Виктор Пронин - Банда 6
— Правильно, Аркаша, все правильно... Но когда камень падает в болото, во все стороны идут круги. И здесь тоже пошли круги. Что произошло... Жена Объячева Маргарита его ненавидела, потому что он в свое время увел ее от любимого человека. Сумел, настоял, сломал. А сейчас в этом же доме, живя с женой под одной крышей, он, извините, трахал другую женщину. А эта женщина — жена его собственного телохранителя. Как к нему должен относиться телохранитель? Ненависть. Только ненависть. Какие чувства испытывает к нему жена? Ненависть.
— А кто мешал телохранителю уйти? — спросил Шаланда.
— Жизнь. — Пафнутьев развел руками. — Жизнь мешала уйти. Во-первых, Объячев платил хорошие деньги. Во-вторых, его собственная жена не хотела уходить от Объячева, не хотела жить со своим мужем. Для нее это был шанс, надежда — называйте как хотите. Конечно, не случись ничего, Вохмянин ушел бы рано или поздно. Но на момент событий был еще в доме, жил, питался, числился телохранителем Объячева. И в отместку хозяину заглядывал к его жене. А та в отместку своему мужу эти его заглядывания не только не пресекала, но и поощряла. Опять же оба они, и телохранитель, и Маргарита, своей преступной связью отвечали на нанесенные Объячевым обиды. Маргарита мстила мужу, а телохранитель мстил и хозяину, и жене. Все переплелось в клубок, и распутать его можно было, только выдергивая время от времени из этого клубка тела. Уже не живых людей, только тела. Прошу прощения за красоту стиля.
— Нет, Паша, ты говори, мне нравится, — сказал Халандовский.
— Тогда прошу плеснуть, — сказал Пафнутьев.
— Согласен, — и Халандовский наполнил объемистые рюмки. — За победу! — сказал он.
— Над кем? — удивился Шаланда.
— Над силами зла.
— Продолжаю, — сказал Пафнутьев, бросив в рот щедрый кусок холодного мяса с хреном. — В подвале заложник. Скурыгин. Разоренный Объячевым. Тот заставил его подписать кучу кабальных документов, договоров, расписок, чеков. И наступил момент, когда со Скурыгина брать стало нечего. Объячев не требовал за него выкуп, он заставлял подписывать документы. И в конце концов сказал — можешь сматываться, линять, уходить на все четыре стороны. А куда он пойдет? Он нищий. Более того, в своем кругу он уже человек, который всех предал и продал. За что и получил пулю час назад.
— Между ухом и виском, — добавил Шаланда.
— А в сарае бомж, — продолжал Пафнутьев. — Беззащитное, слабое существо. И он тоже оказался участником кровавых разборок в этом кошмарном доме.
— Что же произошло? — воскликнул Халандовский.
— Ребята, вы не поверите — все в доме оказались убийцами. Кроме бомжа и его дочери.
— Бомж жил с дочерью?! — воскликнул Худолей. — Он мне ничего о ней не говорил!
— Да, бомж жил с дочерью. Какое-то время. Он — в сарае, а она — в доме. Света — его дочь.
За столом наступило молчание.
Все осмысливали услышанное.
За это время Халандовский снова наполнил рюмки, тут же схватившиеся инеем, все молча выпили и закусили. Пафнутьев участвовал в трапезе вместе со всеми, никого не торопил и сам не спешил пояснить сказанное.
— Почему ты так решил, Паша? — спросил наконец Худолей.
— Ничего я не решил. Она сама сказала. Я сопоставил их паспортные данные, фамилии, имена, отчества... Все сходится.
— Как же это понимать?! — вскричал Шаланда.
— Она прикармливала его. Уговорила Объячева не прогонять. Он не прогнал. Виски, которое ты пил с бомжем, — Пафнутьев повернулся к Худолею, — Света принесла. Она частенько приносила ему остатки со стола, то же виски.
— Позор! — Худолей схватился руками за голову и принялся горестно раскачиваться из стороны в сторону. — Какой позор! Мне это и на ум не пришло! А за что убили бедного бомжа, Паша?
— За дело убили, — ответил Пафнутьев. — Как сказал классик, бедняков не убивают... Только за то, что ты бомж, или только за то, что ты миллионер... не убивают.
— Прости меня, Паша, — Халандовский, кажется, единственный сохранял спокойствие, не вскрикивал, не вскакивал, не производил непристойных звуков. — Ты сказал, что все убийцы... И строители тоже?
— Да. И строители, и Вьюев, и супруги Вохмянины, и Скурыгин... Я же сказал — все, кроме бомжа и его дочери — милой моему сердцу Светы.
— Подожди, Паша... Ты нам Светой мозги не пудри, — Шаланда положил тяжелые ладони на стол. — Я задаю вопросы, а ты отвечай. Кто положил радиоактивный изотоп в кровать Объячева?
— Маргарита.
— Заметь, я не удивляюсь, ничего не оспариваю, просто спрашиваю, — сказал Шаланда. — Кто налил в виски Объячеву клофелин?
— Света.
— Но ты сказал, что она не убивала?
— Она не убивала. И не было у нее такой цели — убить. Объячев сказал, что этой ночью придет к ней. Она решила его усыпить. Полагала, что клофелин — просто сильнодействующее снотворное. И, в общем, была права.
— Где она взяла клофелин?
— Отец дал. Бомж. И Объячев заснул.
— Кто проткнул спицей подлое сердце Объячева?
— Скурыгин.
— Кто стрелял в Объячева?
— Вохмянин. Уточняю — он стрелял в мертвого Объячева, не догадываясь об этом. По этому эпизоду ему может быть предъявлено обвинение только в глумлении над трупом. Помнишь, Худолей предупреждал — мало крови, мало крови! Но мы не поняли, не оценили его высокого озарения.
— Виноват, — Шаланда прижал ладони к груди и поклонился в сторону Худолея. — Продолжаю. Кто убил бомжа?
— Вохмянин. Вот тут уже чистое убийство. Хотя он пытался все свалить на Свету и даже свидетелями обзавелся, показывал строителю, как она бегала к сараю...
— За что он его убил?
— Бродя вечером вокруг дома и поджидая Свету, которая бы принесла что-нибудь со стола, бомж увидел, как Вохмянин выбросил из окна пистолет. И подобрал А когда утром ты нагрянул с вопросами-допросами бомж, по доброте душевной, помчался к Вохмянину — предупредить, что, дескать, следствие изъяло пистолет и надо быть осторожнее. И тому ничего не оставалось, как убрать единственного свидетеля. И подсунул еще вдобавок ему в карман пулю. Это был перебор, но чего не сделаешь в панике, когда времени — минуты! Повесив бомжа, он тут же выпил из его бутылки виски и, конечно, оставил отпечатки. Заглянул в паспорт, и там отметился... Худолей это все установил, сопоставил и доказал.
— Ты говорил, что все убийцы? — напомнил Халандовский.
— Все сделали попытку убить, но не у всех эти попытки удались. А у некоторых не было попытки убить, но убийство состоялось. Например, у несчастного Вулыха. Он оттолкнул своего напарника, дальнего родственника, оттолкнул сильнее, чем следовало, и тот при падении раскроил себе череп о тиски.
Некоторое время все молчали. Этих нескольких минут хватило Халандовскому на то, чтобы сходить к холодильнику и принести вторую бутылку водки, точно такую же — мохнатую от инея. Он разлил «Смирновскую» по рюмкам, поднял свою в приветственном жесте и тем самым призвал присоединиться к нему. Все охотно согласились, тем более что холодной свинины с вкрапленными в нее всевозможными специями оставалось еще достаточно.
Убедившись, что все выпили, закусили и были готовы к дальнейшему разговору, Халандовский вопросительно посмотрел на Пафнутьева.
— Я понял тебя, Паша... Скурыгин убил Объячева спицей, один строитель убил другого по неосторожности, Вохмянин повесил бомжа, самого Скурыгина убили высокопрофессиональные, прекрасно подготовленные ребята, которые знают, как стрелять, в кого, в какое место... А Маргарита? Сама?
— Не совсем. Перед смертью Маргариты к ней на пять минут заглянула Вохмянина. Объячев, кажется, и в самом деле любил ее... Он написал и оформил дарственную на ее имя. Дом на самом деле сейчас принадлежит Вохмяниной. Она, как я предполагаю, эти бумаги показала Маргарите. И сказала, чтобы та подыскивала себе жилье. Пора, дескать, тебе выметаться. Этого было достаточно, чтобы Маргарита сделала с собой то, что сделала. Она выпила столько снотворного, что заснула и не проснулась. Прекрасная смерть. Причем Вохмянина меня предупредила о такой возможности. Или, лучше сказать, подготовила.
— И дом действительно отныне принадлежит ей? — спросил Шаланда.
— В связи с кровавыми событиями дарственную можно оспорить.
— А Вьюев? — спросил Худолей.
— Вьюева мы задержали уже после смерти Объячева с чемоданом бумаг. Он выкрал у Объячева всю его документацию. Полагаю, что с помощью Маргариты — она первая его любовь, может быть, даже взаимная. Без Маргариты он бы не смог. Так вот, останься Объячев жив, лишение всех этих документов убило бы его. Может быть, не в полном, не в физическом смысле слова, но морально, финансово... Наверняка. Поэтому я сказал, что Вьюева тоже можно с некоторыми оговорками считать убийцей. Как и обоих строителей.
— А их-то за что?
— Они нашли в доме тайник Объячева. Замурованный в стене миллион долларов. Он им не платил год и задолжал тысяч десять... Они решили взять миллион. Для Объячева это тоже была... своеобразная смерть.
