Фридрих Незнанский - Молчать, чтобы выжить
— Обязательно зайду, — пообещал Камакин.
В субботу он явился в назначенный час. Профессор был весел, то и дело с довольным видом потирал ладони. После того как сигары были раскурены, профессор блаженно прикрыл глаза и сказал:
— Вы знаете, Лев, кажется, я на верном пути.
— Рад за вас. Что-нибудь из того, о чем вы мне рассказывали, или совершенно новое?
Брудерер покосился на Камакина и улыбнулся:
— Думаю, что об этом я вам еще не рассказывал. Видите ли, Лев, мы — то есть я и мои сотрудники — пытаемся получить в лабораторных условиях редчайший изотоп. Называется он «осмий-187». Этот изотоп намного сильнее «плутония-238».
— А для чего он нужен? — поинтересовался Камакин.
— Гм… Дело в том, что при распаде этот изотоп выделяет огромное количество тепла. Это позволит использовать его в энергетических установках. К примеру, на нем могут работать ядерные источники питания, установленные на космических аппаратах.
— А на Земле он может быть полезен?
— Еще бы! Его можно использовать… Ну я не знаю… Да везде! Вплоть до медицинских целей или… Ну, скажем, для обеспечения энергоснабжения различных шпионских устройств! А, как вам моя мысль?!
Профессор захохотал.
— Вы это серьезно?
— Абсолютно. И не смотрите, что я смеюсь. На основе «осмия» можно изготавливать ядерные источники постоянного тока в бортовых космических системах, а также в генераторах тока для сердечных стимуляторов. Такая батарейка может работать больше пяти лет! Представляете?!
— Н-да… Серьезная штука. Вы сказали, что этот изотоп выгоден стране и с финансовой точки зрения. А сколько он может стоить?
— Гм… — Брудерер выпустил изо рта тяжелое облако сигарного дыма и посмотрел, как оно расплывается в воздухе. — Я в этом не специалист, но, насколько я могу судить, один грамм нового изотопа будет стоить не меньше ста тысяч долларов. А может, и больше двухсот.
Камакин присвистнул:
— Двести тысяч за грамм? Вот это да!
— Ну что? Впечатляет?
— Еще как впечатляет. И на какой стадии находится ваша работа?
— Мы движемся в верном направлении, а это главное. Однако до конечного результата путь не так уж и близок. Думаю, если государство не прекратит финансирование проекта, мы закончим работу в ближайшие пять-шесть лет.
— Целых шесть лет… — разочарованно протянул Камакин.
— Вы думаете, это много? Ах да. Вы же молодой человек, а молодым людям кажется, что жизнь бесконечна. Тогда как на самом деле она быстротечна! Милый мой, что такое шесть лет? Пшик! Мгновение, которое пролетит так быстро, что вы и не заметите. Поверьте старику.
Профессор весело подмигнул Камакину и вновь задымил своей крепкой и терпкой кубинской сигарой.
Надо ли говорить, что Леву Камакина более всего заинтриговала стоимость изотопа: один грамм — двести тысяч долларов! А если создать пять килограммов «осмия», то можно заработать миллиард!
С этого момента Камакин заболел новым изотопом. Он постоянно интересовался тем, насколько успешно продвигаются исследования. Прошло несколько лет, и для российской науки наступили тяжелые времена. Финансирование проекта прекратилось, и академик Брудерер, несмотря на международную славу и полученную к тому моменту Нобелевскую премию, остался, что называется, не у дел. Он чуть было не впал в депрессию, однако Лев Анатольевич пришел к нему на помощь и пообещал найти деньги на продолжение исследований. Деньги нашлись, но небольшие.
Да уж, в то время у Левы Камакина не было больших денег. Но он решил во что бы то ни стало разбогатеть и помочь Брудереру отстроить самую современную лабораторию. Вернее — «домашнюю лабораторию» где-нибудь в тихом местечке под Москвой. Чтобы Брудерер мог работать в свое удовольствие и ни от кого не зависеть (за исключением самого Льва Анатольевича, разумеется).
Собственно говоря, «осмий-187» стал главным стимулом продвижения Камакина по службе. Он понимал, что важная чиновничья должность значительно расширит его возможности. Хорошо бы стать мэром Москвы! Но… до этого еще ох как далеко.
Во время одного из посещений квартиры Брудерера Лев Анатольевич встретил у него в кабинете странного типа. Бледная, почти лысая голова, маленькие, глубоко запавшие глазки, вместо бровей — две белесые полоски. Камакин посмотрел на парня с подозрением. Однако Брудерер его успокоил:
— Познакомься, Лев! Это мой ученик Сергей Павлюков! А это мой друг Лева Камакин! Между прочим, ба-альшой человек!
— Очень приятно, — сказал Павлюков и протянул Камакину бледную руку с тонкими, как у ребенка, пальцами.
Пожатие у Павлюкова было слабым, как у смертельно больного человека. Да и выглядел он так же.
В тот день академик Брудерер произнес сакраментальную фразу, которую Лев Анатольевич запомнил на всю последующую жизнь.
— Если я не успею закончить исследования, Сергей сделает это за меня, — сказал Брудерер.
И, глядя в прямое, открытое лицо академика, Камакин понял, что тот говорит абсолютно серьезно.
3
После развала советской империи здоровье академика Брудерера сильно пошатнулось. Он стал открыто хандрить и все меньше работать. Иногда Брудерер погружался в странное состояние. Он смотрел, но не видел, слушал, но не слышал. Лишь сидел в кресле-качалке и с отрешенным видом смотрел в окно. «Впал в столбняк» — так это называла жена академика.
Камакин пытался его расшевелить, приносил ему сигары и новые книги, заводил беседы на интересующие академика темы. На несколько минут взгляд Брудерера оживал, он даже начинал спорить и горячиться, но затем вдруг остывал и снова впадал в равнодушно-отрешенное состояние ума. Словно наталкивался мыслью на какую-то непреодолимую преграду.
— Старик совсем плох, — говорил Камакин Сергею Павлюкову.
— Да, — вздыхал тот.
— Как продвигается работа? — интересовался у него Лев Анатольевич.
— Не ахти, — отвечал Павлюков. — Как всегда, не хватает денег.
Тем временем Камакин все выше и выше поднимался по карьерной лестнице. Он уже всерьез подумывал о новом назначении. Друзья из высших эшелонов власти пообещали ему место вице-мэра Москвы. «Пусть не сразу, но со временем это станет совсем реально», — говорили ему.
К тому моменту Лев Анатольевич успел схоронить мать, умершую от инсульта, однако дружбу с Брудерерами на этом не прекратил. В радужных мечтах Камакин давно уже был мэром. Он представлял себе, какую бурную деятельность развернет в мэрии. Деньги можно будет прихватить и от городского бюджета, и от бандитов, от спонсоров, от различных операций и афер, проводить которые поможет кресло вице-мэра (а затем и мэра!) столицы. Одна только подпись-виза такого важного чиновника в нужном документе стоит больше, чем месячный доход московского бизнесмена средней руки. Деньги потекут широкой рекой прямо в его широкий карман!
Мечты — вещь хорошая, но реальность порой преподносит нам самые неприятные сюрпризы. Так случилось и с Камакиным. Давний недруг обошел его на дистанции в тот момент, когда Лев Анатольевич был уже в двух шагах от кресла вице-мэра. Это был полный провал, после которого Камакин оправился не скоро.
Он стал все реже и реже заходить к профессору, прекратил финансовую помощь, а со временем совсем перестал интересоваться его делами. Жизнь так больно ударила Льва Анатольевича, что ему попросту стало не до профессора.
Однако Камакин был по натуре бойцом и в течение нескольких лет вернул себе утраченные позиции. И вот тогда-то он вновь вспомнил об академике Брудерере.
Лев Анатольевич приехал к академику без звонка, желая сделать старику сюрприз — с охапкой роз, коробкой лучших кубинских сигар, бутылкой «Камю» и полным пакетом разных вкусностей, по которым жизнелюбивый физик наверняка стосковался.
Поднявшись на нужный этаж, он нажал на кнопку электрического звонка и улыбнулся, предчувствуя бурную встречу. За дверью послышались шаркающие шаги, щелкнул замок, и дверь открылась. На пороге стояла незнакомая пожилая женщина. («Новая домработница», — сообразил Камакин.) Она посмотрела удивленным взглядом на цветы и пакет с провизией и сухо поинтересовалась:
— Вам кого?
— Хозяина, — весело ответил Лев Анатольевич.
— Какого хозяина?
— А у вас их два? Александра Иосифовича, разумеется!
Недоуменный взгляд женщины слегка прояснился.
— Вы это о Брудерере?
— А о ком же еще, милая?
— Так нет его здесь.
— Ну тогда позовите его жену. И кстати, мы так и будем стоять на пороге?
— Почему бы и не постоять? — строго сказала женщина. — А жены тоже нет. Съехала. Сразу после смерти академика.
— После сме… — Камакин осекся. — Значит, он… умер?
— Уж год как умер. Теперь здесь живем мы. Купили у Брудереров квартиру год назад.
Камакин сник. Значит, Брудерер умер. И значит, все его мечты о миллиардах летят прахом. Нет академика — нет «осмия». Да и не только в «осмии» дело. За годы знакомства Лев Анатольевич здорово привязался к старику.
