного ручья. Настенные часы приглушенно отбили время — половину девятого. Навстречу гостю медленно вышел профессор Энгельскён.
Профессор провел гостя в кабинет, где все стены сплошь оказались уставлены книгами. На письменном столе, заваленном бумагами, стоял компьютер с мерцающей экранной заставкой.
Седые жесткие волосы у Энгельскёна стояли дыбом — наверное, он пытался зачесать их назад. Лицо бледное, прорезанное глубокими морщинами. Опущенные углы рта над тяжелым подбородком напоминали ручки ведра. Профессор надел очки и стал похож на старую ищейку, которая охраняет партию мяса и костей с бойни.
— Женщина, которую вы разыскиваете, оказалась довольно интересной фигурой, — сипло начал он и откашлялся. — Мне удалось разыскать несколько ее снимков. В самом деле, ее девичья фамилия Брюн, Амалье Брюн. Найти ее было нелегко, но вы навели меня на след. В тысяча девятьсот сорок четвертом году она вышла замуж за Клауса Фромма. Как вы и сказали, он немец, но немец непростой. Он был судьей, которого перевели сюда, в Норвегию, во время войны.
Гунарстранна тихо присвистнул.
— Клаус Фромм вступил в НСДАП и в СС еще в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, в возрасте двадцати четырех лет.
Гунарстранна нахмурился, мысленно подсчитывая даты, и спросил:
— А вы уверены?
Энгельскён сдвинул очки на кончик носа и наградил гостя холодным и осуждающим взглядом:
— Повторите, пожалуйста, кто вам меня порекомендовал?
Гунарстранна только отмахнулся:
— Ваши слова меня изрядно удивили, но давайте вернемся к ним потом… Если этому Фромму в тридцать четвертом было двадцать четыре года, сейчас ему девяносто — если он, конечно, еще жив.
— Что ж, всякое бывает. Выяснить, жив ли он, мне не удалось. Вы курите?
Гунарстранна кивнул.
— Слава богу, — обрадовался профессор, доставая из ящика стола трубку «Ронсон» и зажимая в зубах мундштук. Не переставая говорить, он чиркнул спичкой и закурил. — Клаус Фромм получил военное и юридическое образование. В конце тридцатых был назначен судьей и служил в суде СС в Берлине. В Осло он приехал в мае сорокового и занял руководящий пост в учреждении, известном под названием «СС унд полицайгерихт норд», то есть суд СС и полицейский суд, где в основном рассматривались преступления немцев, но также выносились приговоры и участникам норвежского Сопротивления. — Энгельскён выпустил дым — в комнате запахло ароматным трубочным табаком.
— Судья… — рассеянно пробормотал Гунарстранна. — Интересно, в каком он был чине?
— Оберштурмбаннфюрер СС.
Гунарстранна удовлетворенно кивнул, закурил свою самокрутку и жадно затянулся. В такой приятной обстановке он не бывал уже много лет.
