Фридрих Незнанский - Самоубийство по заказу
Но официантка уже спешила сама.
– Милая девушка, у вас как, номера обслуживают?
– Только из ресторана.
– А какой был заказ?
– Закуски… сырники…
– Нет, нет и нет! Это – не пища. Нет, Саня, а у меня – кабанятинка, рыба, икра… Кое-что из области экзотики, вам понравится, – он хлопнул по сумке. – Все отменяется, милая девушка. Возможно, завтра придем к вам завтракать. А сегодня, извините… Друзья мои, – обратился он к Сане и Кате, – я только что снял номер и предлагаю подняться туда.
Не обсуждая и не слушая даже возможных возражений, Грязнов подхватил свою, снова утробно звякнувшую сумку и пошел на выход.
– Догоняй, – Турецкий шутливо шлепнул Катю по талии. – А я расплачусь за кофе…
Объяснять официантке ничего не надо было, она уже по одному Славкиному виду поняла, с каким клиентом имеет дело, и сильно возражать не стала. Александр догнал своих возле кабины лифта. Застал уже конец разговора:
– Подруга – это очень хорошо, – говорил Грязнов, – но я предпочитаю в любых ситуациях самостоятельность. Саня знает. Понадобится, нет, – неизвестно, но пусть будет. Вот посмотрим и заодно позавтракаем как люди…
Это был не завтрак, а пир. Единственное, о чем жалела Катерина, так это о том, что рядом не было Майи. Но, с другой стороны, все внимание мужчин было приковано к ней одной. И какое внимание! Майка бы оценила…
Турецкий был улыбчиво снисходительным.
А Грязнов, хотя и старался внешне быть спокойным, но, как замечала Катя, внимательно следил за каждым ее жестом и движением, готовый в любой миг прийти на помощь – подсказать, как положено есть дичь, или в очередной раз напомнить, что красную лососевую икру не мажут ножом на бутерброд, а едят ложкой, или чем, какой целебной пользой, отличается одни травки от других, на которых и приготовлены его настойки, и прочее, и прочее. Или сочно повествовал о том, как он выследил кабанчика, чтобы потом сделать приличный копченый окорок. Знания его и наблюдения были глубоки и практически бесценны. Это бесспорно указывало на то обстоятельство, что пребывание бывшего генерала милиции в уссурийской тайге не прошло бесследно ни для него самого, ни для охраняемой им дичи.
Поглядывая на Сашу, Катя не могла отделаться от мысли, что его идея вытащить Вячеслава Ивановича из ставшей привычной и даже отчасти родной ему обстановки, чтобы вернуть его в Москву, представляется мало реальной. И вот тут возникло и стало на глазах крепнуть понимание того, зачем, по большому счету, Саше понадобилась именно она. Пока были одни разговоры, треп, что называется. А сейчас она могла бы совершенно точно сказать, что в данном случае она сама находится в подвешенном состоянии. Еще только предполагая, что у нее со Славой действительно может возникнуть, на первый случай, хотя бы сильное взаимное притяжение, она не могла ответить с уверенностью, чего хочет больше: чтобы он вернулся в Москву или она удрала с ним в его тайгу? Он уже понравился ей тем, что ничего не играет, живет своей собственной жизнью, не зависящей ни от кого. ТАК она никогда сама не жила, и даже плохо себе представляла, как это может быть. Да ведь может! Вот в чем дело…
Роскошные настойки, невероятно аппетитная закуска понемногу делали свое дело. И скоро Кате стало казаться, что застолье длится давно, если не всегда. И сам по себе исчез вопрос, ради которого они прилетели сюда с Турецким.
Александр Борисович усек этот момент преображения. И аккуратно вмешался. Спросил, как о чем-то само собой разумеющемся, не пора ли позвонить госпоже Чупиковой и пригласить ее разделить трапезу. И Катя опомнилась. В ее, уже достаточно хмельной головке проснулась ответственность. У Грязнова новое преображение вызвало невольную улыбку. Переглянувшись с Турецким, Вячеслав с пониманием и провидением истинного мудреца-отшельника жестом показал другу, что все – абсолютно правильно. Женщина и должна ею оставаться в любой ситуации.
Короткие переговоры с подругой привели к тому, что Катя заявила: питаться дальше, значит, окончательно превратиться в обжор. Поэтому есть предложение немедленно свернуть роскошное – нет слов – пиршество здесь и перенести его в дом к Майе Борисовне, которой такое таежное чудо и не снилось. А квартира у нее почти в центре, где есть все условия…
Последняя фраза вызвала у Грязнова вопросительную улыбку. И Катя объяснила, что она имела в виду исключительно тот вопрос, который привел их за тысячи верст от Москвы. Ну, и… Она не закончила, полагая, что и так всем все ясно. Гостиничный номер все-таки не располагает к полной откровенности и раскованности. Да и в мыслях, вероятно, пора навести хотя бы относительный порядок… А вот это сказано не было, но как бы само собой подразумевалось.
Мужчины переглянулись, перемигнулись и – немедленно и, самое главное, горячо согласились с предложением дамы.
Турецкий глазами спросил Грязнова: как ты? Хотя уже видел и мог бы не спрашивать. Таким разговорчивым он Славку не видел с тех пор, как они встретились накануне того проклятого, страшного дня – праздника в детском доме… Получалось, почти уже два года минуло.
…Майя Борисовна, как понял Александр Борисович из рассказа Кати, пока они ехали в такси, была строгим и непреклонным редактором. Имела свои твердые убеждения и никому не позволяла усомниться в собственной правоте. Обладала хорошим литературным вкусом, любила читать и к тому же приучала сотрудников редакции, которые во всех случаях предпочитали пользоваться Интернетом. Вот такой она была «несовременный» человек. Наверняка она и в «мировую паутину» заглядывала исключительно по служебной необходимости. Могла, возможно, и ничего не знать о солдатском письме. Или – наоборот, обладала недостающей информацией, и тогда Турецкому просто очень повезло, что Катя ее знает, что они – близкие подруги.
Но не было пока неизвестно никому из них о том, что, вернувшись из Москвы, Лана Медынская первым делом посетила свою наставницу в журналистике и вообще. Можно сказать, и в жизни – тоже. И подробно рассказала всю свою одиссею, включая неудавшееся интервью с командиром Андрея. А потом посвятила и в планы, которые они разработали вместе со Столешниковой. И, в общих чертах, Майя Борисовна одобрила то, что задумали «девочки».
Для Чупиковой девочками были все – и старше, и младше ее. Может быть, это объяснялось тем, что сама по себе Майя Борисовна выглядела женщиной, лишенной конкретного возраста. По паспорту ей было сорок пять. Но пятидесятилетние, и даже старше, женщины, глядя на эту статную, истинно русскую красавицу с вызывающей роскошной золотистой косой, свисавшей с плеча на высокую грудь Майи, испытывали невольное почтение. Как, вероятно, его испытывали когда-то простые поселянки, встречаясь с великородной княгиней…
Да, вид у Чупиковой был действительно княжеский – это была первая мысль Турецкого. И он почувствовал, что и сам немного обалдел от встречи с такой нестандартной, неожиданной женщиной. Вот ей бы, подумал он, подходя, чтобы протянуть руку для приветствия, и испытывая при этом непривычную для себя робость, и носить фамилию Князева, а не той сушеной рыбке.
Вероятно, его мысли были настолько ясно написаны на лице, что Катя громко прыснула, зажав рот ладошкой.
– А я знаю, чего ты подумал! – воскликнула она.
Александр Борисович быстро взглянул на нее и кивнул:
– Я думаю, ты угадала.
Катюша, которая только что обнималась с подругой, словно девчонка, радостно захлопала в ладоши.
– Вы о чем? – чуть нахмурилась Чупикова, подавая Турецкому довольно крепкую ладонь.
– Смею предположить, – смеясь, сказал Турецкий, – что Катюша Царицына вспомнила на миг свою боевую соратницу, мадам Князеву. Не так ли? – он обернулся к Кате.
– Вот черт! Угадал же! – захохотала та.
А Турецкий тем временем поднес руку Майи к своим губам и коснулся ими кончиков ее пальцев. И, не отпуская их, добавил:
– Фамилию Князева следовало бы носить вам. Тогда было бы стопроцентное попадание.
– Каждому – свое, – парировала Чупикова, – меня и моя вполне устраивает.
– Знаете, – все еще держа в руке ее пальцы, ответил Турецкий и чуть заметно подмигнул, но так, чтоб заметить мог только тот, кто и хотел бы заметить, – меня, пожалуй, тоже… – И они словно бы обменялись чуть затянувшимися, проникающими друг в друга взглядами.
Грязнов с Катей занялись немедленно устройством стола, раскладыванием по тарелкам Грязновских таежных деликатесов.
Майя же, как она попросила сразу называть себя, предложила Саше – это была и его убедительная просьба, – присесть на диван и рассказать, какие проблемы его заставили примчаться на край света, да еще заручившись поддержкой подруги и в ее сопровождении?
Ее взгляд, устремленный на него, был совсем не прост. Он это почувствовал.
